Тимош и Роксанда - Владислав Анатольевич Бахревский

— Княгиня Домна Тодора! — Служанка Эмилия вскочила на ноги и замерла в почтительнейшем и нижайшем поклоне.

Княжна Роксанда обернулась, расцвела улыбкой, передала подругам лютню и пошла из беседки навстречу гостям. — Простите меня, князь! — обратилась она к Вишневецкому. — День выдался жаркий для осени. Мы купались и не успели просушить волосы.

В жемчужном венце с ниспадающим кисейным покрывалом — не скажешь, что простоволоса, — княжна показывала чудо своих волос: в этой черной поблескивающей пучине и утонуть было немудрено.

«Она знает, как сводить с ума», — подумала о падчерице княгиня Домна Тодора и спохватилась: загляделась на Роксанду.

Знакомя княжну с Петром Потоцким, князь Дмитрий обреченно вздохнул и рассмешил Роксанду.

— Князь, вы в каждом моем знакомом видите соперника, но ведь большинство знакомств я завязала не без вашего участия.

— Знакомить вас с моими друзьями для меня казнь, — признался Вишневецкий. — Но я иду на нее, чтобы только еще раз видеть вас, слышать вас, дышать одним воздухом с вами.

Петр Потоцкий покосился на князя Дмитрия, вскинул оценивающие глаза на Роксанду, и она увидала, что он не сомлел от восторга. У княжны от досады покраснела шея.

3

За обедом княгиня Домна Тодора делилась секретами котнарских виноделов:

— Для крепости берут виноград «граса», одну треть, для букета — «фетяско», тоже одну треть, добавляют одну шестую «фрынкуша», он придает приятную кисловатость, и от него же прозрачность вина. И для полноты букета добавляется одна шестая часть мускатного сорта «бусуек». На четвертый год выдержки вино под стать огню, а по цвету оно зеленое, как изумруд. Чем старее котнарское, тем зеленее. Рецепт этого вина мне дал наш погарник.

— Это первый виночерпий Молдавии, — пояснил Потоцкому местный старожил князь Дмитрий. — Котнар — резиденция погарника. Под его властью все виноделы господарства.

— Сколько бы ни стоило это замечательное вино, — загорелся Потоцкий, — я прикажу отправить в мои погреба все сорок бочек.

Княжна Роксанда подняла бокал с изумрудным вином и, любуясь игрой огня, рассмеялась:

— Сначала люди уразумели, что не все подвластно мечу, уразумеют они когда-нибудь, что и деньгам не все подвластно.

Потоцкий не понял, о чем это лукаво мудрствует княжна, но рассердился:

— Сколько бы мы ни твердили, что меч и деньги не всевластны, от этого их власть не уменьшается, как бы это ни было горько. Я знаю, когда мое желание станет нестерпимым, я возьму деньги или меч и сломлю чью-то волю, силу или даже ненависть ради моей воли, силы, ненависти или любви.

Это было сказано с таким неприличным напором, с такой страстью, что за столом наступила неловкая тишина.

В глазах княжны сверкнула ярость, и князь Дмитрий побледнел: Потоцкий вступил на путь соперничества не без успеха.

— Пан Потоцкий, вам действительно не удастся перевезти не только сорока бочек, но даже одной, — сказала княгиня Домна Тодора. — Дело в том, что котнарское нельзя перевозить. В дороге вино умирает.

— Не правда ли, какая чудесная и странная судьба, — черные глаза Вишневецкого замерли, и горящий в них огонь вдруг умер, — быть славою своей земли, но на родной земле. Вот верность, которая должна быть укором многим.

— Князь! Вы готовы философствовать по каждому незначительному поводу! — воскликнула Роксанда. — Котнарское — прекрасное вино. Так пейте же и радуйтесь!

— Когда себя приходится заставлять радоваться, то и горечь невыносимей.

— Что вас так тревожит, князь? — удивилась княгиня Домна Тодора.

— Меня тревожит мой век.

— Ну, слава Богу! Я думала, мозоль! — княжна Роксанда неудержимо хохотала. Потоцкий тоже не удержался от смеха, улыбнулась княгиня.

Под общее веселье вошел погарник. Поклонился княгине и обществу:

— Великий господарь просит быть сегодня на вечерне по случаю победы над врагом во славу Господу нашему. На вечерню прибудет победитель врага — сын украинского гетмана Тимош Хмельницкий.

Сказал и посмотрел ясными глазами на поляков.

— А вы еще смеялись! — воскликнул князь Вишневецкий, и слезы задрожали в его голосе.

1

Когда придворный добивается особой милости, он заказывает для повелителя шкатулку, которая стала бы любимой игрушкой, хранилищем самых изысканных, а еще лучше — милых сердцу сокровищ. Шкатулку эту режут и украшают мастера великих затей, платят им втридорога, чтоб они в ухищрениях превзошли самих себя.

Храм Трех Святителей сотворен гордыней молдавского господаря Василия Лупу. Это плата Господу за темницу души. Цари и в самой душе строят и носят темницы для государственных своих, чернее адской пропасти, грехов.

Лебедем плыл по синему небу веселого зеленого города Яссы храм Трех Святителей.

Снизу доверху опоясан узорами: травами, лозами, орнаментами, а может быть, и тайными письменами. Узоры по камню, но резаны чисто и тонко, как по слоновой кости, как по золоту.

Жители Ясс и через годы не могли привыкнуть к чуду. Сколько раз поглядишь на Трех Святителей, столько и подивишься.

Входящий во храм чувствовал себя так, словно вознесло его в самые недра светоярого солнца. На алом — золото, сказка русских мастеров.

Собольи и куньи меха, крытые парчой шубы, женские и мужские платья в жемчуге, в драгоценных камнях, в золоте. Вот уж воистину — шкатулка земных чрезмерных соблазнов.

Казачья старшина, приодевшаяся для торжества, даже потеряться не могла среди всеобщего великолепия. Как стайка воробьев в клетке павлина, казаки хоть и хорохорились, но всем было видно, что тяжко им здесь, что стыдно им за свои лучшие наряды — словно нищие посреди хором.

— Который сын Хмельницкого, покажите! — Княжна Роксанда как появилась в храме, так сразу и затормошила своих подружек. — Вон тот, чернобровый? Ах, какой казак!

— Это — Федоренко! — объяснила княжне всеведущая Эмилия.

— А где Тимош, спаситель моего батюшки?

— С пушком на губе.

— Этот угрюмый?! Господи, да он же рябой!

На Роксанду стали оборачиваться, и она поспешно затаилась, присмирела, но, постояв, изображая на лице молитвенную сосредоточенность, потянулась глазами к детинушке.

Прямая спина, жупан, как надутый, — столь выпуклы и могучи мышцы, лицо обожжено ветром и солнцем, но молодое, как мордочка теленка. Не усы — дымок. Шестнадцать весен человеку. Шестнадцать весен, а рот на замке, губы напряженно сомкнуты, глазами вперился в царские врата и ничего больше не видит. Глаза обрушиваются на каждый встречный взгляд, как на вражескую крепость, и не уступают нипочем.

«Могла бы я полюбить такого?» — подумала вдруг Роксанда и ужаснулась на самое себя. И поставила рядом с Тимошем пламенного, сгорающего от любви князя Вишневецкого, черноглазого ангела, который все понимает, все знает наперед, страдающего сначала за любимую и