Сергей Алексеев - Крамола. Книга 2

Зачарованный этим невиданным движением, Андрей Николаевич с трудом взял себя в руки и крикнул:

— Слово и Дело! Слово и Дело!!

Слова были магическими, и движение на площади вмиг остановилось. Люди вскинули головы, обернулись к грузовику с кричащим на нем человеком.

— Остановитесь, люди! — Он вскинул руки, как будто хотел руками остановить толпу. — Слушайте меня! Слушайте! Я видел будущее! Миру грозит безумие! Остановитесь, опомнитесь!

Он кричал в полной тишине. Люди слушали.

— Поднимайтесь, люди! Обыденный храм строить поднимайтесь! И отступит болезнь! Ну, вставайте же, ну? Идите строить обыденный храм!

В этот миг, заглушая все на свете, над людскими головами понеслось громогласное неразборчивое радиообъявление. Площадь одновременно вздрогнула и потекла, забурлила с новой силой.

— Остановитесь! — взывал старик, — Остановитесь, люди! Выходите строить! Иначе не одолеть болезни!! Колокола! Колокола поднимайте! И звоните! По всей земле звоните! Слово и Дело!!

Но никто его больше не слушал. Какой-то милиционер и рабочие попытались стащить старика с машины, однако тот отбивался, швыряя в них звезды и флаги, кричал:

— Я будущее видел! Я знаю, что нужно делать! Обыденный храм! Храм строить!

Рабочие рвали Андрея Николаевича в разные стороны, пробовали столкнуть вниз, но, боясь остроконечных стальных звезд в его руках, отскакивали. А старик метал эти звезды над головами людей, так что на толпу обрушивался звездопад.

— Слово и Дело! Слово и Дело!!.

Откуда-то появились санитары в белых халатах, с черной, длиннорукавой рубахой. Безбоязненно полезли в кузов. Им помогали милиционер и несколько ловких добровольцев, выброшенных толпой. Старика повалили в кузове, опутали сначала гирляндой, чтобы не рвался, и лишь потом обрядили в смирительную рубашку. Однако и связанный он отбивался ногами и, обращаясь к шумящему, как океан, народу, кричал подбитой птицей:

— Слово и Дело! Слово и Дело…

Сторожить монастырский яр уже не было смысла: берег рушился по-прежнему, однако плотно спрессованный песок был чист и безгрешен. Разве что изредка за отвалившимся пластом открывались едва заметные очертания ямы, на дне которой внимательный глаз различил бы неширокую буроватую полосу — то ли ожелезненный, спекшийся желвак песка, то ли следы потеков от мощного черноземного слоя. Разрешить сомнения можно было, подобравшись вплотную, но никто, кроме Деревнина, не подбирался близко к отвесному яру. Сверху не заглянешь из-за нависшего над обрывом толстенного дерна; снизу же подъедешь только в большую воду, и то если хватит отваги сунуться под опасный берег. Поэтому Деревнин постепенно успокоился и лишь изредка, выезжая на монастырский плес в резиновой лодке, глядел на обрыв, как глядят на убитую змею.

Между тем в начале каждого лета, особенно по выходным дням, у противоположного берега якорились десятки «резинок» с рыбаками: начинался клев толстолобика. Завидя лодки напротив яра, Деревнин накачивал свою, брал удочки и плыл на монастырский плес. Его тянуло сюда всякий раз, как только возникало людское оживление. При этом он ощущал какое-то ревностное чувство, словно ожидалось покушение на его частную собственность.

В этот год вода подзадержалась и к началу июня стояла еще высоко. Толстолобик брал вяло — разжирел на вольных разливах, но рыбаки уже застолбили места и целый день качались на волнах от буксиров и самоходных барж. И с ними вместе, придремывая от тепла и плавной зыби, торчал у своей вешки Деревнин. Берег еще рушился, но не от напора воды, а от беспрестанно идущих речных судов — фарватер проходил под самым яром. Никто уже не замечал всплесков глыб плотного песка, как, впрочем, не замечалось любое движение на реке, когда взгляд прикован к поплавкам и ухо слышит лишь звон сторожевых колокольчиков.

Буро-черное пятно на желтом песке береговой стены Дергвнин увидел не сразу. Вдруг глаз зацепился за примелькавшийся предмет и потянул за собой сознание. Сначала почудилось, что это сползший с кромки яра пласт дерна. Но, присмотревшись, Деревнин различил очертания ямы: песок, перемешанный с черноземом, ясно отбивал ее контуры.

Пятно напоминало пролет старого, почерневшего заплота, оказавшегося под землей, на дне ямы. Появилось оно постепенно — Деревнин точно запомнил, что перед этим берег не валился. Создавалось ощущение, будто пятно проступило из песка, как кровь из раны проступает сквозь рубаху.

Он понял, что это не дерн и не дерево, долго пролежавшее в земле. Удилище вывалилось из рук и поплыло, утягивая леску с поплавком. Однако Деревнин справился со слабостью и краем глаза заметил, как скучающий рыбак в лодке по соседству, подняв бинокль, шарит им по яру, что-то говорит товарищу и показывает рукой.

Все, теперь уже не спрятать, не убрать с глаз. Яма расположена торцом к реке, а длиной она в семь-восемь сажен…

Неужто пробил час? Не прятать — кричать надо!

Деревнин отцепил лодку от якоря-вешки, направил весла и сильно погреб к монастырскому берегу. Путь ему подсекал буксир с порожней баржей, однако Деревнин рассчитал, что они успеют размежеваться на самом фарватере: сильное течение сносило лодку и как бы отводило от столкновения. На буксире его заметили и переполошились. Над вечерней рекой сначала рявкнул гудок, а потом понеслась лихая, забористая брань. И все-таки он успел проскочить перед носом баржи, толкаемой буксиром. Волна качнула, и, словно плужный лемех, отодвинула резиновую лодчонку с пути.

Зацепиться за берег было невозможно. Стена плотного песка отвесно уходила в воду, и, чтобы не сносило, Деревнин беспрестанно греб против течения. До ямы было высоковато, метров сорок, но сомнений уже не оставалось.

Уцелела яма. Либо он промахнулся, когда указывал их Кирюку. Либо Кирюк, а вернее, солдаты мимо кислоту влили. Деревнин не мог отвести глаз. Тут он понял, отчего так незаметно открылась могила: вертикальные пласты песка, словно занавесы, отвесно соскальзывали вниз и почти беззвучно уходили в воду. Лишь пузыри вздувались на этом месте да облако желтой мути тянулось вдоль прижима. Завороженный, Деревнин все греб и греб, опасно приближаясь к берегу. Вдруг пятно шевельнулось вслед за ушедшим вниз песком, и из ямы выдавился какой-то ошметок, завис над пропастью…

Деревнин наконец оглянулся назад: под гулкий мат с очередного буксира лодки рыбаков одна за одной лезли на фарватер.

— Что там такое? — спросил рыбак, что разглядывал обрыв из бинокля. — Вроде даже шевелится! Слушай, а не клад ли часом, а?!

Увлеченный, он выгребал против течения, но лодка вертелась на волнах и чуть ли не черпала бортом. Его товарищ прилип к биноклю и ничего не замечал.

— Клад, клад, — грубо проворчал Деревнин. — Для вас поклали…

— Я слыхал, монахи тут золотишко припрятали, — продолжал тот, веселясь. — Будто два конских воза. И никто до сих пор не нашел!

— Рубероид! — вдруг закричал рыбак с биноклем. — Да там какой-то драный рубероид висит. На, глянь!

— Дураки! — заорал Деревнин. — Люди это! Могила братская, поняли!

— Ну, скажешь! — засмеялись рыбаки — съехалось уже несколько лодок. — Тут и войны-то не было!

— Откуда знаешь, дедок?

— Поживете с мое — все узнаете! — огрызнулся Деревнин.

Мужики в основном были молодые, задорные, возрастом к сорока — та самая пора силы и удали, когда нет сомнений и чудится, будто жизнь свою держишь в руках, как только что пойманного толстолобика.

— Кончай, дедок, пугать-то! — не унимались рыбаки. — Там бревна какие-то. Или плахи гнилые! Может, и правда клад!

В этот момент песчаный язык тихо скользнул в воду и увлек за собой то, что торчало из ямы. Лодки шарахнулись от берега, спутались весла, заскрипела резина.

— Человек!! — оглашенно заорал один из рыбаков и, вскочив на ноги, тыкал пальцем в воду. — Я видал! Я видал!!

Предмет, и впрямь похожий на гнилую осклизлую плаху, бесшумно ушел в реку следом за песком. Вспучилась вода, густая пузырящаяся муть, подхваченная течением, понеслась вдоль берега. В несколько гребков Деревнин подогнал лодку к прижиму и, удерживая ее против течения, стал ждать. Остальные рыбаки, забыв о веслах, медленно уплывали вниз.

— Милицию! — крикнул кто-то. — Пускай проверяет!

Деревнин дождался. Черный плоский предмет медленно вынырнул из воды и, чуть притопленный, поплыл рядом с лодкой. Бросив весла, Деревнин смотрел на него в оцепенелой задумчивости.

— Слышь, дедок? Чего там? Чего? — спрашивали рыбаки, но никто не приближался. — Бревно? Дерево?

— Сами вы дерево! — отозвался Деревнин и оттолкнул веслом труп.

— Не трогай, дед! — закричали мужики. — Не доставай! Ну его на хрен! Милиция пускай подымает!

Деревнин налег на весла, и рыбаки, словно по команде, начали грести вниз, к городу. Труп потянуло в кильватер лодки, захватило движением, и Деревнину показалось, будто он настигает «резинку» и вот-вот ткнется в борт. Пришлось снять весло и толкнуть еще раз, теперь в сторону.