Caprichos. Дело об убийстве Распутина - Рина Львовна Хаустова

И верно – она невыносимо, тошнотворно пошла, эта кошмарная история о бесконечно воскресающем из небытия оборотне, ее желто-бульварная литературщина скрипит, как песок на зубах. Именно этот скрип песка, этот вульгарно-бульварный душок и наводит на мысль, что фантастическое «Дело об убийстве Григория Распутина» не имеет ни малейшего отношения к мистике.

Немыслимо же, в самом деле, думать, что дурно пахнущая бульварная жижа знаменитого сюжета излилась из чистого источника Провидения.

Оставим мистику в покое до времени.

Как знать, возможно, все баснословные «чудеса», приключившиеся во время убийства «собаки Гришки», приступи мы к их осмыслению, оперируя методами сугубо рациональными (2), окажутся лишь причудливым парафразом знаменитой истории о «собаке Баскервилей»? Эта мрачная история о роковом привидении, преследующем старинный английский род, началась, как известно, с мистического предания о дьяволе, от которого мороз по коже и волосы дыбом. А закончилась гибелью животного, из которого преступный человеческий ум соорудил исчадие ада с помощью фосфора и суеверных страхов, которыми человеческий разум так охотно себя окружает.

На этом предположении затянувшееся вступление подходит к концу, и начинается путешествие в далекий мир исчезнувшей империи, от которого остались лишь прах да память. Сто лет – прекрасное расстояние, с которого мы можем попробовать беспристрастно, «спокойно зря на правых и неправых», здраво оценить таинственные факты, сопровождавшие смерть человека, ставшего для многих поколений бесконечным и бесконечно скабрезным зловещим анекдотом.

Сон разума рождает чудовищ…

Это главное, о чем нужно помнить, всматриваясь в смутные картинки капричос (3) русской жизни тех страшных дней, когда кренилась, скрипела и рушилась, распадаясь на сотни осколков, великая Российская империя…

Война уже наложила свою печать на Северную Пальмиру. Эта печать – цвета хаки. Словно плесень, грязно-зеленый цвет разъедает цвет уличной толпы – офицеры, солдаты, раненные… плесень цвета хаки под серым небом цвета свинца.

Оживленное движение прохожих то тут, то там перерезают кривые линии очередей. Люди стоят за хлебом.

Это тоже печать войны.

В великолепных залах, где раньше звучала музыка мазурок и кадрилей, звучит другая музыка – музыка стонов и воплей. Здесь нынче – госпитали. Тонкие пальцы светских красавиц недавно искали кончики пальцев галантных кавалеров сквозь гирлянды роз в душистой круговерти легендарных «белых» балов… а ныне щиплют корпию, бинтуют неопрятные фронтовые раны. Нежный шифон бальных платьев сменило строгое темное сукно одежд сестер милосердия.

И это печать войны.

Хаки… белые бинты… красная кровь. Остался жив – снова хаки. Погиб геройски – слава герою! – и родные одеваются в черное. День и ночь снуют эшелоны: тыл – передовая, передовая – тыл, перемешивая и дробя цветной водоворот человеческого месива.

Подходит к концу второй год Первой мировой войны.

Уныло, серо и скучно… и тревожно.

Листок картона. На картоне надпись – «Здесь о Распутине не говорят». В Петрограде 16-го года, куда ни зайдешь, всюду повстречаешь эту надпись.

Здесь о Распутине не говорят!

Но как не говорить о том, что тяжким грузом лежит на сердце?

Об этом говорят все!

Повсюду громко рассказывают о миллионных взятках, которые берет ловкий пройдоха Гришка за министерские назначения. По стране ходят карикатуры – грязный мужик в объятиях жены государя. Каждый день несет новый ужас!

Из апартаментов царицы протянут секретный кабель для переговоров с Берлином!

Распутин всесилен – он назначает и свергает министров.

Немка-царица и Распутин готовят сепаратный мир с Германией!

Царица сумасшедшая…

Царь – безвольная игрушка в руках темных сил!

Надо положить предел всемогуществу Распутина!

Куда смотрит правительство!.. что это – глупость или измена? – заклинает Дума.

Где спаситель – новый Георгий Победоносец?.. кто поразит новоявленного змия, темными сетями опутавшего страну?

От страшных слухов трещит под черепом… леденеет сердце… город заболевает чумою страха.

Что впереди? Куда идет Россия?

На город спускаются сумерки. Свинцовое небо синеет. Темно-синий занавес ночи опускается, стирая мрачные печати. Сон убаюкивает тревогу, изгоняет страх. Засыпают раненые. Расходятся озябшие на стуже очереди.

Город погружается в сон.

А в цвете густеющей синевы, потянувшись томно, просыпается другая жизнь – ночная, почти прежняя, почти мирная, ночная жизнь блистательного Санкт-Петербурга.

Взвиваются театральные занавесы. Гремят аплодисменты. В завораживающих танцах кружатся, как в мирное встарь, девы-лебеди. Льется рекой шампанское и вино. Гремит мазурка… плывет вальс… стучит тустеп, томится в истоме томительное танго. На островах звенят струнами цыганские хоры.

Петербургская ночь, время сладкого забвения от петроградской тоски! Редкие балы. Частые и громкие театральные премьеры. Роскошь красок. Цветы и легкий шифон. Кутежи. Популярные небольшие вечеринки, с граммофоном, легкими закусками и танцами.

Ах, петербургская ночь! Несколько часов забвения!

Потом – тишина.

И город ненадолго замирает в предчувствии свинцового рассвета.

Хлопнула, звякнула, шлепнула дверь кондитерской и выпустила закутанного в облако ванильного пара пожилого человека с двумя нарядными коробками в руках.

Человек этот – Иван, камердинер князя Юсупова-младшего.

Сегодня, 16 декабря 1916 года, молодой хозяин отдал верному Ивану распоряжение – закупить сластей, печенья и пирожных к чаю. Князь нынче ночью затевает веселую вечеринку и ждет гостей. Камердинеру велено лично накрыть в только что отделанной гостиной стол, удалиться в свою комнату и ждать распоряжений.

Иван вышел из кондитерской и скорым шагом направился к дворцу Юсуповых, темной громадой нависшего над набережной реки Мойки.

Даже не заглядывая в коробки, что бережливо несет во дворец исполнительный Иван, мы можем без запинки перечислить их содержимое. Три шоколадных эклера. Столько же розовых, с миндальной начинкой. Далее – прочие сладости… неважно какие. Только розовым эклерам отведена роль. Это те самые эклеры, в которые заговорщики, собирающиеся сегодня ночью убить Распутина, вскоре подмешают яд.

Пока Иван поспешал к дворцу, стало быстро темнеть.

Ветер пригнал снеговую тучу, и она принялась посыпать ночной Петроград мокроватым снежком. Потеплело. Возле Моста Поцелуев, невдалеке от дворца князей Юсуповых, заступил на свой пост городовой Степан Власюк. Мимо Власюка струится редеющий с надвигающейся на город темнотой поток прохожих, проносятся лихие сани, хромают по снегу костлявые пролетки, тарахтят редкие еще для петроградских улиц, автомобили.

Мимо дворца проезжают автомобили, но их шум почти не проникает в столовую, расположенную в полуподвальном этаже дворца и устроенную в части бывшего винного подвала. Стены толсты, и в подвале тихо.

Осмотримся здесь не спеша.

Это место будущего преступления.