Марта Шрейн - Эрика

— Бабушка, — утешала ее внучка, — ничего с ним не сделалось. Он же работал в киностудии каскадером, хорошо владел шпагой, а твой муж это знал. Но барону не верилось, что у него так быстро выбьют оружие из рук. Твой муж не стал его убивать, только выбросил в окно с третьего этажа. Падать — к этому каскадер привык, он только поломал ногу, руку и немного голову разбил. Его в вашу клинику увезли. Родителям сказали, что лошадь понесла и сбросила его. Бабушка, вспомни, ты его и лечила тогда. А дед Эдуард попросил папу не рассказывать никому про эту дуэль. Они не знали, что я все слышу. Но я никому, даже маме, про это не рассказывала, только тебе сейчас. Но если папа узнает, он рассердится на меня. Хотя все это было действительно семь лет назад. Смотри, ты обещала молчать.

Александр тоже впервые услышал эту историю и, усмехнувшись, подумал про отца: «Небось был рад–радешенек драться на дуэли с равным по происхождению. В Союзе–то ему все люди низкого происхождения попадались. А подлецов он просто уничтожал. А мачеха? Припомнит она отцу эту дуэль или будет молчать и мучиться, обвиняя себя за этот случай? Скорее промолчит. Интересно, любил отец мою мать так же сильно?» — ревниво подумал Александр. Впрочем, отец и ее честь защитил бы таким же или другим способом.

— Бабушка, я тебе завидую, — снова прервал его размышления голосок Адели. — Наверное, твой муж — рыцарь! Ты говоришь — подслушивать плохо. Согласна. Но тогда бы я никогда не узнала про эту историю.

«И я бы не узнал об этом, если бы не подслушал», — улыбнулся Александр. В это время Адель заговорила о нем, и он насторожился.

— Александр больше похож на отца, чем твой сын Альберт. Тебе так не кажется?

Все еще думая о своем, мачеха задумчиво сказала:

— Я думаю, они оба на него похожи. Просто разница в возрасте сказывается. К тому же у Альберта профессия мирная, он археолог, а тот военный. Он жестче, суровей что ли.

— Бабуля, а правда Александр красивый и со шрамом на щеке? — Услышал изумленный Александр.

Мачеха засмеялась:

— Мой муж, его отец, был в таком же возрасте, когда мы встретились. Я его и без шрама испугалась. Он объяснился мне в любви, даже не попросив моей руки, а предложил свою руку и сердце. Он вел себя так, как будто берет меня в плен… Правда, он мне жизнь спас, и наша первая встреча состоялась не в таком романтическом месте…

— Бабушка, — едва услышал Александр. — Ты никому не скажешь?

— Никому. Дай–ка я обниму тебя.

— Мне Саша, ну, Александр–младший, кажется самым красивым, как Бог! Я люблю его так, что и не выразить словами. А когда его вижу, то должна делать равнодушное лицо, чтобы ни он, никто другой не заметил моих чувств. У тебя тоже так было?

Александр, услышав это откровение из уст любимой, чуть не задохнулся от счастья. Ему захотелось взглянуть на Адель. Он бесшумно раздвинул ветки. Она прислонилась головой к плечу бабушки, а та целовала ее макушку.

— Я тоже люблю Александра. Твое сердечко сделало правильный выбор. Ну–ка, подними глаза к небу, — говорила мачеха.

— Ах, бабушка! Как красиво! Такого неба, как здесь, в Греции, я еще никогда не видела! Небо темно–фиолетовое, а по нему плывут белые пушистые облака. Так и хочется плыть вместе с ними!

— А звезды! Ты где–нибудь видела такие крупные звезды? И вся эта красота для тебя, внучка… запомни это время и это небо…

— Бабушка, мне так хорошо, лучше, наверное, уже не будет. Даже хочется плакать.

— Я разделяю твое настроение. Но плакать не будем.

Некоторое время они молчали, потом Александр услышал, как мачеха сказала:

— Прохладно уже, пойдем, малышка.

Обе встали и пошли в обнимку по дорожке.

Князь Александр Гедеминов–младший быстрым шагом обогнул здание и первым вошел в вестибюль, чтобы на втором этаже, «совсем нечаянно» столкнуться с юной Аделью и пожелать ей спокойной ночи.

Вопреки всем правилам этого литературного жанра, автор вынес вперед это маленькое продолжение большого романа — в надежде на то, что читатель, перевернув последнюю страницу, не сразу захочет расстаться с его героями. Однако пора перейти к новой главе, вернее, к началу нашего повествования.

В благополучном для России 1913 году полковник князь Павел Гедеминов продал почти всю свою недвижимость, перевел деньги в швейцарский банк и вышел в отставку. За своей семьей он оставил только дом в Петербурге. Многим это показалось подозрительным, а ведь князя Павла Гедеминова некоторые считали ясновидящим, хотя другие не разделяли этого мнения. То, что один из богатейших людей поступил подобным образом, кое кого насторожило. Но в кулуарах говорили:

— Это все его мнительность — из–за войн и революции пятого года.

Продав все очень выгодно, он купил большое поместье под Парижем, однако сам с семьей не торопился выезжать туда. Может, из–за рождения второго сына — Ильи. А может, из–за старшего сына Александра, которому исполнилось девять лет и который учился в самом привилегированном заведении Петербурга. Но через год, когда разразилась война с немцами, и князю пришлось вернуться в действующую армию, он похвалил себя за прозорливость. После произошедших затем событий в России: отречения царя от престола в 1917 году, прихода к власти большевиков и начавшейся гражданской войны — Павел Гедеминов, сидя в кругу своей семьи в Париже, подвел итог: сыновья не будут бедствовать после его гибели. А в том, что он погибнет в этой гражданской войне, он не сомневался. Однако, даже зная это наверняка, он должен был выполнить свой долг перед Отечеством, хотя и понимал — это конец России. Но в том, что предначертано ему судьбою, ничего изменить не мог.

В 1918 году он простился с сыновьями — младшему было пять, старшему четырнадцать — с женой, матерью и присоединился к генералу Дончаку, который копил силы в Сибири.

Но наша повесть не о Павле Гедеминове, а о его сыне Александре. За что бы ни брался этот талантливый юноша, все получалось у него. Ему прочили большое будущее. Отец перед самой войной нанял сыну специального преподавателя верховой езды и фехтования — артиста цирка Иоганна Майера. Вместе с юным князем тот обучал и своего сына Эдуарда, которого готовил в адъютанты Александру, будущему генералу. К тому же Павел Гедеминов хотел, чтобы сын знал не только латынь и французский. Майер, хотя и был обрусевшим немцем из бывших колонистов, родной язык не забыл. По договоренности с князем Майер и его сын должны были говорить с Александром только по–немецки.

Внешне суровый, князь Павел Гедеминов дружески относился к учителю своего сына. А когда началась первая мировая война, Майер последовал за Гедеминовым на фронт и стал его ординарцем. Оба они несколько раз приезжали в отпуск. В последний — когда был заключен позорный мир. Тогда Гедеминов и выехал с семьей в Париж. На всякий случай он оставил завещание, а затем вернулся в Россию как гражданское лицо. Нашел Майера, тоже успевшего поменять офицерский мундир на штатское платье. Им предстояло добраться в Ставку командующего белой армией Дончака.

Россия уже горела в огне гражданской войны. Гедеминов не взял с собой четырнадцатилетнего Александра, который настойчиво его об этом просил. И теперь волновался, что тот сам начнет его искать. Он пытался взять с сына слово не делать этого, остаться при матери и Илье за старшего. Говорил о наследстве в швейцарском банке — ничего не помогало: Александр рвался в бой. Павел Гедеминов пообещал сыну вызвать его при первой возможности, а пока тот должен был продолжать учебу — он вполне мог через год поступить в университет.

***

Комната старшего сына Гедеминовых, Саши, была отделана с большой любовью, сообразно с его пылкими юношескими мечтаниями и любовью к предкам, портреты которых висели на лестничных переходах. Да, он знал, что по мужской линии семья его состояла в родстве почти со всеми царствующими в Европе фамилиями. А по стенам его комнаты висели — от потолка до самого пола — затканные серебром и золотом ткани, на которых были изображены сцены отплытия крестоносцев в Святую Землю. На маленьком столике лежала шахматная доска из нефрита и яшмы, инкрустированная серебром и драгоценными каменьями. А сами шахматные фигурки были вырезаны из яшмы и горного хрусталя. В этой комнате Саша часто воображал себя рыцарем. Здесь веяло духом дальних странствий и подвигов, воображение рисовало корабли с гордо поднятыми парусами; страны, где вечно синие небеса; коней, мчащих в атаку всадников через пески пустыни. Саша очнулся от своих грез, вспомнив отцовские слова: «Разгромив рыцарские ордены, французские короли тем самым расшатали моральные устои общества». Саша с болью думал об отце, которого он так любил. Ему хотелось сейчас быть рядом с ним, и почему–то возникло ощущение опасности, грозящей отцу. Саша встал, как будто хотел закрыть отца собой. Ему всегда был ближе отец, чем мать, и потому он не делился с нею своими предчувствиями, о которых родители знали с раннего детства. Однажды он услышал, как матушка обратилась к отцу: «Все это у него от вас, сударь». При этом она улыбалась, чувствовалось, что она гордилась старшим сыном. Теперь же ее взгляд был все чаще тревожным, когда останавливался на Саше. Она боялась одного: он перехватит почту и узнает, что отец вызывает его, и тогда удержать сына дома она не сможет. Ночью ему виделся один и тот же кошмар: отец медленно падает с коня, роняя из рук оружие. Саша чувствовал, что отец погиб. По–видимому, матушка тоже это чувствовала, но молчала. И вот наступил тот горестный день, когда во время обеда им принесли пакет. Мать не успела взять его в руки — Саша перехватил его.