Артур Конан Дойл - Корреспондент газеты

Там, на дороге — ослепительный блеск солнца; здесь, под деревьями — мягкие полутона. Зеленые листья пальм резко вырисовываются на фоне ясного, безоблачного неба. Слуги и арабы быстро и бесшумно двигаются взад и вперед, дрова в костре потрескивают, легкий дымок тянется вверх.

Тут же вблизи мирные и глуповатые физиономии жующих верблюдов.

Кто хоть раз в жизни собственными глазами видел эти картины, — они вечно будут ему сниться.

Скотт принялся готовить яичницу и запел какую-то любовную песню. Анерлей начал разыскивать нужные консервы. Он рылся в сосновом ящике, наполненном до верху жестянками со сгущенным супом, ростбифом, цыплятами и сардинами. Добросовестный Мортимер разложил перед собой записную книжку и стал записывать свой вчерашний разговор с одним железнодорожным инженером.

Подняв на минуту глаза, он вдруг увидел своего вчерашнего собеседника. Он несся на своем караковом пони, направляясь к пальмам, под которыми сидели корреспонденты.

— Эге, да ведь это Мерривезер!

— А глядите-ка, как взмылена лошадь под ним. Совершенно очевидно, что он ставил скакать ее несколько часов подряд. Эй, Мерривезер, остановитесь!

Мерривезер, маленького роста, плотный человек с рыжей бородой клином, мчался мимо, по-видимому, не желая останавливаться и разговаривать с корреспондентами. Услышав крики, он перевел лошадь на рысь и стал приближаться к пальмам.

— Ради Бога, дайте чего-нибудь выпить! — прохрипел он. — Язык у меня присох к нёбу.

Мортимер поспешно подал инженеру воды, Скотт принес виски, а Анерлей начал угощать его консервами. Инженер пил воду до тех пор, пока у него не захватило дух.

— Ну, а теперь мне надо ехать дальше, — произнес он, обтирая свои рыжие усы.

— Есть какие-нибудь новости?

— Вышла задержка в постройке дороги. Должен повидаться с генералом. Ведь полевого телеграфа нет. Это черт знает, что такое!

— А нет ли чего для газеты?

И из карманов корреспондентов выскочили разом, как по команде, три записные книжки.

— Я сообщу вам новости, повидавшись с генералом.

— О дервишах ничего не слышали?

— Ничего особенного. До свидания, господа. Ну, вперед, Джинни!

И лошадь двинулась опять вперед.

— Думаю, что и в самом деле ничего скверного нет, — произнес Мортимер, глядя вслед инженеру.

— Совершенно напротив, дело чертовски скверное! — воскликнул Скотт. — У нас подгорела яичница с ветчиной. Ах! нет… Слава Богу, ошибся… Яичница спасена и даже вышла очень удачной. Анерлей, сервируйте этот ящик, а вы, Мортимер, спрячьте вашу записную книжку. Теперь вилка должна быть важнее, чем карандаш. Что с вами Анерлей? Чего вы сидите, разинув рот?

— Да я удивляюсь… неужто, в самом деле, этот разговор с инженером нужно передавать по телеграфу?

— А уж это должны решить сами редакторы. Названные копеечные соображения и расчет не должны нас касаться. Мы должны стремиться к тому, чтобы не упустить чего-либо интересного. Это — наша обязанность.

— Но что же собственно важного нам сообщил этот господин?

Длинное и суровое лицо Мортимера озарилось улыбкой. Его забавляла наивность молодого товарища.

— Наша профессия не такова, чтобы делать друг другу подарки, — произнес он. — Впрочем, в виде исключения, пожалуй, прочту вам составленную мною телеграмму. Делаю я это только потому, что известие не важное. Если бы я имел в виду важное известие, будьте уверены, я вам его не сообщил бы.

Анерлей взял поданный ему Мортимером клочок бумаги и прочитал:

«Мерривезер. Препятствие. Остановка. Отправился сообщить генералу. Устранение препятствий. Сущность дела позже. Слухи о дервишах».

Анерлей поморщил лоб и произнес:

— Это очень уж сокращенно.

— Сокращенно! — расхохотался Скотт. — Совершенно напротив, эта телеграмма до преступного многословна. Если бы мой старик-редактор получил бы от меня такую телеграмму, то он выругался бы так, что стены в его кабинете покраснели бы. Я бы сократил эту телеграмму наполовину. Слово «сообщить», например, совершенно лишнее. «Сущность дела» тоже. И, однако… мой старик не задумался бы сделать из этой телеграммы известие, по крайней мере, в десять строк.

— Да ну? — удивился Анерлей.

— Да, хотите, я вам импровизирую эту телеграмму. Дайте-ка карандаш.

И, поцарапав несколько минут в своей записной книжке, Скотт произнес:

— Слушайте:

«От нашего собственного корреспондента. Мистер Чарльз Мерривезер, выдающийся железнодорожный инженер, ведущий в настоящее время постройку линии от Сарасса к югу вдоль Нила, встретил на своем пути серьезные препятствия, мешающие ему выполнить возложенную на него важную задачу». Как вы понимаете, редактор знает, кто такой Мерривезер и чем он здесь занят. Слово «препятствие» объяснит ему все. Теперь слушайте дальше: «Сегодня мистер Чарльз Мерривезер должен был совершить верхом путешествие в сорок миль. Ему было совершенно необходимо посоветоваться с генералом о тех мерах, которые нужно принять к устранению причин, мешающих дальнейшей постройке дороги. О сущности этих препятствий мы сообщим после. Коммуникационная линия спокойна, хотя слухи о присутствии дервишей на нашем восточном фланге продолжают циркулировать».

Дочитав до конца эту сочиненную им телеграмму, Скотт расхохотался и, показывая свои белые зубы, сказал:

— Вот оно как. Вот как сочиняются самые новейшие известия для милых дурачков, наших добрых читателей.

— Но неужели такая телеграмма может быть интересна для публики?

— Для публики все интересно. Эти люди хотят знать все, и им ужасно нравится то, что на театре войны торчит человек, получающий сто фунтов в месяц только затем, чтобы они, господа читатели, знали самые последние и самые свежие новости.

— Я очень вам благодарен за то, что вы мне открываете все эти недоступные для меня прежде профессиональные тайны.

— Да, по правде говоря, откровенничать у нас не принято, мы и собрались-то вместе для того, что перещеголять друг друга… Однако яиц больше нет, и поэтому давайте есть варенье… Мортимер прав, говоря, что эта телеграмма не имеет никакого значения. Эта телеграмма хороша только в одном смысле. Она удостоверяет, что мы находимся в самом деле в Судане, а не в Монте-Карло. Но знайте, Анерлей, что всякий из нас будет работать только на себя, когда начнутся серьезные события.

— Неужели это так необходимо?

— Разумеется.

— А мне, напротив, кажется, что было бы гораздо лучше, если бы мы делились сведениями. Во-первых, соединив свои силы, мы гораздо легче сделали бы наше дело, да и время приятнее бы провели.

Старые корреспонденты жевали хлеб, намазанный вареньем, и слушали своего молодого товарища с явным неудовольствием.

— Ну, — возразил Мортимер, сверкая глазами из-под очков, — мы прибыли сюда не для того, чтобы забавляться. Каждый из нас хлопочет, прежде всего, о своей газете. Наши газеты конкурируют между собой. Как же они станут конкурировать, если мы, вместо того, чтобы конкурировать, станем действовать заодно. Уж если действовать заодно, то почему же не соединиться и с «Рейтером»?

— Конечно, — воскликнул Скотт, — если привести ваш план в исполнение, Анерлей, то профессия военного корреспондента утратит всякую прелесть. Теперь более ловкий успевает отправить телеграмму прежде своих товарищей, а тогда и ловкость окажется ненужной. Все будут делиться, и делиться поровну.

Мортимер взглянул сперва на великолепных скаковых пони, принадлежавших ему и Скотту, а затем на дешевую сирийскую лошадь Анерлея, и наставительно прибавил:

— Теперь победителем выходит человек, лучше других приготовившийся к событиям. И это справедливо. Пусть предприимчивость и предвидение получают достойную награду. Всяк за себя, и более способный побеждает. Надо, чтобы более способные выдвигались на первый план, а это только и возможно при свободной конкуренции. Вспомните Чандлера. Он никогда бы не сделал карьеры, если бы не рассчитывал только на себя. Однажды он притворился, будто сломал себе ногу. Товарищ-корреспондент бросился за доктором, а Чандлер тем временем поспешил на телеграф и отправил первым депешу о событии.

— Что же, по вашему мнению, это хорошо?

— Все хорошо. Наша работа заключается в неустанной борьбе.

— А я считаю поступок Чандлера бесчестным.

— Да считайте себе на здоровье. Важно то, что газета Чандлера напечатала отчет о сражении, а другие — нет. Эта история сделала Чандлеру карьеру! — воскликнул Скотт.

— Или вспомните Вестлэка, — заговорил Мортимер, набивая трубку. — Эй, Абдул, убирай тарелки… Вестлэк выдал себя за правительственного комиссара, воспользовался казенными лошадьми и, благодаря этому, отправил в свою газету известие раньше товарищей. Газета в этот день издала полмиллиона экземпляров.