Клеймо дьявола - Серно Вольф

Пальцы Мекеля нервно отбивали барабанную дробь. Он надеялся, что подозреваемая не умерла. Это повлекло бы за собой еще больше вопросов и допросов, чем обычная процедура пыток. Он надеялся, что недавно поселившийся в городе бюргер, о котором говорили, что он разбирается в медицине, наконец прибудет.

Словно для того, чтобы разогнать его мрачные мысли, в этот момент отворилась тяжелая дубовая дверь, и на пороге появился высокий поджарый человек. Мекель окинул его оценивающим взглядом.

Ему было известно, что новоприезжий был учен, образован и посвятил себя науке. К тому же очень богат. Это ему поведал бургомистр Штальманн на последнем заседании городского совета. Примерно с полгода он проживал в Кирхроде как свободный горожанин, точнее на Бёттгергассе в красивом фахверковом[4] доме в три этажа, который приобрел сразу по прибытии.

Мекель удивился. Человек располагал внушительным состоянием, а его черный плащ видал и лучшие времена. То же касалось и шелковой шапочки на голове, штанов, ботинок и льняной рубашки с кружевами. Наверное, как и многие ученые, он больше занимался своей наукой, чем внешним видом. Мекель вгляделся пристальнее. Лицо безбородое, узкое, с крупным носом и серьезно глядящими глазами. Сеточка морщинок у уголков глаз свидетельствовала о том, что он умел и посмеяться. По возрасту ему могло быть сорок или больше. Но что-то в этом лице было необычно. Мекель отбил еще одну дробь по столу и тут понял: человек был вообще безволосый; у него не было не только бороды, но и бровей, и ресниц.

— Благодарю, что вы быстро прибыли, — он поднялся. — Ваше имя э…

— Лапидиус, господин судья. Лудольф Лапидиус.

Мекель помедлил.

— Откровенно говоря, я не знаю, как к вам обращаться. Мне известно, что вы ученый, но я не знаю вашего звания.

По лицу Лапидиуса пробежала улыбка.

— Ну, господин судья, я просто исследователь. Тот, кто хочет постичь суть вещей. Иные называют меня алхимиком, я же считаю себя скорее универсальным ученым. Что ж, пусть будет, как оно есть: я получил академическую степень магистра.

— Хорошо, господин магистр, — кивнул Мекель. — Дробь его пальцев замерла. — К вашим качествам ученого-универсала относится, несомненно, то, что вы изучали и медицину?

— Совершенно верно.

— Прекрасно. Честно признаться, у меня камень с души свалился. Не могли бы вы позаботиться об этой девушке, объявленной ведьмой?

— Конечно.

Лапидиус уже подошел к потерявшей сознание. Тиски для пальцев тем временем ослабили. Он посмотрел на размозженные кровоточащие ногти и с трудом подавил приступ тошноты. Не то чтобы он не переносил вид крови, напротив. В жизни ему приходилось лечить немало травм, и гораздо худших, чем эти, но к ранам, полученным при пытках, он не привыкнет до конца своих дней. Он взял девушку за запястье, чтобы прощупать пульс. Пульс был, но слабый. Затем Лапидиус поднял веки несчастной. Закатившиеся глаза подтверждали, что она находится в глубоком обмороке. Он вынул принесенный с собой тигель и поднес щепотку содержимого под нос молодой женщины. Ничего не произошло. Лапидиус проделывал это снова и снова, но обморок был настолько глубоким, что даже резкий запах соли не мог с ним справиться. Он огляделся.

— Мне нужна табуретка или скамеечка. Если господа будут столь любезны…

Пока ходили за табуретом, у него была возможность всмотреться в бледное лицо женщины. С неожиданным удивлением он отметил про себя, что она была красоты необычайной. Маленький прямой нос, выразительный рот, правильные черты. Длинные белокурые волосы заплетены в толстые косы. С уверенностью можно было сказать, что ей нет еще и двадцати. Единственное, что портило общее впечатление, были крошечные зарубцевавшиеся гнойнички на безупречной коже.

Лапидиус отвлекся от созерцания и вернулся к своим обязанностям. Он велел перевернуть девушку на спину и поднял ее ноги на принесенную табуретку, чтобы кровь отлила от них.

Но и это не возымело действия. Лапидиусу претило следующее мероприятие, но делать было нечего. Он велел принести ведро воды и выплеснул ее в лицо женщине. Наконец-то помогло. Фрея[5] Зеклер пришла в себя. Она отфыркалась, чихнула и потрясла головой. Но, похоже, вместе с сознанием вернулась и боль, потому что она застонала и спрятала руки в подмышках. Гримаса боли исказила ее прекрасные черты.

Мекель обратился к Лапидиусу:

— Премного вам благодарен, магистр. Позволено ли мне будет просить вас присутствовать при дальнейших пытках, на случай если повторится такая же неприятность?

Лапидиус кивнул, хоть у него не было никакой охоты присутствовать при истязаниях. Он сел на табурет, где прежде покоились ноги девушки.

Мекель приказал палачу:

— Гунтхарт, помоги обвиняемой встать. Так, Фрея Зеклер, надеюсь, ты избавишь нас от дальнейших усилий. Признаю, ты показала себя храбрецом. А теперь сознайся, что ты состоишь в связи с Люцифером, как следует из показаний свидетелей, и покайся. Ради своей бессмертной души, чтобы, когда будешь гореть на костре, она не попала в ад.

При последних словах судьи Лапидиусу показалось, что он заметил в его глазах похотливый блеск, но уверен не был. Но, прежде чем он успел как следует обдумать эту мысль, обвиняемая ответила:

— Не в чем мне сознаваться. Это так же верно, как то, что я стою здесь. И то, что никакая я не ведьма.

Пальцы Мекеля принялись заново отбивать дробь.

— Это мы уже слышали, Фрея Зеклер! — в его тоне послышалось раздражение. — Ты ведьма. У нас есть показания свидетелей. Сознайся, и твои муки кончены! Говорю тебе в последний раз: суд может применить и другие пытки. Тиски для пальцев — это только начало. Поверь мне, боль от них тебе покажется лаской, когда мы посадим тебя в кресло с шипами.

— Я не ведьма!

— Все поначалу так говорят, но пока что никто не продержался в своем упорстве до конца пыток.

— Я не ведьма! Я не ведьма! Я не ведьма! Как вбить это в вашу башку, черт подери! — Фрея Зеклер упрямо выпятила подбородок.

В первый момент Мекель опешил. А потом резво вскочил.

— Она оскорбила достоинство суда! — закричал он. — И она произнесла проклятие! Господа судебные заседатели слышали это! Она богохульствовала!

Судебные заседатели, столь же безупречные в своей репутации, как и уверенные в собственной правоте бюргеры, возмущенно зароптали. Они склонились друг к другу головами и шушукались. Тем временем указующий перст Мекеля нацелился на писаря, худосочного человечка, сидевшего в сторонке за пультом:

— Вы занесли это в протокол, господин секретарь? Да? Хорошо! Все высказывания обвиняемой должны быть точнейшим образом запротоколированы, все, что доказывает, что она ведьма, просто все!

Лапидиус хотел было вмешаться, но судья уже вопил снова:

— Фрея Зеклер, мы не намерены и дальше терпеть твои строптивые выходки! Наше терпение кончилось! Метка дьявола на твоем теле обличит тебя как демоницу!

Этого Лапидиус уже не мог вынести.

— Простите, господин судья, — сказал он как можно более спокойным тоном. — Вы в самом деле собираетесь раздеть обвиняемую? Сквернословие еще не делает женщину ведьмой. A stigma maleficarum может быть простым родимым пятном.

Учтивая манера речи Лапидиуса достигла своей цели. Мекель попытался поумерить свой пыл.

— Ради Бога, господин магистр, — с трудом сдерживаясь, сказал он, — я обратился к вам с просьбой остаться не для того, чтобы вы нарушали ход слушаний. — Гунтхарт, делай, что было велено! Тем не менее я дам вам ответ. Да будет вам известно, что, как сказано в «Молоте ведьм»[6], та считается «изобличенной в ереси колдовства», которая обнаружила себя по трем признакам. Первое: обстоятельство действия, то есть если обвиняемая публично учила ереси; сюда относятся и проклятия, вроде «Чтоб тебе пусто было!». Угрозу такого рода обвиняемая выкрикивала. Второе: законные показания свидетелей. Таковое в нашем случае имеется: двое свидетелей удостоверили, что топорище, которого касалась Фрея Зеклер, начало кровоточить. И третье: собственное признание. И именно его я намерен здесь и сейчас добиться путем допроса с пристрастием.