Фаддей Зелинский - Сказочная древность Эллады

— Вряд ли. Он очень ослаб за последнее время. Все сидит, опершись на свой уставленный яствами стол, ничего не трогает и словно куда-то смотрит своими темными глазами. Иногда губами шевелит, словно говорит что-то кому-то.

— А ты подслушала, что он говорит?

— Да все одно и то же: «Радость моя, невеста моя, как люблю я тебя!»

Идая рассмеялась.

— Ну, и пусть любит на здоровье. Тоже жених, нечего сказать. Впрочем, он не на моей совести: пусть пеняет на своего тестя, Горного Царя… Однако пора наконец выйти к этим мудрецам. Итак, лишь только вернутся сестры, скажи им, чтобы покончили с заключенными: чем скорее, тем лучше.

Она надела свою красную кику и направилась к выходу. У одного из преддверных столбов хоромы она заметила старуху всю в черном: согбенная, опираясь на свой посох, она с напряженным вниманием следила, казалось, за каждым движением повелительницы.

— Ты здесь зачем, старая ведьма? Опять, видно, подслушивать пришла?

— Пришла узнать, невестушка, не будет ли какого распоряжения от твоей милости? — льстиво ответила старуха, еще ниже сгибая свой стан.

Изволь приходить, когда за тобой будет послано. А теперь вон, через черную дверь!

С этими словами она прошла мимо нее, обливая ее, точно едким рассолом, гневно-презрительным взором своих колючих глаз.

Старуха невольно подалась назад. Когда Идая прошла, она внезапно выпрямилась и стремительно метнула по направлению к ней свою правую руку, расправляя ее пальцы.

— Все пять тебе в глаза! — прошептала она.

После этого и она медленными шагами удалилась к указанному выходу — черной двери в задней половине дворца.

— Я заставила вас ждать, бояре, — обратилась Идая к своему совету, — но не по моей вине: важные меры, которые я имею вам предложить, требовали подготовительных справок, совещаний и распоряжений.

Угрюмое настроение совета не прояснилось после этих слов. «Справок, это понятно, — сказал старший боярин вполголоса, — но что касается совещаний и распоряжений, то ради них, казалось бы, и созывается совет».

Идая насупила брови. «Погоди же, крамольник! — подумала она. — Я тебе припомню эти слова!» Все же она, точно не расслышав его замечания, продолжала, обращаясь ко всем:

— Во-первых, тот новый заговор, о котором вы, вероятно, уже слышали. Преступники пойманы с поличным, с оружием, хранение которого запрещено, и показания моих доносчиков, а равно и некоторых из них самих, данные под пыткой, не оставили сомнения в смысле и цели их заговора. Я уже распорядилась, чтобы их казнили; надеюсь, что и вы не откажетесь подтвердить этот приговор.

Глухой ропот послышался в совете.

— Прости нас, матушка-княгиня, — возразил старший боярин, этот раз громко и вставая с места, — но князь-страдалец Финей предоставил боярскому совету все суды о жизни и смерти граждан.

Уста Идаи искривились недоброй улыбкой. «Граждан! — подумала она. — Вот тоже наследие нелепых афинских времен!» — «Ты прав, боярин, — сказала она громко, — но заговорщики, стремящиеся к свержению законной власти, этим самым перестают быть гражданами и становятся врагами народа. К тому же я вам говорю, что суда здесь и не требовалось: преступники пойманы с поличным, приговор был предрешен схожими случаями в прошлом, а быстрота возмездия — лучшее средство пресечения таких же преступлений в будущем. Кто судит иначе, тот сам становится на сторону крамольников. Итак, дальнейших возражений нет?»

Ропот продолжался, но охотников возражать действительно не было. Два-три боярина выразительно указали другим на несколько пустых мест в рядах советских кресел.

— Приговор утвержден, — заключила Идая. — Затем второе дело. Вы знаете, что несчастный темный князь, под влиянием своей афинской жены, задумал обезобразить наш город храмами на эллинский лад в честь своих не столько скифских, сколько эллинских богов; самый пышный должен был возвышаться на приморской скале, господствующей над городом, и принять кумир родной богини этой втируши. Теперь времена другие; храмы я с вашего согласия приказала отчасти разрушить, отчасти превратить в тюрьмы, застенки и другие необходимые учреждения; что же касается нагорного, то я предлагаю достроить его, но с тем, чтобы поселить в нем могучих покровительниц нашего народа и признанной им власти, почтенных Гарпий с лесной пещеры…

Но внезапно усилившийся ропот прервал ее слова; все говорили громко и вместе, но все во враждебном предложению духе. Тщетно княгиня стучала по полу своим княжеским посохом, тщетно пыталась она продолжать свою речь; как она ни краснела от всех этих потуг — шум не унимался.

Вдруг ей пришел на помощь другой шум, раздававшийся сначала глухо, как отдаленный прибой, затем все явственнее и явственнее с площади и близких улиц. Но это был уже не столько шум, сколько крик — крик многих сотен голосов:

— Аргонавты! Ясон и аргонавты!

Румянец гнева вмиг сошел с лица Идаи: она побледнела и судорожно схватилась за сердце.

«Аргонавты? — подумала она. — А Симплегады? Значит, они спаслись от них? Но как же могли они на своем корабле опередить моих сестер?»

Долго ей, однако, раздумывать не пришлось; наружная дверь сени распахнулась обоими створами зараз, и вошло, сопутствуемое избранной толпой скифской молодежи, пятеро аргонавтов — оба Диоскура, Орфей, Пелей и во главе всех сияющий Ясон. Точно на гребне волны были они вынесены между рядами вскочивших со своих мест старцев к самому престолу Идаи.

— Могучая княгиня, — начал Ясон, когда волнение улеглось, — от имени своего и своей дружины я прошу у тебя и у вас, скифские мужи, гостеприимства для краткого отдыха на нашем трудном пути к колхидскому царю Ээту.

Так говорил, почтительно склонив голову и подняв для привета руку, прекраснейший юноша, когда-либо виденный не только в Скифии, но и в Элладе. Идая невольно залюбовалась им, его мужественно смуглыми щеками, стыдливый румянец которых красиво оттенялся русым налетом первого пуха молодости, его опущенными глазами, чары которых лишь чаялись сквозь густые ресницы, всем его стройным, упругим станом.

— Гостеприимство, — милостиво ответила она, — дедовский обычай у скифов, и тебе не придется повторять твоей просьбы. Ты, конечно, фессалиец Ясон, сын Эсона, но кто твои товарищи?

Ясон их назвал.

— Вас только пять; где же остальные?

— Кроме кормчего Тифиса с его учеником, не покидающих корабля, они в ожидании твоего решения остались у дверей твоего двора.

Действительно, через открытые створы внушительно сверкали копья и кивали эллинские султаны.

— Могу я узнать и их славные имена?

Ясон перечислил присутствующих с обозначением каждого по имени, отчеству и родине; Идая, напряженно внимавшая его перечню, вздохнула свободнее.

«Тех, значит, между ними нет, — подумала она, — видно, Гарпии сделали если не все, то хоть главное. Но как же все-таки могли они их опередить?» — Затем, обращаясь к Ясону, она продолжала тем же милостивым голосом:

— Привет и от меня Ясону и его смелой дружине. Вы уже убедились, что вы не чужие для нас: молва — великая волшебница, ее не задерживают ни снежные Родопские горы, ни стальная стена Симплегад. А раз вы пожаловали к нам, мы вас так скоро не отпустим. Мои бояре почтут за честь принять в своем доме цвет эллинской молодежи; а предводителя — милости просим в наш княжеский дворец. Надеюсь, — и она значительно улыбнулась, — что вам у нас понравится не меньше, чем у лемносской царицы.

— Прости, княгиня, но наши желания не идут так далеко. Нас зовет наш подвиг; и мы даже не хотели бы останавливаться раньше самой Колхиды. А поэтому мы просим тебя только, чтобы ты разрешила нам закупить на рынке твоего города припасы для столь далекого плавания.

Тут только он поднял глаза; по их холодному блеску Идая поняла, что дальнейшие просьбы были бы напрасны, что пред ней не друг, а лишь почтительный враг. Опять вздохнула она, но этот раз уже не облегченно.

— Кому предложено было большее, тому не отказывают в меньшем, — ответила она. — Идите, друзья, пользуйтесь всем, чем наш рынок богат; а когда по счастливом свершении вашего подвига вы будете у себя на родине вспоминать скифскую княгиню Идаю — судите о ней не по тому, что она вам дала, а по тому, чего вы не пожелали принять.

После этих слов она отвернулась и старалась уже более не смотреть на Ясона. «Проклятое волшебство эллинской прелести! — сказала она про себя. — Опутало ты Горного Царя, опутало князя Финея; вот и меня едва не заставило забыть о задаче моей жизни. И поделом мне: отвергнута! Ну что ж, тем лучше: враги так враги. Так и запомним…»

Ясон с товарищами молча поклонились княгине, затем старцам и, напутствуемые их доброжелательными прощальными словами, проследовали к выходу: оттуда они всей толпой направились к площади. Рядом с Ясоном шел веселый пересмешник Кастор.