Эдвард Резерфорд - Нью-Йорк

– Мне было очень трудно.

– Ничего подобного. Я наблюдал.

– Так нельзя! Ты хуже мамы.

– Вау! Впечатляющее оскорбление. – Он серьезно взглянул на нее. – Эмма, ты должна понять. Синдром дефицита внимания существует. У некоторых он есть, и если это действительно так, то шутки в сторону. Но в вашей школе на него жалуется половина ребят. С чего бы вдруг?

– Дают дополнительное время на экзаменах.

– Правильно. Это мошенничество. Родители говорят врачам, что подозревают у детей этот синдром, врачи соглашаются, и вскоре он уже есть у всех, так что можно получить дополнительное время и улучшить оценки.

– Разве это плохо?

– Плохо. А еще я знаю про жульничество с риталином.

– То есть?

– Риталин – препарат, который обычно назначают при СДВ. Он улучшает концентрацию. Кроме того, он полезен тем, что позволяет бодрствовать круглые сутки и помогает студентам, когда приходится зубрить всю ночь. И вот школьники, которые якобы страдают СДВ, получают риталин и продают его студентам. По-твоему, я об этом не знаю?

– К чему это все?

– К тому, что если начинается какая-то перепродажа, то хорошего мало.

– А мама не говорит, что у меня нет СДВ.

– Что же она говорит?

– Что не знает.

– Мама – юрист.

– Ты думаешь, что самый умный.

– Я плачу за твою школу. И за репетиторов. В прошлом году тебя двое подтягивали по математике и естествознанию, а третий готовил к отборочному тесту[109]. Скоро появится новый – для подготовки к колледжу. Мама заставит. У тебя столько репетиторов, что, черт побери, не понимаю, зачем оплачиваю школу! Но я не собираюсь оплачивать СДВ. Это исключено. И позволь мне сказать еще кое-что. В Америке полно детей, у которых нет дорогих репетиторов, и они сидят и готовятся без всякой помощи.

– Но они не поступают в лучшие колледжи.

– Тут ты ошибаешься. Я очень рад, что некоторые поступают.

Горэм покачал головой. Конечно, можно возразить, что все это он навлек на себя сам. Он баловал детей именно потому, что желал им лучшего, и теперь пожинал плоды. Но дело было не только в детях, которые чуть испорчены, но в целом нормальны. Ему казалось, что Нью-Йорк – верхушка айсберга и проблема намного шире и глубже.

Допустим, ребенок заболел. Сразу – антибиотики. Тут дело не в Нью-Йорке и даже не в Америке. Друзья Горэма из Европы говорили, что в государственной медицине делают так же: назначат ребенку антибиотики – и не знают горя. Одна беда: что будет с естественным иммунитетом? Рано или поздно до них доберется новая зараза, которая устойчива ко всем антибиотикам.

Неприятности недопустимы. Ничто не вправе пойти наперекосяк. Да, в спорте еще сохранилась прежняя американская крутизна, но не мало ли будет?

– Не может быть. Ты запрещаешь СДВ, – сказала Эмма.

Но Горэм подумал, что в глубине души она довольна. Детям нравится слышать «нет». Он вспомнил, как сын однажды, еще малышом, сказал о другом мальчонке: «Пап, за ним вообще никто не смотрит. Родителям все равно, и он делает что хочет». В этом скрывалась мудрость.

– Пошли обратно через парк, – предложил он.

– Пешком? Давай.

Но сперва небольшой крючок, подумал он. Немного пройтись по Семьдесят второй. Красивая улица, одно удовольствие. Когда они дошли до Сентрал-Парк-Уэст, Горэм остановился и указал на «Дакоту».

– Знаешь, кто там жил?

– Скажи.

– Джон Леннон. «Битлз».

– Точно, я знала. Его там застрелили. А его жена Йоко Оно разбила в парке напротив красивый садик.

– Ты бывала там?

– Я же знаю, что ты все равно поведешь.

– Еще бы! Конечно поведу.

Они перешли через Сентрал-Парк-Уэст и вступили в парк. Горэм подвел Эмму к входу в сад Йоко Оно.

– Он называется «Земляничные поля», в честь битловской песни, – сообщил он.

– Ясно.

– А теперь посмотри на памятную табличку на земле. Что там написано?

– «Представь себе».

– Точно. Это тоже в честь песни. – И Горэм намычал начало.

– Пап, тебе правда не стоит петь.

– В ней говорится, что все должны жить в мире. Пожалуй, она вообще о многом важном для Джона Леннона. Но подлинный смысл отчасти экзистенциальный. Ты сможешь изменить мир, если готов представить что-нибудь лучше. Ты должен вообразить. Улавливаешь?

– Ну раз ты так говоришь…

– Да, говорю.

Они обошли вокруг сада.

– Когда-то здесь водились олени.

– Как и во всем Уэстчестере.

– Верно. На Манхэттене были сплошь индейские охотничьи угодья, когда пришли голландцы. Твои, между прочим, предки.

– Да, папа. – Она закатила глаза, но с улыбкой. – Я в курсе. Мой род происходит от голландцев, англичан и еще не знаю кого.

– Бродвей был в основном индейской тропой. А другая тянулась на восток от Центрального парка.

– Классно. Я обязана все это знать?

– По-моему, да.

– Что-нибудь еще?

Горэм помолчал. Он думал.

– Забавно, что это место названо «Земляничными полями» в честь песни, потому что изначально здесь запросто могла расти земляника. Ты хоть раз ела лесную землянику?

– Вряд ли.

– Это надо при случае исправить. Устроим пикник и будем есть лесную землянику.

К его удивлению, эта мысль ей понравилась.

– Можно. Пикник! – Она взяла его под руку. – Точно устроишь? Обещаешь?

– Честное слово.

Они пошли через парк. Солнце припекало. Горэм больше не читал нотации, и Эмма была ужасно рада просто идти с ним рядом и молчать.

Он подумал, что у него хорошие дети. Все, что им нужно, – вызов. Взять их друзей. Ли, например, китаец, а поступил в Гарвард. А те, кто за последние десятилетия выбился в мэры? Фьорелло Ла Гуардиа, Эд Коч, Дэвид Динкинс, Руди Джулиани – еврей, чернокожий, итальянец… Все они тяжким трудом вырвались из нищеты. Нравится это или нет, но какая история для великого города! Среди друзей его детей было множество выходцев из богатых семей, двумя поколениями раньше селившихся в Нижнем Ист-Сайде. Американская мечта была не мечтой, а реальностью. Люди искали свободы и пусть с великим трудом, но обретали ее. Для этого нужна протестантская трудовая этика. И еще – держать нос по ветру.

Он вспомнил доктора Карузо, который один раз в неделю вел в своей клинике в Бронксе бесплатный прием. Об этом мало кто знал. Но тот же Карузо блестяще воспользовался рыночным бумом и в 2008-м продал акции по наивысшей цене. Купил особняк на Парк-авеню, стоивший кучу денег. По стечению обстоятельств тот тип, что в итоге приобрел квартиру 7В, был обвинен в мошенничестве.

– У нас такое впервые, – заметил Ворпалу Горэм. – Раньше у нас не было преступников. И кто бы мог подумать? – Он покачал головой. – Денег-то было в шесть раз больше, чем нужно!

К счастью, Ворпал не уловил иронии.

Через два года после трагедии 11 сентября Горэм Мастер ушел из банка, и когда это произошло, ему показалось, что нет ничего естественнее. Все случилось однажды за обедом.

Они с Мэгги взяли за правило раз в несколько месяцев видеться с Хуаном и Джанет, и вот одним воскресным днем, когда они пришли к Кампосам, Хуан за поздним завтраком обронил, что из всех магистров – выпускников Колумбии единственный, с кем было бы любопытно встретиться, – Питер Кодфорд.

– Это можно устроить, – ответил Горэм, и когда Питер оказался в городе, Горэм с Мэгги пригласили их всех на обед.

Состоялась радостная встреча трех старых друзей. Питера особенно заинтересовала деятельность Хуана.

– Мне очень любопытно твое мнение об Эль-Баррио, – сказал он за десертом, – так как мы с Джуди организуем фонд для центральных районов больших городов[110] Америки. Мы хотим выявить общенациональные проблемы, и Эль-Баррио – замечательное зеркало.

– Теперь понятно, что ты и впрямь разбогател! – рассмеялся Хуан.

– Если добился финансового успеха, то приходится решать, что делать с деньгами. Но мой вклад положит фонду только начало. Важнейшей задачей будет привлечение новых средств. Думаю, нашей администрации отчаянно нужен банкир.

– Может быть, Горэм подойдет, – сказала Мэгги.

– Серьезно? – Питер повернулся к Горэму. – Тебе это интересно? Я не смогу платить тебе столько же, сколько ты получаешь в банке, но задача действительно увлекательная. – Он глянул на Джуди, и та с улыбкой кивнула. – Давай обсудим – я с удовольствием, если хочешь.

Через полгода Горэм стал первым исполнительным директором Фонда Кодфорда. Вкупе с доходом от банковских акций и окладом, который ему назначили в фонде, на жизнь хватало. Теперь он зарабатывал намного меньше, чем Мэгги, но что с того?

И Горэм достиг блестящих успехов. За годы работы в банке он приобрел колоссальный опыт, но искреннее радение о деятельности фонда превратило Горэма в отличного пропагандиста его целей, и он открыл в себе талант к привлечению средств. Он в жизни не был так счастлив. Год назад ему даже воздали почести на приеме в городской администрации.

– Но впереди еще долгий путь, – сказал он Мэгги. – Я не успокоюсь, пока не заставлю раскошелиться Ворпала и Бандерснатча.