Аркадий Адамов - Василий Пятов

Русилович, приступив к составлению отзыва на проект Пятова, исходил из уже знакомых ему старых образцов прокатных станов. Все предлагаемые изобретателем новшества он отверг: ведь потребуется небывалое искусство и немыслимые издержки, чтобы изготовить мощные валы, какие необходимы в машине Пятова. Кроме того, никакая прокатная машина, писал Русилович, не может обойтись без махового колеса, тем более такая громадная, как машина Пятова. Эти примеры показывают полную техническую неграмотность автора проекта. При этом Русилович обошел молчанием главный довод Пятова о том, что такой прокатный стан уже построен и действует на Холуницких заводах.

О самом процессе сварки листов в прокатном стане он также сделал ряд ядовитых замечаний. При этом материал он черпал отнюдь не из собственного опыта, ибо никакого собственного опыта у Русиловича не было. Но это не мешало ему начисто отрицать все то, что писал Пятов о преимуществах своего способа.

«Не вдаваясь в дальнейшие подробности предложения Пятова, как ни к чему не ведущие, — писал в заключение Русилович, — и принимая во внимание весьма нерациональные рассуждения Пятова по вопросу о приготовлении тяжеловесных листов, можно полагать, что процесс приготовления упомянутых листов Пятову мало известен, и потому, предлагая опыты и доверяя их Пятову, трудно было бы ожидать успешных результатов».

Работая одновременно над составлением своего проекта, Русилович постарался в докладной привести многочисленные ссылки на опыт иностранных специалистов и тем доказать выгодность предлагаемого им способа производства брони. В середине мая отзыв на проект Пятова и свою докладную записку Русилович отправил в морской ученый комитет.

Однако еще до официального рассмотрения отзыва Русиловича на проект Пятова и его собственного предложения в комитете произошли два события, которые сильно взволновали и озадачили Русиловича.

Адмирал Матюшкин со свойственным ему в служебных делах беспристрастием откомандировал Русиловича на Ижорские заводы для проведения опытов. Швабе, до недавнего времени горячо поддерживавший проект Русиловича, неожиданно самым категорическим образом воспротивился этим опытам, ссылаясь на перегрузку заводов и различные недостатки проекта. Началась длительная переписка, время уходило.

Вторым событием, которое еще больше взволновало Русиловича, было письмо, поступившее в конце лета в комитет от управляющего морским министерством генерал-адъютанта Краббе. В этом письме содержалась резко отрицательная оценка проекта Русиловича, данная генерал-адмиралом. Случай сам по себе неслыханный и потому особенно тревожный. Обычно генерал-адмирал не высказывал своего мнения до решения комитета.

Русилович терялся в догадках.

…Несмотря на то, что фирма Броун и Ко стала монопольным поставщиком брони для русского флота, ее представителя в Петербурге мистера Гобса ни на минуту не покидало чувство беспокойства и тревоги. Строгий приказ главы фирмы предписывал Гобсу всеми средствами препятствовать деятельности русских изобретателей в области производства корабельной брони. А что он мог сделать? Ему, например, не удалось подкупить Пятова, хотя, казалось бы, у человека безвыходное положение. Хорошо, что вторая докладная его записка передана на отзыв Русиловичу. Но Гобсу не удалось помешать тому же Русиловичу подать в комитет свой собственный проект. В то же время он получил тревожные сведения о новых опытах по производству брони, которые ставили штабс-офицер по испытательной части Петербургского арсенала полковник Плесцов, известный заводчик подполковник Путилов, морской офицер Окунев и ряд других лиц. Некоторых из них морской ученый комитет отправлял для предварительных испытаний их проектов на Ижорские заводы, которые превращались, таким образом, в важнейший центр по производству брони. Гобс это сразу понял и потому обратил особое внимание на начальника Ижорских заводов. Он решил привлечь его на свою сторону и заставить чинить препятствия изобретателям. Но как это сделать?

Прежде чем что-нибудь предпринять, Гобс, как обычно, подробно донес о всех своих соображениях и планах в Лондон. Полученный вскоре ответ в первый момент ошеломил его своей неожиданностью.

«Мой дорогой Гобс, — писал ему Броун. — Должен признаться, что меня порадовало ваше письмо. Вы верно определили свою главную цель в данный момент — полковник Швабе. От такого дурака, как поручик Русилович, больше, кажется, нечего ждать, это — выжатый лимон. Однако это не все. Мне неясно, почему Швабе, так горячо выступив против Пятова, теперь готов, как вы сообщаете, поддержать Русиловича? Постарайтесь узнать, в чем тут дело.

Меня и моих друзей в адмиралтействе чрезвычайно беспокоит активность русских изобретателей. Поэтому в результате длительных совещаний было решено следующее. Стремление русских к независимости в деле броненосного судостроения следует в последний момент возглавить нам. Мы поможем строить в России — вероятнее всего на Ижорских заводах — первый завод по изготовлению корабельной брони. И он будет строиться столько лет, сколько мы захотим.

При этом я рассчитываю на поддержку русского морского агента в Лондоне графа Путятина, полковника Швабе (и это вы должны взять на себя, дорогой Гобс), а главное — на поддержку великого князя. Он питает к нашей фирме не только глубокое уважение, но и полное доверие. Главным козырем во всей этой игре будет новое изобретение, материалы о котором вы нам прислали…»

Гобс никак не ожидал такого грандиозного разворота дел и был восхищен ловкостью и проницательностью своего хозяина.

С Русиловичем хозяин прав, лошадь издохла и нечего ее стегать. Итак, Швабе… В самом деле, почему он воевал с Пятовым и готов поддержать Русиловича? Дружба? Перед Гобсом всплыло хмурое, желчное лицо Швабе, его угрюмый подозрительный взгляд, и он только усмехнулся. Так что же? Ведь Пятов и Русилович, по существу, предлагают одно и то же -— новый способ изготовления брони. Почему же Швабе воевал с Пятовым? Значит, не из-за его способа? Из-за чего же?

Гобс великолепно знал историю пятовского проекта, и он начал тщательно припоминать все ее подробности. Пятов ездил на Ижорские заводы. Зачем? Он привез оттуда план бронепрокатного завода, который должен был строиться, если бы утвердили его проект. И Швабе был против проекта, следовательно, и против нового завода. Но он в то же время за проект Русиловича и выходит за новый завод? Однако Русилович не предлагает проекта такого завода. Кто же в таком случае его строил бы?… «Швабе!» — чуть не закричал Гобс. Ах, дьявол! Как он раньше не подумал об этом. Значит, у Швабе существует свой проект бронепрокатного завода! Причем этот завод, по-видимому, может выпускать броню по способу Русиловича.

Размышляя над письмом хозяина, Гобс сидел в кресле, подперев голову руками и закрыв глаза. Казалось, он дремал. Только легкое дрожание век да крепко стиснутые губы говорили о напряженной работе мысли.

А в чем заключается проект Русиловича? Он, как и Пятов, предлагает, между прочим, производить броню путем прокатки. Но, отвергнув огромные прокатные станы Пятова, он рекомендует прокатывать броню небольшими листами, а затем приваривать их друг к другу. Значит, все-таки прокатывать, прокатывать, как Пятов. И Швабе готов построить для этого завод по своему проекту. Но почему же он молчал об этом проекте раньше, еще до Русиловича, до Пятова? До Пятова? Но ведь тогда не существовало даже мысли о прокатке брони, значит, не могло существовать и проекта такого завода. Так идея Пятова вдохновила Швабе? Но Пятов составил свой проект, будучи на Ижорском заводе, с ведома и под контролем Швабе, который, конечно, этот проект видел!

И тут словно завеса упала с глаз Гобса. В одну секунду он сформулировал то, к чему шел так долго, наощупь, блуждая в лабиринте собственных мыслей. «Швабе украл проект бронепрокатного завода у Пятова!» — твердо сказал себе Гобс.

Он открыл глаза и с облегчением вздохнул. Ему предстоит договориться со Швабе. И, он уверен, они это сделают на обоюдовыгодных условиях.

Пятов вышел из залы ожидания на платформу московского вокзала.

С самого отъезда в Петербург и прощания с Варей его не покидало какое-то тяжкое, щемящее чувство, которое бывает у людей, которым предстоит проведать любимого и безнадежно больного человека. Больше всего на свете боишься тогда услышать, что его уже нет в живых. Пятов спешил в Петербург и сам внутренне боялся этой спешки и радовался, когда что-нибудь задерживало его в пути, инстинктивно стараясь отдалить от себя тот момент, когда угаснет последняя искра надежды, когда он столкнется с чем-то страшным и неотвратимым, что, казалось, ждало его в столице. Ему требовалось усилие, чтобы побороть в себе этот малодушный страх.