Алексей Иванов - Золото бунта, или Вниз по реке теснин

— Вот здесь надо веревку спустить, — сказал Осташа.

Колыван молча снял с плеча моток и, присев, принялся привязывать конец веревки к еловому комлю. Осташа тем временем обвязывал себя под мышками другим концом веревки. Штуцер лежал на земле.

— Может, выбросим ружье в воду? — предложил Осташа и тотчас пожалел: зачем сказал? Если захотел выбросить — надо было пнуть по штуцеру, и все.

Колыван за ремень быстро подтащил штуцер к себе.

— Тебе не надо — а мне пригодится, — сказал он. — Хорошее ружье — вещь полезная.

— Ты же помирать собрался.

— Может, мне тогда и порты с себя снять да со скалы бросить?

Осташа хмыкнул.

Они проверили узлы, подергали, Колыван распутал веревку. Осташа лег на живот ногами в обрыв.

— Теперь стравливай меня помалу, — велел он Колывану.

— А глубоко ли полезешь?

— Сажени на три.

Колыван перекинул веревку себе через шею, обмотал веревкой запястье и отошел от обрыва.

— Давай, — сказал он. — А я собою попридержу… Шажочками буду к краю идти, а ты кричи мне снизу. Дальше пяти саженей не улетишь, не трусь.

— Кто бы трусил еще… — проворчал Осташа, сползая по мокрому мху к кромке скалы.

Он снизу глядел на изготовившегося Колывана, а Колыван отворачивался, не показывал глаза. Тогда Осташа подобрал длинный корявый сучок и сунул его за ворот — пригодится.

Вот ноги его повисли в пустоте, вот и живот начал опускаться в никуда — пальцы против воли впились в мох.

— Держи внатяг и по вершку, — придушенно приказал Осташа.

Он еще оттолкнулся и повис на веревке, чувствуя, как она врезалась под мышки. Осташа пошарил ногами и нащупал корень, до которого они с Никешкой допрыгивали. Прижавшись к скале, Осташа встал на корень коленями. Потом чуть изогнулся и схватился за корень руками. Потом сбросил себя в пустоту, стоя на корне на руках. Потом осторожно опустил себя так, что корень пришелся уже под подбородок. И наконец он повис на корне. Вниз не глядел, только слышал, как под скалой удивленно курлюкает вода.

— По вершку на полтора аршина спусти! — крикнул Осташа наверх.

Ломая сопротивление собственных пальцев, он отцепился от корня и повис совсем. Теперь самое страшное было позади.

Мелкими бабьими толчками Колыван спустил Осташу на полтора аршина. Осташа висел, опустив руки, как удавленник. Под мышками резало и жгло, но он не обращал на это внимания.

Осташа обыскивал взглядом все выступы скалы. Ничего не узнавалось… Неужели вот на этой полочке они с Никешкой вчера стояли?.. Да как же тут устоять можно?!.

Вот!.. Крошечный выступ, а на него по-прежнему нацеплена гроздь зеленых крестиков. Перебирая по скале ладонями и коленями, Осташа чуть передвинул себя в сторону и снял с выступа гайтан.

— Видишь крест?.. — донесся сверху крик Колывана.

— Вижу!.. — крикнул в ответ Осташа. — Сейчас заберу! Больше не стравливай!..

Он разорвал гайтан и ссыпал кресты на ладонь, перевернул их пальцем, читая буквы, процарапанные на исподе. «КЛВН БГРН». Осташа губами снял с ладони четыре крестика и во рту языком задвинул их за щеку. Нитку гайтана продел обратно в ушко крестика Колывана и связал. Потом вытащил из-за ворота подобранный сучок и накрутил гайтан на его развилку у самого кончика.

— Тафай! — крикнул он наверх. — Тяни!..

Колыван потащил Осташу наверх. Осташа висел тряпкой, не помогал себе. Когда его доволокло коленями до корня, он быстро поднял ногу, наступил на корень носком сапога и выбросил себя на край обрыва.

Колыван оглянулся и сразу скинул со спины веревку. Осташа тотчас отполз и от Колывана, и от обрыва. Опираясь рукой о ствол сосны возле края скалы, он поднялся на ноги. Отвязать от груди веревку времени не было. Веревка и не позволила Осташе прыгнуть куда-нибудь за дерево, укрыться, убежать в лес.

Колыван уже держал штуцер.

— Покажи крест, — шепотом сказал он.

Осташа вытянул в сторону обрыва руку с сучком. Сучок был уже за кромкой скалы. Крестик висел над пустотой. Не сводя взгляда с Колывана, Осташа поднес ко рту ладонь и выплюнул другие крестики.

— Твой — вот, — сказал он Колывану и покачал крестиком над пропастью.

— Мой ли? — опять шепотом переспросил Колыван.

— Твой. Можешь в голос говорить, наушников тут нет.

— Ну и отдай его мне…

Колыван не поднимал ружья, но выстрелить в Осташу он мог и от живота.

— Выстрелишь — я крест в воду уроню, — предупредил Осташа. — Брось штуцер в Чусовую — я тебе отдам крест.

Колыван молчал, молчал страшно долго. Лицо его оставалось неподвижным. Опять у него все получалось как с Чупрей. Теперь вот Осташа ему не доверял, и сам он не мог себя сломать, чтобы Осташе довериться. Душа Колывана, заговоренная на медный крестик, висела и покачивалась в пустоте над Чусовой.

— Я штуцер выброшу — и ты крест выбросишь, — хрипло сказал Колыван. — На сучок его привязал… Это чтобы крест не утонул и я за ним со скалы прыгнул?

— Я убивец, но не душегуб, — ответил Осташа.

— Я тебе не верю, парень, — с мукой признался Колыван.

— Я убивец, но не клятвопреступник. Богом клянусь: выбросишь штуцер — отдам крест. Я ведь святого Трифона не встречал, я еще жить собираюсь.

— Казной попользоваться?

— А тебе какая разница? — спокойно спросил Осташа. — Тебе ведь не нужна казна. Жалко тебе, что ли, если я ее себе заберу?

Борода у Колывана зашевелилась как живая.

— Убью щенка… — Он опять перешел на шепот.

— Нет. Вот в этот раз ты уже свою душу убьешь, не меня.

Колыван вздернул штуцер и приложил его к плечу, нацелившись на Осташу.

— Поверь человеку хоть раз в жизни, — предложил Осташа.

На него уже столько раз прицеливались и Фармазон, и Чупря, в него уже столько раз стреляли, что он как-то даже привык, что ли.

— Поверь… И реши для себя, что тебе важнее: царева казна или своя душа? На твоей совести народу не меньше моего… Для чего ты людей губил? За казну или за душу свою дрался?

— Все, кто погублены, — в истяженьи погублены. За них на мне никакой вины нету… Душа моя чистая, — глухо выдавил Колыван.

— Тем более, — усмехнулся Осташа. — Решай: царева казна или чистая душа?

— Искушаешь, сатаненыш…

— Спасаюсь.

— Будь ты проклят!.. — отрывая голову от приклада штуцера, яростно сказал Колыван. — За что же ты мне встретился!..

— А ты мне за что?

— Отдай крест… Чего тебе меня бояться? Ты же говорил, что камлал на ружье и оно в тебя стрелять не будет…

— Я камлал, — кивнул Осташа. — И каюсь в том. И бесу не поверю. Выброси штуцер в Чусовую. Выброси и возьми душу свою.

— Никому никогда не верил… — медленно сказал Колыван. — И тебе не верю.

Он опять наклонил голову над прикладом и нажал на курок.

Штуцер сухо щелкнул. Из замка вырвался кислый синий дымок. Осечка.

Колыван какое-то время стоял, согнувшись, словно не верил, что ружье не пальнуло, а потом распрямился и растерянно улыбнулся.

— Н-ну вот… — пробормотал он. — А ты боялся…

И только сейчас ядовитая, гнилая, могильная волна ужаса прокатилась по лицу, по груди, по животу Осташи, стекая в ноги, как грязь, окатившая из-под тележного колеса.

Колыван вдруг повернулся к обрыву и швырнул штуцер вниз. Донесся плеск.

— Все! — улыбаясь, сказал Колыван. — Я ружье выбросил! Давай крест!

Колени у Осташи играли так, что крестик на сучке прыгал, словно привязанный за хвост чертик. Но вслед за ледяной волной страха по лбу, по скулам потекла обжигающая волна гнева.

— Не все… — тихо ответил Осташа. — Я из-за тебя и под ружьем постоял, и со скалы спрыгнул… Теперь из-за меня ты хотя бы спрыгни. И поторопись, пока не уплыло…

И он разжал пальцы. Ветка с крестом полетела вниз.

Колыван молча кинулся на Осташу, сбил его с ног, швырнул с края скалы и прыгнул сам. Осташа пролетел всего сажень, и его рвануло обратно вверх, перепоясав под мышками огнем — он ведь по-прежнему был привязан на веревку. Длины веревки едва хватило на сажень падения.

Осташа висел, задохнувшись от рывка, и сквозь синие звезды в глазах видел, как Колыван упал в воду, потом вынырнул, покрутил мокрой черной башкой и саженками погреб куда-то прочь, за гребень Гусельного бойца. Туда отбой уносил торчащую над волною веточку.

Осташа отлежался на краешке скалы, потом поднялся и пошел вглубь леса отыскивать яму с царевой казной. Не нужна ему была казна. Он хотел увидеть кости бати. Хотя по костям разве узнаешь человека? Но Осташа не мог не взглянуть в яму с кладом. Однажды он уже чуть не отказался от погони за Фармазоном, когда с вершины Дужного бойца увидел мертвяка внизу на льду Чусовой. Тогда он совсем было решил, что это лежит Яшка, сброшенный с утеса Шакулой. Но все же он спустился на реку и подошел к покойнику — и узнал, что это не Фармазон, а сам Шакула, а Фармазон, значит, жив, и надо продолжать погоню. Нет, всегда надо дойти до конца, до самой стенки. Так и Бакирка мечтал о сокровищах Ермаковой пещеры: «Дойдешь до стенки, а там золото!»