Валерий Есенков - Восхождение. Кромвель

Кромвель часто оставался дома, читал Библию и подолгу молился. Друзьям, навещавшим его, твердил, что заблуждался, наделал много ошибок, неверно понимая указания Господа. Он ждал нового и ясного знака, а Господь никакого знака не подавал. Это было самым главным несчастьем, и генерал в эти дни растерянности, распутья и долгих молитв жестоко страдал.

Его вывел из этого состояния Джон Беркли, прибывший в главную квартиру в конце ноября. Он привёз письма короля, обращённые к Ферфаксу, Кромвелю и Айртону. По дороге он встретил корнета Джойса. Корнет удивился его появлению и сообщил, что агитаторы не только ничего не боятся, но сумели привлечь на свою сторону генералов и собираются судить монарха. В Виндзоре он застал военный совет, вступил в зал и подал Ферфаксу письмо. Письмо было принято, но его попросили подождать ответа за дверью. Спустя полчаса пригласили войти. Ферфакс прямо-таки огорошил его:

— Мы — армия парламента. Нам нечего отвечать на предложения его величества. Обсуждать их может только парламент.

Беркли с недоумением поглядел на Айртона, поглядел на Кромвеля, но встретил презрительные улыбки и едва приметный поклон. Ему пришлось удалиться. Он пробовал выяснить, что же случилось, всё ещё не понимая, как много вреда король принёс сам себе своим бегством. Один комендант гарнизона в Виндзоре согласился встретиться с ним, но тайно и в полночь. Они встретились на задах таверны «Подвязка». Комендант даже здесь опасался говорить громко и едва слышно шептал:

— Раздражение армии так велико, что я жизнью рискую, встретившись с вами, потому что ещё нынешний день генерал Айртон сделал два предложения: отправить вас под арест в Лондон и запретить кому бы то ни было встречи с вами под страхом смертной казни. Если королю не надоело жить, пусть немедленно спасается бегством.

— Стоит ли мне передавать Айртону и Кромвелю письма, данные мне государем?

— Непременно, а то они могут подумать, что я открыл вам их планы.

Беркли передал. Кромвель прочитал и сквозь зубы процедил:

— Я ещё постараюсь послужить королю, но он не должен ожидать от меня, чтобы я из любви к нему себя погубил.

Он действительно решил ждать, что скажет парламент. В парламенте шли бурные прения. Индепенденты, всё больше попадавшие под влияние армии, настаивали на том, чтобы парламент окончательно порвал с королём и прекратил с ним любые сношения, что, в сущности, должно было означать низложение. Напротив, пресвитериане предлагали ещё раз попытаться договориться с государем и сделать ему новые предложения. Предложений было только четыре:

уступает парламенту командование морскими и сухопутными силами на двадцать лет или больше, если этого потребуется для безопасности государства;

отменяет все свои постановления и заявления, в которых обвиняет парламент в противозаконных действиях и в мятеже;

уничтожает все грамоты на возведение в лорды, данные после его отъезда из Лондона;

предоставляет парламенту право собираться, когда и где он сочтёт нужным.

Двадцать седьмого ноября они прошли в нижней палате слабым большинством, сто пятнадцать против ста шести. На некоторое время эти предложения застряли в верхней палате. Только в декабре они были утверждены и отправлены на остров Уайт.

Положение становилось критическим. Имей Карл хоть каплю здравого смысла, он должен был их принять, в противном случае парламенту ничего не останется, как его низложить.

Низложение означало республику, от которой Кромвель не ждал ничего хорошего. В Англии было слишком тревожно. Ни индепенденты, ни левеллеры парламенту больше не верили и наверняка оставят его без поддержки, пока он не выполнит их предложений. Слухи о республики волновали людей из всех классов общества. В графствах нестройные толпы ходили по улицам с криками в честь короля.

Сможет ли парламент укротить недовольных и навести порядок в стране? Он сомневался. Парламент утратил власть даже в Лондоне. В графствах царило безвластие. Именитые люди, крупные землевладельцы, богатые горожане, уставшие от беспорядков, напуганные гражданской войной, уходили от выборных должностей и сторонились общественных дел. Должности в графствах, в городских советах и местных судах всё чаще попадали в руки людей незнатных и малоимущих. Большей частью они были вороваты и алчны, но не имели опыта управления, могли действовать энергично, но эта энергия, без знаний и опыта, могла быть разрушительной. Все точно ждали сигнала, чтобы восторжествовала анархия, и тогда Англия погрузится в безумие хаоса. Кто остановит его? Только армия.

Кромвель спешил до решения короля хоть как-то примирить враждебные стороны, в своём доме устроил обед, пригласил на него вождей пресвитериан и индепендентов, духовных и светских, в жаркой речи указывал на опасности, встающие перед Англией, призывал позабыть хотя бы на время все богословские расхождения и личные ссоры, чтобы общими усилиями одолеть анархию и хаос. Разговора просто не получилось. Гости разошлись, каждый оставшись при своём убеждении.

Подошло Рождество. В этот раз Кромвель был ему особенно рад. Ещё оставалась надежда добиться примирения в армии, и он созвал в главную квартиру в Виндзоре генералов, старших офицеров и командиров полков, без различия, ещё преданных ему или уже готовых воевать за республику, на общий молебен. Он предварял приглашённых, что им следует обсудить и договориться, какой образ правления больше всего подходит для Англии, а перед тем в общей молитве просить Господа, чтобы он просветил их слабые, земные умы.

Молились горячо. После молитвы принялись рассуждать. Ладло, Вэн и другие индепенденты, представленные в парламенте, категорически высказались против монархии, которая, по их мнению, осуждена не только опытом, но и разумом. Генералы высказывались более осторожно. По их мнению, нынче ничего не остаётся, как желать установления республики, но никто из них не был уверен, что её существование будет достаточно продолжительным, чтобы установился порядок в стране. Они склонялись к тому, что лучше всего подождать, поглядеть, куда повернёт ход событий, и повиноваться велениям Господа.

Правы оказались те генералы и Кромвель, предпочитавшие ждать. Обстоятельства вдруг повернулись так, как никто предвидеть не мог. Из двух возможных решений король выбрал третье, в сущности, невозможное. Пока представители нации препирались, к нему проникли более настойчивые и решительные шотландские комиссары, они тоже смягчили условия. Взамен шотландская армия вступит в Англию и станет сражаться с англичанами до тех пор, пока не восстановит королевскую власть во всей полноте. Соглашение подписали, уложили в свинцовый ларец и закопали во дворе замка.

Только после этого Карл призвал к себе делегатов, направленных к нему от парламента, он не только отверг все предложения, но ещё имел глупость потребовать, чтобы ему была предоставлена возможность переговоры с парламентом вести лично.

Делегация удалилась безмолвно. Коменданту Хэммонду были даны недвусмысленные инструкции. Не успели делегаты покинуть остров Уайт, как король призвал к себе Беркли и Эшбернгема и стал обсуждать с ними детали побега, который был назначен на эту же ночь. Но ворота замка были заперты на замок, вход в него был закрыт для всех посторонних, караулы удвоены, всем слугам был отдан приказ немедленно удалиться из замка.

Монарх дал волю гневу, призвал к себе Хэммонда и накинулся на него:

— По какому праву вы так со мной обращаетесь? Где ваши полномочия?

От неожиданности Хэммонд смешался и пролепетал, что не имеет письменных инструкций, но всё-таки нашёлся сказать, что это следствие его отказа парламенту.

Король наступал:

— Разве вы не давали мне честного слова, что ни в каком случае не воспользуетесь против меня выгодами своего положения?

Хэммонд стал приходить в себя:

— Я никакого слова вам не давал.

— Вы или молчите, или даёте двусмысленные ответы! Оставите ли вы по крайней мере моих капелланов, ведь вы стоите за свободу совести, неужели меня лишат её?

Хэммонд обрёл наконец твёрдость, которая должна быть у стражника:

— Я не могу оставить вам капелланов.

— Вы обращаетесь со мной не как дворянин и не как христианин!

— Я поговорю с вами, когда вы будете в лучшем расположении духа.

— Я хорошо спал эту ночь.

— Я обращался очень вежливо с вами.

— Зачем же теперь вы перестали обращаться так же?

— Государь, вы слишком высоки.

Король нашёл возможным острить:

— В этом виноват мой башмачник.

Он повторил это дважды, несколько раз прошёлся по комнате, стал остывать и уже спокойней спросил:

— Могу ли я по крайней мере гулять?

— Нет, я не могу позволить вам этого.