Дэн Симмонс - Черные холмы

Он хочет узнать все это. И говорит вполголоса:

— Я поеду за вами в город на мотоцикле. Вы же знаете, это мотоцикл Роберта, и я не хочу оставлять его здесь. Со мной все будет в порядке. Посматривайте на меня в зеркало, Роджер, и если я начну ехать или вести себя как-то необычно, то вы всегда сможете остановиться и узнать, что со мной.

Шофер, пряча усмешку в усы, кивает. Все четверо идут к дороге и парковке.

— Мсье… сэр… вы забыли это.

Его внучка протягивает ему холстяной мешок с револьвером внутри. Если ее удивляет тяжесть содержимого или если она заглянула внутрь, то девушка ничем не выдает этого.

— Спасибо, мадемуазель.

Они снова обсуждают подробности поездки, после чего маленькая процессия трогается с места — длинный белый «пирс-эрроу» делает разворот, три раза подаваясь назад-вперед, «харлей-дэвидсон» тарахтит следом.

Когда они проезжают место последнего сражения Кастера слева, Паха Сапа останавливается, не заглушая мотоцикла, седан продолжает двигаться дальше. Глядя на памятник и белые надгробия, рассыпанные по холму, он вдруг осознает: «Мой призрак покинул меня».

Ощущение не очень приятное. Он только вчера понял, что Джордж Армстронг Кастер в день своей смерти был женат на своей Либби двенадцать лет; Паха Сапа был женат на Рейн де Плашетт четыре года, когда она умерла. Но призрак Кастера и Паха Сапа провели вместе шестьдесят лет, два месяца и несколько дней.

Паха Сапа трясет головой. Боль у него вроде бы немного уменьшилась.

Он смотрит на юго-восток, в сторону далеких и почти невидимых Черных холмов и всего, что он там оставил… и всего, что он еще может увидеть и сделать там.

Когда он произносит шепотом следующие слова, они предназначаются не костям или воспоминаниям, похороненным на этом поле сражения в Монтане, но тем, кого он любил, против кого сражался, с кем жил и работал бок о бок, тем, кого хотел удержать рядом с собой, но потерял навсегда и обрел снова в иных священных местах, не близко к этому месту, но в то же время и не очень далеко.

— Токша аке чанте иста васинйанктин ктело. Хесету. Митакуйе ойазин! («Я увижу вас снова глазами моего сердца. Быть по сему. И да пребудет вечно вся моя родня — вся до единого!»)

Монумент на горе Рашмор в том виде, в каком его представлял себе Гутцон Борглум, так никогда и не был закончен.

Кроме конкретных планов довести до логического конца работы над элементами верхних частей тел Вашингтона, Джефферсона и Линкольна, включая фраки и лацканы, левое предплечье и пальцы Линкольна, ухватившие лацкан, Борглум также настаивал на реализации давно вынашиваемых планов по антаблементу и уже начатому Залу славы.

Изначально, когда Борглум в конце 1920-х годов искал финансирование и официальную поддержку, предполагалось, что антаблемент займет огромную площадь горы справа от четырех голов, что там, на плоской, чистой белой поверхности в форме территории Луизианы, высекут слова, причем каждая буква будет больше человеческого роста. На антаблемент предполагалось перенести (в соответствии с первоначальными требованиями и заявлениями Борглума) соответствующий текст, написанный Кулиджем. Борглум просил Кулиджа составить это послание, когда президент присутствовал при официальном открытии работ на горе Рашмор в 1927 году, и Кулидж неохотно обещал это сделать.

Став экс-президентом, Кулидж начал неспешно составлять послание людям, которые будут жить через сто тысяч лет, после того как закончилось его президентство в 1929 году. В 1930 году он закончил два первых абзаца этого текста, которые Гутцон Борглум и сообщил мировой прессе. Мировая пресса чуть не умерла со смеху, критикуя напыщенное послание Кулиджа. Кулидж в узком кругу не скрывал ярости, потому что он написал совсем другой текст. Борглум со своей неизменной самоуверенностью взял на себя смелость отредактировать его, прежде чем передать прессе.

Несмотря на выраженное келейно экс-президентом недовольство, Борглум начал взрывные и камнетесные работы на антаблементе над цифрой 1776,[138] с которой должен был начинаться первый абзац. После этого Кулидж отказался от всякого участия в проекте. Прокомментировав призывы Комиссии по проекту Рашмор, экс-президент сказал, что больше не напишет ни слова. В следующем, 1931 году отставной президент спросил своего друга Пола Беллама, который посетил экс-президента в его доме в Массачусетсе, каково, по его мнению, расстояние «отсюда до Черных холмов», и Беллами выразил предположение, что оно составляет около пятнадцати тысяч миль.

— Так вот, мистер Беллами, — сказал Кулидж, затягиваясь сигарой, — пусть расстояние между мной и мистером Борглумом никогда не будет меньше.

Кулидж умер в 1933 году. Никогда не теряющий присутствия духа, Борглум в 1934 году обратился в корпорацию Херста,[139] призывая объявить национальный конкурс — в котором смогут принять участие все американцы — на создание текста для антаблемента. Борглум был готов предложить победителю деньги, медали (изготовленные, конечно, по его рисункам) и грант на учебу в университете.

Национальная служба парков, которая в то время уже начала курировать проект Рашмор, сочла эту идею неприемлемой, как и верный и наиболее влиятельный сторонник Борглума сенатор от Южной Дакоты Питер Норбек. Борглум проигнорировал их мнения, продолжая развивать идею всеамериканского конкурса, и убедил войти в жюри ФДР, первую леди Элеонору Рузвельт, министра внутренних дел Гарольда Икса, девять сенаторов и еще нескольких важных шишек. Компания «Ундервуд», выпускающая пишущие машинки, согласилась выделить двадцать две новые машинки призерам конкурса.

В 1935 году жюри, включая президента Рузвельта и первую леди, дало рекомендации пяти финалистам. Борглуму они не понравились, и он выкинул эти рекомендации в мусорную корзину. Приз в конечном счете достался молодому жителю Небраски Уильяму Беркетту, и деньги вместе с грантом позволили ему в самые тяжелые годы Великой депрессии учиться в колледже. Беркетт был настолько благодарен, что просил похоронить его в незаконченном Зале славы, где в 1975 году Национальная служба парков установила бронзовую доску высотой в семь футов с полным текстом для антаблемента, выигравшим конкурс. В просьбе о захоронении Беркетту было отказано.

Зал славы и высеченная в скале гигантская лестница, ведущая к нему, были центральной частью борглумовского проекта рашморского святилища демократии, и зимой 1938/39 года он начал серьезные работы по пробивке входного туннеля. Шум отбойных молотков в ограниченном пространстве и невероятное количество образующейся пыли делали работу опасной и труднопереносимой. Борглум стоял на своем.

Летом 1939 года конгрессмен Франсис Кейс от имени комитета по ассигнованиям лично исследовал условия труда во входном коридоре в Зал славы и сообщил, что они не соответствуют нормам, а вероятность заболевания рабочих силикозом и предъявления исков правительству слишком высока.

Работы над Залом славы были прекращены навсегда по свистку в июле 1939 года. Когда рабочие в 1941 году покинули площадку, обнаружилось, что туннель шириной в четырнадцать, высотой в двадцать футов и длиной около семидесяти пяти футов облюбовали горные козлы.

Голова Теодора Рузвельта, четвертая и последняя фигура на горе Рашмор, была официально открыта вечером 2 июля 1939 года, девять лет спустя после открытия головы Джорджа Вашингтона. В тот вечер впервые была включена полная иллюминация (пусть и на короткое время). Борглум сделал это, запустив сначала осветительные ракеты, а потом включив батарею из двенадцати мощных прожекторов. Певец Ричард Ирвинг исполнил новенькую, с иголочки, песню Ирвинга Берлина «Благослови, Господь, Америку».[140] Хотя президента Рузвельта на церемонии не было, на открытии последней головы присутствовало около двенадцати тысяч гостей, а в атмосферу всеобщего воодушевления внесли свой немалый вклад ковбойская звезда немого кино Уильям Харт и группа танцоров сиу в настоящих национальных костюмах.

Борглум сообщил, что ему предстоят еще годы, если не десятилетия работы на горе Рашмор. Оставалась еще «доводка» — удаление неровностей с помощью специальных пневматических молотков, — а также взрывные и камнетесные работы по «проявлению» верхних частей тел, руки Линкольна и тому подобное. Не оставил Борглум и надежды продолжить работы в Зале славы. Он работал над улучшением вентиляции и введением других мер повышения безопасности — необходимо было только продолжение финансирования.

В феврале 1941 года Борглум вновь попробовал обаять ФДР и конгресс, требуя от президента увеличения финансирования, чтобы «святилище демократии» было завершено полностью. Борглум отправился в Вашингтон пробивать деньги, как он делал это в течение последних четырнадцати лет, и на этот раз с ним поехала его жена Мэри. Они заехали в Чикаго, где Борглум должен был выступить с речью, а заодно собирался обратиться к специалисту — его в последнее время донимала простата.