Аламут - Владимир Бартол

Когда они вернулись в замок, Хасан попрощался со своим великим даисом такими словами:

"Земля сделала едва ли половину круга вокруг Солнца, всего лишь половину одного из сотен и сотен тысяч, которые она совершила до сих пор. И все же можно сказать, что за это время на ее поверхности многое изменилось. Империи Ирана больше не существует. Наш институт вышел из ночи. Какой курс он выберет дальше? Мы тщетно взываем к ответу. Звезды над нами молчат".

В последний раз он обнял обоих своих друзей. Затем он вошел в лифт. Они чувствовали странную грусть, наблюдая за его подъемом.

Он заперся в своих покоях и умер для всего мира.

И легенда окутала его своими крыльями.

AFTERWORD

ПРОТИВ ИДЕОЛОГИЙ: ВЛАДИМИР БАРТОЛ И АЛАМУТ

Владимир Бартол (1903-1967) написал роман "Аламут", который остается его единственной известной книгой, в тихом уединении небольшого барочного городка, расположенного в предгорьях Словенских Альп, в течение примерно девяти месяцев в 1938 году. В то время как он работал над ранним вариантом книги, всего в тридцати милях к северу Австрия была насильственно присоединена к нацистской Германии. В пятидесяти милях к западу, за другой границей, итальянские фашисты регулярно преследовали многочисленное этническое словенское меньшинство в городе Триест на Адриатическом побережье и уже собирались распространить свои владения на словенские и хорватские области Королевства Югославия. В нескольких сотнях миль к северу и востоку, в Советском Союзе, самые кровавые сталинские чистки достигли своего апогея, унеся сотни тысяч жертв, большинство из которых встретили свою судьбу в промозглых подвалах с одной-единственной пулей в затылке. На фоне этой суматохи и угрозы Словения и ее родительская страна Югославия до поры до времени оставались островком относительного спокойствия. Если книга, которую Бартол написал в этих условиях, оказалась бегством от массовых политических движений, харизматических лидеров и манипулятивных идеологий, которые в то время правили Европой, то она также стала глубоким размышлением о них.

Прежде всего, "Аламут" был и остается просто великолепным чтением - образным, эрудированным, динамичным и юмористическим, хорошо рассказанной историей, происходящей в экзотическом времени и месте, но населенной персонажами с общепризнанными амбициями, мечтами и несовершенствами. Как у себя на родине, так и за рубежом эта книга остается, пожалуй, самой популярной из когда-либо созданных Словенией, а недавние переводы "Аламута" стали бестселлерами в Германии, Франции и Испании. Но несмотря на то, что "Аламут" внешне выглядит как популярная литература, это еще и тонко сделанный, нераскрытый малый шедевр, который предлагает читателю богатство тщательно спланированных и выполненных деталей и широкий потенциал для символической, интертекстуальной и философской интерпретации.

Бартол, сам этнический словенец из Триеста, учился в Париже и Любляне, а в конце концов поселился в словенской столице, чтобы заняться литературной деятельностью. Во время учебы в Париже в 1927 году один из словенцев, знавший о писательских амбициях Бартола , посоветовал ему использовать эпизод "Старик с горы" из "Путешествий Марко Поло" в качестве материала для рассказа или романа. Эта история, рассказанная Марко Поло во время его путешествия по Шелковому пути через Иран, была связана с могущественным местным сектантским военачальником, который якобы использовал гашиш и тайную беседку с девицами, чтобы обмануть молодых людей, заставив их поверить, что он обладает силой переносить их в рай и возвращать на землю по желанию. Завоевав таким образом фанатичную преданность юношей, он мог отправлять их в любой уголок мира с самоубийственными миссиями политических убийств, которые служили для расширения его власти и влияния. Бартол принял эту тему близко к сердцу и в течение следующих десяти лет провел обширное исследование более широкого исторического фона этой повести, придумывая при этом собственный сюжет и структуру романа. Завершение романа стало его страстью, причиной его существования. В своем дневнике он молил судьбу позволить ему дожить до окончания работы над книгой и передать ее в руки печатника в целости и сохранности. После десятилетнего перерыва роман наконец обрел форму на бумаге в ходе четырех последовательных черновиков в те напряженные, уединенные месяцы, которые Бартол провел в городке Камник. По общему мнению, Бартол был счастлив в этот период, как и полагается человеку, который знает, что создает шедевр.

К сожалению, время появления этого шедевра в мире было не совсем удачным. Путь "Аламута" был прерван сначала немецкой и итальянской аннексией Словении в 1941-1945 годах, а затем литературными идеологиями коммунистической Югославии, возглавляемой Тито, где в течение нескольких лет книга рассматривалась как угроза. Более того, ее тематика и стиль полностью расходились с доминирующими тенденциями в словенской литературе как до, так и после Второй мировой войны. Писатели маленьких, лингвистически изолированных наций часто испытывают непреодолимую потребность писать о жизни именно этой маленькой нации, возможно, таким образом помогая подтвердить и укрепить само ее существование. Поскольку в Аламуте не было ничего идентифицируемо словенского, кроме языка, его коллеги-писатели стали характеризовать Бартола как "ошибку в словенском генетическом коде". Перед нами был приключенческий роман, действие которого происходило на северо-западе Ирана, местами напоминающий "Тысячу и одну ночь" и сосредоточенный на глубоких противоречиях между коренными пехлевийскими жителями региона, говорящими на языке шиитов-мусульман, и их турецкими суннитскими владыками-сельджуками. Это был хорошо читаемый и хорошо изученный роман, в котором использовался простой прозаический стиль для изображения красочных мест и развития напряженного сюжета, а не обычная история о противоречиях между словенскими крестьянами, землевладельцами и горожанами. Сам Бартол рассказывал, как спустя годы к нему на улице подошел один из его бывших школьных товарищей и сказал: "Я читал ваш перевод, и мне очень понравилось". "Какой перевод?" ответил Бартол. "Тот толстый роман, который написал какой-то английский или индийский автор", - пояснил мужчина. "Вы имеете в виду Аламута?" спросил Бартол. "Это я написал". На это мужчина рассмеялся и пренебрежительно махнул рукой: "Давай, иди отсюда. Меня не проведешь". И затем он ушел. Обычным читателям казалось немыслимым, что словенец может создать историю, настолько полностью выходящую за рамки их собственного исторического опыта - ее должен был написать иностранец. Сам Бартол считал, что гильдия словенских писателей делится на две категории: националистов, которые составляли большинство и выражали то, что он называл "мучительным плачем по собственному времени", и космополитов, которые имели более широкое представление об истории, но были в меньшинстве. Нет нужды говорить, что Бартол относил себя ко второй, в