Юрий Хазанов - Черняховского, 4-А

На нашем литературном портале можно бесплатно читать книгу Юрий Хазанов - Черняховского, 4-А, Юрий Хазанов . Жанр: Историческая проза. Онлайн библиотека дает возможность прочитать весь текст и даже без регистрации и СМС подтверждения на нашем литературном портале fplib.ru.
Юрий Хазанов - Черняховского, 4-А
Название: Черняховского, 4-А
Издательство: неизвестно
ISBN: нет данных
Год: неизвестен
Дата добавления: 28 декабрь 2018
Количество просмотров: 170
Читать онлайн

Помощь проекту

Черняховского, 4-А читать книгу онлайн

Черняховского, 4-А - читать бесплатно онлайн , автор Юрий Хазанов

— Правильно. Два с плюсом.

— Почему такая низкая отметка? — обиделся я.

— Потому что ещё три названия не сказал, дорогой. — В голосе соседа появился чуть заметный кавказский акцент. — Ещё его Минги-Тау зовут, Эль-Бурун и Ошхамахо. Вот!

Я полностью признал поражение и вышел в коридор, куда уже некоторое время назад удалился Санька. Он стоял там с каким-то мальчишкой, я пристроился рядом, чтобы глядеть в окно и ненароком подслушивать их разговор, бесплатно обучаясь языку подростков, который я хотел позаимствовать для своих будущих творений.

— …Тебе сколько? — услышал я вопрос Сани.

— Сколько чего?

— Месяцев!

Постановка вопроса озадачила собеседника, но ненадолго.

— Сто тридцать пять месяцев и шестнадцать дней, — отчеканил он. И почти без паузы добавил: — А у нас в классе одна девчонка, её спросили, что такое рабовладельческое общество, знаешь, чего ответила? Где рыб разводят. Вот смех. — Он не засмеялся и сразу спросил: — Знаешь, кто такой анчоусный посол?

— Ну, этот… — неуверенно сказал Саня. — Который из страны.

— Из какой?

— Из республики Анчоус, — уже более твёрдо ответил он. — Не слышал? В Южной Америке. Справа, если на карте.

— Ха, справа! Ещё скажи, за углом! В жизни такой страны не было. Анчоус — рыба такая, вроде селёдки. А посол анчоусный — когда её засолят. Я в женском календаре прочёл.

— А ты ел её? Вкусная?

Не знаю, как у беседующих, у меня началось выделение слюны.

— Может, и ел, — сказал мальчишка. — Я много чего ел.

— А ты вот чего скажи, если такой умный, календари изучаешь… — Саню, видно, уже заело. — Сколько инфузорий поместится на кончике ножа?

Ух ты! Да он, ко всему, схоласт! Не удивлюсь, если знает, что это такое, и сможет доходчиво объяснить мне, дилетанту, знающему всё понаслышке. Интересно, что ответит собеседник?

Смутить того не удалось. Наморщив лоб, он торжествующе провозгласил:

— Сколько, спрашиваешь? Смех! Ровно сто миллиардов двести миллионов триста тысяч пятьсот семьдесят три. Не веришь? Проверь!

Ай да молодец! Тоже схоласт хоть куда…

Дальнейшему состязанию доморощенных философов помешал Юлий, предложивший нам прошвырнуться в вагон-ресторан. Это при наших-то финансовых возможностях! Но, когда у него были деньги, что случалось крайне редко, он умел и любил быстро их тратить.

Сидя в ресторане, мы сразу пожалели, что пришли: шумно, душно, нас долго не обслуживают; официант справедливо нам пенял: «Ну, чего торопитесь? Всё равно выйти из поезда некуда». Ненадолго нас развлёк нетрезвый пассажир, упорно требовавший от официанта сменить пейзаж за окном, пока там не стемнело и требование не потеряло актуальности. Слушая его настойчивые призывы, мы с Юлием пришли к единодушному мнению, что если уж что-то менять, то в поезде — по крайней мере, повара и грязные скатерти, а если не в поезде — тут надо серьезно подумать. Однако думать не стали, и Юлий начал рассказывать Саньке, что ожидает того в ближайшие дни. Как мы все поедем из Нальчика к подножью Эльбруса, как остановимся на поляне, где из-под земли бьёт фонтан настоящего, неразбавленного и бесплатного нарзана, и будем там жарить шашлыки. А перед этим заедем в совхоз «Эльбрусский» к дяде Ибрагиму, и тот, увидев нас, первым делом воскликнет: «Молодцы, олягЗ-билягЗ, что Саню привезли! Пускай малец узнает, откуда дуют ветры!» Потому что слово «Эльбрус» именно это означает на балкарском языке… А потом, продолжал Юлька, тщетно стараясь перекричать всех остальных пассажиров, нас пересадят на «козла», и мы поедем дальше, и вклинимся, как корабль в морскую пену, в овечьи отары. И овцы будут обтекать нас, а позади мы увидим чабанов с длинными палками и огромных кудлатых овчарок, величавых, как львы…

— А иногда, — вмешался я, стремясь продемонстрировать и свою способность образно мыслить, — иногда среди белого овечьего моря возникает темноватый мыс, и когда он становится ближе, мы видим, что это маленький длинноухий ишачок, навьюченный пастушьей поклажей…

* * *

Наутро я открыл глаза с осознанием полной справедливости всегда раздражавшего меня присловья: «Я простой человек и говорю стихами». Потому что умудрился даже во сне сочинить их и проснуться с ними, так сказать, в зубах. (Как тут не вспомнить классическую шутку Марка Твена, кто, намекая на долготу немецких оборотов речи, лишь в самом конце которых оказывается бедный глагол, писал, что, если немец нырнет с начатой фразой где-нибудь на английском побережье Атлантического океана, то вынырнет в Нью-Йорке с глаголом в зубах.) Когда я вынырнул из своего сна, у меня «в зубах» оказались две грустные частушки на любовную тему:

   Ах, цветок одуванчика
Превращается в пух…
Где ты, милый мой Ванечка,
Мой печальный главбух?

И ещё:

   Ах, цветок колокольчика
Превращается в пыль…
Где ты, милый мой Колечка,
Мой печальный бобыль?

Совсем ты спятил, Юрочка, со своими стихотворными переводами: даже во время сна не можешь отдохнуть от рифм!..

2

То, что вы сейчас читаете, написано, если не ошибаюсь, в повествовательной манере, однако в предыдущих частях я, помнится, прибегал и к жанру дневниковому. И если с дневниками моего дяди Володи, а также Софьи Андреевны Толстой и одного «красного» профессора всё вроде бы обстояло благополучно, то мои собственные дневниковые записи не очень получились, и я с чувством облегчения вернулся к обычной прозе.

Но вот недавно, роясь у себя в письменном столе, я совершенно случайно обнаружил переписанные мною много лет назад дневниковые заметки десятилетнего Саньки, сделанные им той осенью в городе Нальчике, и, перечитав их, убедился (и краска стыда, как изящно писали классики, покрыла мои старческие щеки), что в области дневникового жанра супротив этого подростка я был и есть всё равно что «плотник супротив столяра». Однако что же заставило Саню заняться этим отнюдь не мальчишеским делом? Смею думать, виною этому скука, на которую мы с Юлькой невольно обрекли его в славном городе Нальчике, а также, возможно, мои советы и настояния попробовать себя в литературном рукомесле. Особенно после успеха, который возымел в сугубо узком кругу мой рассказ об их поездке на юг, написанный по его весьма талантливому устному изложению.

Но хватит объяснений. Вот это мемуарное диво (с моими небольшими вкраплениями).

КАК Я ЕЗДИЛ В КОМАНДИРОВКУ

6 августа.

Мы живём в номере гостиницы. Как все, кто приехал в командировку. Напротив большой парк, у входа в него несколько толстых деревьев, это каштаны, с большими дуплами, которые чем-то замазаны. Папа говорит, они запломбированы, у них зубы болят. На стенке у нас висит большая картина без рамы. Папа говорит, она срисована с «Девятого вала» художника Айвазовского, но я ни одного вала не вижу. Под картиной в золотой рамке «Опись имущества». Здесь всё понятно: «стол — один, кровати — две, пепельница — одна, тумбочки — две…» Сколько подушек и полотенец, я читать не стал.

Пришли папины знакомые. Они говорят «салАм» и сильно хлопают меня и папу по плечу. Все громко разговаривают, читают стихи, пьют вино. Сначала произносят длинные тосты, потом пьют за сказанное. Я пью фруктовый напиток.

Вечером идем к папиному другу Максиму. У него очень много детей, но все девчонки… Нет, затесался один мальчишка, только ещё очень маленький. Я так наелся, что скоро захотел спать.

7 августа.

До середины дня папа ходит по номеру и что-то бормочет. Это он срочно переводит стихи дяди Максима и говорит, чтобы я не мешал, а занимался своим делом. Каким делом? Я сунулся в номер к Юре, но он тоже что-то пишет и просит не мешать. (Примечание. Всех друзей своих родителей Санька привык называть просто по имени, никаких «дядей» и «тёть».)

Что ж, я погулял по гостинице, поглядел на физкультурников. Их тут очень много, и все с велосипедами. Мне тоже обещали купить в этом году. Если будут деньги. Потом я съехал два раза по перилам лестницы. Съехал бы в третий, но какая-то женщина с утюгом сказала, что я не дома, и я стал читать на стенке «Правила для проживающих в гостинице» и узнал из первого пункта, что она «предназначена для проживания трудящихся», а ещё — что собак и кошек в неё не пускают. Я вспомнил нашу рыжую Кери, она у нас совсем недавно, но мы очень её любим, и мне стало по-настоящему скучно.

Я вышел из гостиницы, перешел улицу, и там сразу начался парк, а в нём пруды, фонтан, и брызги от него разлетались и колыхались, как будто на него накинули прозрачное такое покрывало. А в середине одного пруда стояла противная, вся белая и голая тётка и портила вид. Только её не уберешь — она статуя. Ещё я увидел, как возле каких-то колючих кустов трое мальчишек снимают с себя одежду и забрасывают — кто дальше? — в кусты. На спор, что ли? Ну и чудаки здесь, в Нальчике. (Примечание. Саня ещё не знал, что это называется склонностью к нудизму. А то и к эксгибиционизму.)

Комментариев (0)
×