Евгений Салиас - Петербургское действо

Разумѣется, это былъ Іоаннъ Іоанновичъ Скабронскій. Старикъ сидѣлъ въ своемъ кабинетѣ, прислушивался къ шуму на улицѣ, вздыхалъ, качачалъ головой и думалъ про себя, или же шепталъ тихонько:

— Господи! Да когда же этому конецъ будетъ? Что жъ у насъ вѣкъ вѣковъ такъ и будутъ камедь, да скоморошество разыгрываться, чудеса въ рѣшетѣ представляться!

И умный старикъ, конечно, видѣлъ ясно и глубоко вѣрилъ, какъ и многіе, что теперешній переворотъ самый беззаконный и отчаянный изъ всѣхъ, а новое правительство самое ненадежное и самое недолговѣчное. Онъ помнилъ хорошо, какъ если бы то случилось вчера, переворотъ въ пользу россійской цесаревны. Но тогда свергался младенецъ императоръ и ненавистное иноземное регентство. A здѣсь свергается внукъ Петровъ и законный монархъ, а провозглашается, — и не правительницей, а самодержицей, чужая женщина, иноземка, нѣмецкая принцесса. A покуда подростетъ наслѣдникъ, Павелъ Петровичъ, который теперь младенецъ, что еще придется увидѣть, что еще будетъ! Дѣйство за дѣйствомъ!..

И Іоаннъ Іоанновичъ въ отчаяніи прибавилъ:

— Умирать пора! Хоть и не хочется, а пора! A то хуже въ Сибири умрешь!

Лотхенъ была въ домѣ и, не смотря на сумятицу въ городѣ не смотря на тѣ удивительныя вѣсти, которыя приносились тайкомъ отлучившимися дворовыми, нѣмка была все-таки весела. Она не отходила отъ окна, глядѣла на толпы народа и улыбалась. Но если бы теперь кто-нибудь увидѣлъ ее, то пожалуй бы не узналъ.

На Лотхенъ было великолѣпное, сплошь вышитое серебромъ, бархатное платье, а въ ушахъ, на груди, на рукахъ, сіяли брилліанты и разноцвѣтные камни, въ серьгахъ, браслетахъ, кольцахъ…

Нѣмка была уже три дня на седьмомъ небѣ отъ счастья. И не знала бѣдная хохотунья, что въ людскихъ дома графа Скабронскаго, холопы, испуганные появленіемъ и властью новой «вольной женки» стараго графа, опасаясь за недолговѣчность барина, опасались за завѣщаніе, которое онъ сдѣлалъ въ ихъ пользу. Холопы призадумались! И тотчасъ нашлись двое, самые отчаянные, пообѣщавшіе всѣмъ остальнымъ, не нынче-завтра, отдѣлаться отъ новой барынки, коли не просто дубинкой, такъ ножемъ, коли не во время ея прогулокъ по городу, такъ ночью, въ самыхъ горницахъ ей отведенныхъ…

И бѣдная хохотунья не чуяла, что обречена на смерть! И на какую смерть?.. Ужасную, мученическую…

Василекъ промучилась часа четыре и не выдержала… Она рѣшилась тоже ѣхать, быть около милаго и раздѣлить его судьбу. Въ городѣ уже говорили, что къ вечеру назначенъ походъ гвардіи на Ораніенбаумъ и что, вѣроятно, тамъ и произойдетъ сраженіе между голштинскимъ и русскимъ войскомъ.

— Онъ не пожалѣетъ себя… A если умирать — такъ вмѣстѣ… рѣшила Василекъ.

И княжна спокойно все взвѣсила и обдумала… Она нашла въ шкафу сержантскій мундиръ жениха и надѣла его… Онъ оказался какъ разъ по ней… Черезъ часъ преображенскій сержантъ сѣлъ въ бричку и тихо, спокойно приказалъ кучеру не жалѣть лошадей;

— Иванъ, довезутъ-ли они насъ не кормя до Рамбова?

Кучеръ поручился, что къ вечеру они будутъ на мѣстѣ. На полъ-дорогѣ къ Красному кабачку, верстъ за пять отъ столицы оказался пикетъ и караулъ.

Не приказано было никого пропускать изъ города по дорогѣ на Петергофъ и Ораніенбаумъ… Офицеръ конной гвардіи сначала хотѣлъ было дозволить преображенцу вернуться обратно, но затѣмъ догадался, что имѣетъ дѣло съ ряженой женщиной… Ему показалось это въ такое смутное время — крайне подозрительнымъ… Чрезъ нѣсколько минутъ княжна была арестована при пикетѣ, въ ожиданіи начальства.

За часъ времени на глазахъ княжны, смущенной и печальной отъ неудачи, тотъ же пикетъ вернулъ обратно въ городъ трехъ офицеровъ и съ десятокъ солдатъ разныхъ полковъ, а одного сопротивлявшагося офицера тоже арестовалъ… Въ этотъ денъ только два человѣка проскользнули въ Ораніенбаумъ, покуда еще только шла присяга въ соборѣ,- Шепелевъ и Пушкинъ, — а въ полдень всѣ дороги, въ сторонѣ Петергофа, бши заняты, и сообщеніе прекращено.

Поздно вечеромъ явился гусарскій отрядъ, авангардъ уже выступившаго изъ столицы войска.

Командиръ отряда и Василекъ узнали другъ друга. Послѣдній разъ, что они видѣлись, покойная Гарина дала ему большія деньги, при племянницѣ. Это былъ Алексѣй Орловъ…

Разумѣется, Василекъ была тотчасъ по его приказу освобождена и обѣщала ему вернуться въ городъ. Но едва только гусары, захвативъ и пикетъ, скрылись вдали, — княжна перекрестилась и двинулась за ними… пѣшкомъ, давъ себѣ слово быть хитрѣе и, укрываясь въ лѣсу отъ всѣхъ, тропинками достигнуть Ораніенбаума хотя бы чрезъ сутки!

Прошло уже часа два, что ряженый сержантъ бодро, хотя задумчивый, двигался по пустынному лѣсу, то чащей, то полянками, и вдругъ увидѣлъ, понялъ, взглянувъ на звѣздное небо, что сбился съ дороги. Василекъ съ отчаяньемъ догадалась, что она заплуталась въ лѣсу и, помимо усталости и голода, ей грозитъ еще потерять цѣлую ночь даромъ. A завтра, Богъ вѣсть, что уже будетъ тамъ… сраженіе, убитые

Храбро двинулась княжна обратно и, послѣ быстрой часовой ходьбы, ахнула отъ радости. Предъ ней, освѣщенная луной, мелькнула за чащей бѣлая полоса большой дороги. Она рѣшилась отдохнуть немного и снова двинуться лѣсомъ, не спуская съ дороги глазъ.

Опустившись на траву, уже покрытую росой, Василекъ почувствовала, что голодъ начинаетъ мучительно сказываться въ ней, за то тихая ароматная ночь, смѣнившая знойный и душный день, возбудительно дѣйствовала на грудь, вызывала ея силы на борьбу и достиженіе цѣли. Не прошло нѣсколькихъ мгновеній, какъ Васильку вдругъ, среди тишины всей окрестности, почудился странный гулъ вдали… Онъ шелъ со стороны Петербурга, очевидно по дорогѣ…

— Войско!.. Да! Это войско идетъ! догадалась Василекъ. Она собиралась уже снова укрыться въ чащу, когда вдругъ близкій топотъ ясно и отчетливо раздался въ нѣсколькихъ шагахъ.

На бѣлой дорогѣ, обрамленной съ двухъ сторонъ темной и высокой чащей и ярко, какъ днемъ, облитой луннымъ свѣтомъ — показалась кучка всадниковъ… Всѣ они подвигались молча ровнымъ шагомъ… Впереди всѣхъ на бѣломъ конѣ Василекъ увидѣла преображенскаго офицера, юнаго, красиваго… Но на боку его лошади падаетъ изъ-подъ мундира, вьется и блеститъ бѣлая атласная юбка… Длинныя женскія косы разсыпались по плечамъ изъ-подъ шляпы, увитой зеленымъ вѣнкомъ…

— Это она! ахнула Василекъ. — Она сама предводительствуетъ, ведетъ войска!.. На бой, на смерть!..

И преображенскій сержантъ, укрываясь за кустомъ черемухи, шагахъ въ двадцати отъ дороги, устремилъ свой чудный, кроткій взоръ, теперь грустный и влажный отъ слезъ, — на этого преображенскаго офицера, задумчиваго, но не печальнаго…

И Васильку вдругъ захотѣлось остановить государыню, смущенной невѣстѣ захотѣлось крикнуть мстящей женѣ:

— Поднявшій мечъ — мечемъ погибнетъ!

A между тѣмъ, какъ чудно тиха и полна любви была эта ночь! Какой миръ и покой царилъ кругомъ, и на землѣ, и въ небѣ! Теперь-ли поднимать мечъ, брату на брата… Спокойный бѣлый свѣтъ луны разливался съ необозримой синевы небесъ и окутывалъ все въ серебристое мерцанье: и темный, лохматый, недвижный лѣсъ, и свѣтлую дорогу, и мѣрно, въ безмолвіи, двигающихся по ней всадниковъ, и бѣлаго коня впереди всѣхъ, на которомъ, тревожно глядя впередъ… въ невѣдомое, таинственное будущее… задумчиво покачивается въ сѣдлѣ красавица-преображенецъ!..

Въ пять часовъ утра Алексѣй Орловъ отрядомъ своихъ гусаръ занялъ Петергофъ, а вслѣдъ за нимъ прибывали одинъ за другимъ гвардейскіе полки.

Ровно сутки назадъ онъ здѣсь въ волненіи бѣжалъ по дорожкѣ парка къ Монплезиру и думалъ:

«Что-то будетъ! Быть можетъ, чрезъ сутки она будетъ въ крѣпости… Мы всѣ подъ судомъ, или даже осуждены на казнь»!..

Прошло ровно двадцать четыре часа, и онъ, хотя и поручикъ, а на дѣлѣ командиръ цѣлаго войска, разставляетъ его, занимая караулы по всему Петергофу и по дорогѣ на Ораніенбаумъ.

Чрезъ нѣсколько часовъ явилась со свитой и государыня, переночевавъ, кой-какъ въ Красномъ кабакѣ, въ той самой горницѣ, гдѣ когда-то богатыри-буяны нарядили въ миску фехтмейстера.

A если бы эти два брата уѣхали тогда въ ссылку, — что было бы? Совершилось-ли бы то, что совершается теперь? Одинъ Богъ знаетъ!..

Три гонца вскорѣ, одинъ за другимъ, явились сюда отъ имени государя.

Первый гонецъ государя принесъ приказъ и угрозу тотчасъ явиться къ нему скорѣе съ повинной за прощеніемъ, или же онъ наставитъ висѣлицъ сплошь по всей дорогѣ отъ Ораніенбаума до Петербурга и перевѣшаетъ всѣхъ бунтовщиковъ безъ различія пола, званія и состоянія!..

Второй гонецъ привезъ извѣстіе или, лучше, предложеніе раздѣлить власть пополамъ, раздѣливъ имперію Россійскую на двѣ совершенно равныя части.

Государыня разсмѣялась и спросила: какъ раздѣлить? Вдоль или поперегъ? И какую часть ей дадутъ? сѣверную, южную, восточную или западную?.. Посолъ, конечно, этого не зналъ…