Час новолуния - Валентин Сергеевич Маслюков

Она сунула руку в колчан — пусто.

— Прохор, убей меня, — сказала она.

— Нет! — отчаянно выкрикнул он.

— Прохор! Убей меня!

— Нет!

С воем выкатился из-под телеги серый комок. Размахивая тяжёлым узлом, Вешняк вопил угрозы и проклятия, бежал наперерез вращению колеса. Должны были положить его на полдороги, шутя. Татары, разгорячённые потехой, шутя его встретили, он занёс неподъёмный узел — всадник легко вильнул влево, другой обошёл справа, третий вытянул саблей плашмя — сбитый с ног, Вешняк упал на колени. Не свернул четвёртый — мальчишка припал к земле, едва не задев копытами, прыжком пронёсся над ним конь.

— Нет больше стрел! — крикнул Прохор.

Беспомощны.

Живо скользнув из-за телеги, Федька подобрала саблю. Да что сабля против верхового лучника? Только зарезаться.

Перекатившись, Вешняк пытался подняться, но встать не давали, неслись обок и через голову скакали, стегали плетьми, доставали саблей плашмя. По рассечённому лицу мальчишки текла кровь, он искал теперь только спасения, узлом, которым размахивал прежде с угрозой, что булавой, лишь прикрывался. Прогнувшись в седле, татарин рубанул — срезал перевязанные рукава кафтанца. Брызнуло над Вешняком золотое и серебряное, посыпалось в грязь блестящее узорочье.

Золото уберегло Вешняка, он урвал миг замешательства среди татар и, бросив всё, перекрутившись волчком, отскочил в сторону.

И тут огромный стремительный хоровод разомкнулся, рассыпалось столь мгновенно, что это невозможно было объяснить никакой понятной причиной, даже видением золотого дождя. С поля, куда угнали за беглецами овчины, неслись с криком разрозненные всадники. Не разбираясь, что происходит, Прохор одно догадался — схватил Федьку вместе с её саблей и рывком прижал к лошадином крупу, прикрыл собой, обратив наружу спину, утыканную стрелами — одна торчала, другая повисла, запутавшись в пробитом сукне. Проскакивая мимо, татары спускали лук, стрелы стучали о Прохора с железным щелчком, иные отлетали, две-три остались, Прохор охнул, когда пробило руку. Взбрыкнула и забилась раненная лошадь, ей тоже попало — в брюхо и в шею. Лошадь начала оседать, и Федька, прижатая к оглобле, падала вместе с ней, а сверху, пригнув голову, опускался на неё Прохор. Упали все.

Татары мчались прочь, нахлёстывая коней. Только там, где было разбросано Вешняково золото, подбирали деньги несколько человек.

Стоял на полем протяжный стон и не смолкал, становился внятен, обернулся он кличем:

— Ура-а!

С восточного края степи навстречу солнцу под красными с золотом и под белыми знамёнами, под разноцветными прапорами шла конница.

— Рейтарский полк! — воскликнул Прохор, вглядевшись. — Государевы ратные люди!

Недовыбрав золото, похватан, что попалось под руку, татары вскакивали на копей. Всюду по широкому шляху и поодаль от него лежали расстрелянные и порубленные мимоходом пленники, кто уцелел, ошалею метался или стоял столбом, кто-то рыдал на коленях, растерзанная голая женщина билась, ударяя кулаками о землю.

Прохор поднялся, выдернул из себя стрелу, выдрал её из кафтана и бросил. Он выдёргивал стрелы, как крупные шипы.

— Я без кольчуги под кафтаном с татарами и разговаривать не берусь, — сказал он Федьке. — Худая кольчужка, старая, и точно же, черти, вогнали куда не надо. — Стрела в левом предплечье окрасилась кровью. — Перевязать бы, — поморщился он, — что ли.

Тут только Федька опомнилась.

Она вскочила, глянула на себя в бессознательной потребности сорвать последнее Прохору на повязку и обнаружила, что последнего ничего нет.

Как ошпаренная, кинулась она подбирать одежду, забитые в грязь штаны и полукафтанье поодаль — одно от другого шагов за десять. Путалась, дрожащими руками натягивала на себя хоть что-то, а уже грохотала копытами близкая конница. Федька успела запахнуть на голое тело кафтан и затянуть пояс.

Со свистом, с гиканьем, воем, копья наперевес летели рейтары — латники и пищальники в кафтанах. Народ на дороге вконец потерялся: конница шла густо и страшно. Едва Вешняк добежал до телег, как, обтекая препятствие по сторонам, понеслись всадники.

Прошумела, проскакала конница, и на дважды распаханном копытами шляху стало свободнее. Вешняк, убедившись, что Прохор жив, а Федька невредима, — понадобилось ему для этого подёргать, пощупать, погладить одного и другого, — торопливо убедившись, что живы, кинулся спасать золото. И только принялся подбирать, что уцелело, соскочил наземь отставший рейтар. Спешивались и другие.

— Не лезь! Моё! — закричал Вешняк.

Ему достало оплеухи — сел, зашибленный, и, онемев, глядел, как исчезают в чужих мошнах остатки богатства. Разохотившись, рейтары ковыряли затоптанную, забитую копытами землю саблями и ползали. Повсюду ратники тащили всё, что валялось без призора, не стеснялись и грабить, угрожая оружием.

Со стрелой в левой руке и с кандалами на правой, Прохор бросился отстаивать наваленную на телегу рухлядь.

— А ну положь! — загремел он, потрясая цепью.

Рейтар — был это бородатый человек в малиновой шапке, в жёстком тегиляе с короткими рукавами и высоким твёрдым воротником — уже потянул мешок.

— Бунтовщик! — сказал он.

— А цепью по заднице не хочешь? — нашёл возражение Прохор.

— Будет на вас управа! — пообещал рейтар, оставляя, однако, мешок — много вокруг валялось ничейного добра и не раздетых ещё тел.

А Федька вертелась возле Прохора, как бы это извлечь стрелу. Прохор, морщась и покусывая губы от боли, возразил:

— Потом, позже, некогда... пока перевяжешь... удирать пора. Рейтары татар не догонят — через час-два вернутся. Нас тут и духу не должно быть. Вон, низиной уйдём. — Здоровой рукой он показал в поле. Федька, хоть и глянула, никакой низины не разобрала. Она согласно кивала на каждое слово Прохора, но всё равно мешкала, не понимая, что теперь следует.

Следует подобрать, что валяется под ногами, накидать в телегу и гнать. Что это была за повозка, ни Прохор, ни Федька не знали, и не у кого было спрашивать.

Мальчика Федька отловила — он тосковал возле рывшихся в земле рейтаров, и, много не объясняя, потянула за собой. Пришлось ей и вожжи брать. Рана Прохора, видно, начинала гореть, он кривился и постанывал, когда телега подскакивала на колдобинах, но задерживаться не позволял, а на Федькин тревожный взгляд отвечал одно: «Гони!».

Беспрепятственно, никем не остановленные, они выкатились в поле, на простор, и только Федька замахнулась плетью, чтобы пустить лошадь вскачь, настиг их отчаянный крик:

— Стой!

Федя бежал, размахивая руками.

— Я жив! — торопился сообщить он. — Я с вами! Прикинулся