Юрий Качаев - Синее железо

В стране динлинов много сухого мха. Олени едят этот мох, и на них ездят верхом, а зимой в повозках, поставленных на полозья. Из оленьих же шкур часто шьют зимнюю одежду, а мясо идет в пищу. Мясо они едят всякое, кроме собачьего и верблюжьего…

Еще их государство имеет железо небесного огня, его собирают, чтобы делать мечи и ножи. Работа их отменна и искусна, потому что железо отборно и остро. При этом всякий раз, как вслед за небесным дождем люди собирают железо, непременно случаются ушибленные и убитые. Причина в точности не понятна…

Постоянных податей в стране нет. Нужные средства взимают с богатых домов и купцов, чтобы покрыть расходы. Они получают также дань с покоренных лесных племен соболями и белкою, а от горных народов — лунным и лазоревым камнем, яшмою, пятицветным хрусталем, золотом и медью…

При бракосочетании никаких подарков имуществом не делают… Женщины до замужества носят много косичек, а выйдя замуж, заплетают волосы в две косы…

Сеют здесь просо, ячмень, пшеницу. Муку мелют ручными мельницами. Вино квасят из каши, а овощей нет совсем. Земледелие у них поливное и достойно похвалы. Возле истоков главных каналов, достигающих тридцати ли, стоят крепости, а в них — дружины…

Их наказания: за убийство человека, за трусость в бою и покражу полагается смертная казнь. За остальные, мелкие, преступления взимают имущество, чтобы искупить вину.

Обряды захоронения у разных родов разные. Чаще всего трупы сжигают, а через год обгорелые кости кладут в колоды из прочного дерева и колоды те обшивают березовой корой, чтобы не гнили.

Таким образом гробы сохраняются подолгу. Способствует этому и здешняя земля: на глубине семи чи она становится холодной и твердой, как лед.

Вместе с покойником кладут в могилу его коня и оружие, еду и горшки с питьем. Иногда при этом убивают рабов, но рабы сожжения не удостаиваются. Вообще же при жизни они пользуются почти полной свободой, словно члены семьи. Ни колодок, ни ярма они не носят, да и бежать им некуда: окрестные леса столь глухи и велики, что побег означает смерть».

Стан оружейников расположился в самой глубине таежной пади, на берегу безымянной речки. Артай облюбовал это место потому, что оно было надежно защищено от ветров и чужого глаза, богато лесом и рудным камнем с заметной примесью снежного блеска[89]. Выход этого камня на поверхность посчастливилось найти старшему сыну Анаура Чагару.

В глубь горы рудокопы вгрызались, используя огонь. В забое раскладывали огромные костры, под их нестерпимым жаром порода раскалялась до темно — малинового цвета, и тогда ее поливали из длинных глиняных труб студеной водой. Из пасти забоя с оглушительным свистом вылетали столбы горячего пара и раздавались звуки, похожие на те, что издают деревья в сильный мороз. Под действием огня и воды куски руды крошились и делались уступчиво — рыхлыми.

В наветренной стороне пади были вырыты рудоплавильные печи в три локтя шириной и в два глубиной. Стены этих ям, выложенные камнем и обмазанные глиной, стойко выдерживали самый немыслимый жар.

Сюда и поступала обожженная руда из забоев, дожидаясь своей очереди. Просушив и разогрев печь, мастер до самого верху засыпал ее древесным углем, сначала горящим, затем холодным. По знаку мастера его сын пускал в ход ручной мех, и через узкую горловину в передней стенке печи уголь начинала охлестывать тугая струя воздуха.

Взахлеб ахал и охал мех, шуршал, оседая все ниже, сгорающий уголь, и тогда мастер, чутьем уловив нужный миг, опускал в плавильню первую долю пепельно — бурого железного камня. Сверху камень снова накрывался угольной шапкой. И так семь раз, и семь раз взывал про себя мастер к песьеголовым птицам орконам — бессонным стражам подземных руд, — заклиная их помочь в его многотрудном деле.

Когда уголь выгорал на локоть, мастер выпускал на волю клокочущую угарную накипь. Теперь оставалось только выдержать оставшийся на дне густой и вязкий, словно смола, слиток, пока огонь доедает в нем последние крупицы угля.

Через полчаса мастер, орудуя длинными щипцами, доставал из пекла раскаленную до тусклого мерцания железную крицу и бросал на широкую наковальню. Подручный хватался за молот, и крица, щедро рассыпая вокруг оранжевые звезды, начинала постанывать под мерными и точными ударами. Молот безжалостно мял и крушил податливые бока крицы, выдавливая из нее остатки шлака и уплотняя до звонкой, упругой твердости.

Тяжеловесные чушки «сырого» железа попадали затем в руки Артая. Рядом с ним работало всего пять старых мастеров. Всем остальным входить в главную кузницу было запрещено.

Здесь в горнах стояли огнестойкие глиняные чаны — тигли, в которых кричное железо проходило новую обработку: в него добавлялся мягкий черный песок (графит), и тогда вновь начинали по — воловьи пыхтеть мехи, вдувая в горн живительный для огня воздух. Затем глиняный чан накрывали крышкой, плотно замазывали все щели и оставляли «томиться» в горне, еще наполненном багрово — синими грудами угля.

Медленно, день за днем, охлаждалось полученное железо, а мастера тем временем уже колдовали над новыми чанами.

Осунувшийся за последнюю неделю Артай был внешне сдержан, и только внезапная белозубая улыбка на прокопченном лице иногда выдавала затаенную радость: сбывалось его желание и дело налаживалось быстрее, чем он думал.

…И вот наступил долгожданный миг, когда в ладонях Артая очутился первый меч, сработанный руками многих людей — рудокопов, углежогов и кузнецов.

Клинок меча еще лоснился от медвежьего жира; он был темно — голубого цвета, с радужными блестками; он сверкал невиданным по красоте узором, словно опутанный тончайшей золотистой паутиной. Искрометные нити этой паутины переплетались в самые хитроумные рисунки, какие только может создать великая мастерица — природа.

Рукоять меча была вырезана из зеленого нефрита, а под нею стояло клеймо самого знатного рода: крылатый олень. Первый меч предназначался в подарок побратиму Артая, юному асо динлинов Анту Бельгутаю.

Все оружейники собрались возле главной кузницы, где струилось на ветру двухцветное шелковое полотнище, боевое знамя динлинов: верх — белый, низ — красный.

Самый пожилой из кузнецов, жилистый и еще крепкий старик с подпаленной бородой, подошел к Анту, держа меч на вытянутых руках.

— Асо — сказал он, — мы подносим тебе этот меч и верим, что он хорошо послужит нашей отчизне. Пусть твой ум будет так же остер и светел. Ты взял на свои плечи тяжелую ношу, асо. Но знай, за твоей спиной будет весь народ от мала до велика. В этот клинок вложили свой труд и уменье многие люди, и в нем живет сила их рук. Испробуй его, Ант, и скажи, годится ли он для битвы…

— Ант опустился на одно колено, взял меч и поднес его к губам. Братья! — Голос Анта был хриплым от волнения. — Факел, опущенный вниз, продолжает гореть, и языки его пламени все равно тянутся вверх. Наша борьба с чужеземцами подобия факелу. Сейчас он опущен, но он не погас, и я клянусь, что подниму его над вашими головами. Тогда он разгорится, как лесной пожар, и огонь его испепелит проклятых хунну. Поклянитесь и вы тенями наших предков, что по первому зову встанете вот под это знамя!

— Клянемся, асо! — Ответ был как выдох огромного кузнечного меха.

— А теперь испробуй меч, — снова сказал старый оружейник, и по его знаку перед Антом поставили деревянную куклу, одетую в панцирь китайской работы (такие панцири носили обычно латники шаньюя). Голову куклы прикрывал железный хуннуский шлем с назатыльником.

Оружейники кольцом обступили Анта. Юноша занес меч и, чуть присев, косо опустил на голову куклы. Только свистнул воздух, только лязгнул металл — и половина круглой болванки шлепнулась на снег вместе с разрубленным шлемом.

Артай нагнулся и подобрал отсеченную часть. Срез был блестящим и гладким, словно меч прошел не сквозь литое железо в палец толщиной, а через пластину из воска.

— Славная рука, — одобрительно сказал Артай, и половинка шлема пошла по кругу.

— Не рука, а меч славный, — поправил Ант и вновь поднял меч.

На этот раз удар пришелся по латам, и они распахнулись на обе стороны, как створки раковины, обнажив деревянную грудь куклы. Теперь по рукам оружейников отправился меч. Мастера придирчиво водили заскорузлыми пальцами по голубому лезвию — и напрасно; на клинке не было ни одной зазубрины.

— Вот такие мечи мы будем ковать отныне, — сказал Анту Артай, и в голосе его прозвучала гордость. — Такие же мечи получат и хунну, но… — тут оружейник усмехнулся, — с небольшим изъяном: их клинки через полгода смогут рубить разве что трухлявые дрова…