Юрий Качаев - Синее железо

Лицо асо, уже потерявшее мальчишескую мягкость, казалось бесстрастным, но серо — голубые глаза смотрели на собеседника с пристальным, цепким вниманием.

— Ой-Барс видел сам, как Этрук выпустил холзана[93], взятого из Орды, — негромко говорил Ли Лин. — Я думаю, птица понесла шаньюю весть, которая вызовет его гнев. И тогда весной будет много крови.

— Холзан может не долететь, — не сразу отозвался Ант.

— О нет. Он вынослив, и к тому же в Орде его ждет самка.

— У Этрука есть еще такие птицы?

— Не знаю, асо. Но я советую тебе собрать дань.

«Если бы выиграть еще год», — подумал Ант и, не глядя на Ли Лина, холодно сказал:

— Хорошо. Через сорок дней хунну получат золото и меха. Впервые в его душе шевельнулось неприязненное чувство к китайцу. Впрочем, Ант понимал, что Ли Лин, человек без родины, равнодушен и к хунну и к динлинам и нельзя его осуждать за это. Он — как пущенная наугад стрела, которая никогда не долетит до цели, потому что этой цели не существует.

Асо поднялся и, обращаясь к гостям, предложил проехаться по городищу.

На улице, созывая народ, уже гремели праздничные бубны.

Их круглые тугие звуки катились в морозном воздухе, как невидимые шары. На лицо Анта набежала тень. Он вспомнил обтянутые человеческой кожей барабаны шаньюя. На миг всплыло перед глазами его медное лицо с тяжелыми козырьками век и натянутая улыбка, с которой он показал Анту на барабаны: «Видишь, асо, каганы, изменившие мне, верно служат после своей смерти. Звоном своей шкуры они сопровождают мои победы…»

Рядом с Антом ехали наместник и Артай. Пестрый людской омут на минуту расступался перед всадниками, чтобы вновь сомкнуться за их спиной; в воздухе курились синие струйки чада, поднимавшегося от железных решеток, на которых жарилось мясо; вокруг деревянных кадок с домашним вином и хмельным мёдом толпились любители выпить.

Рассеянный взгляд Анта остановился на бородатом динлине огромного роста: он заметно выделялся даже среди своих соплеменников. Великан был раздет до пояса, его обожженное ветром лицо казалось приставленным к могучему белому торсу, покрытому замысловатой татуировкой. В руках бородач держал толстую железную полосу. Не говоря ни слова, он завязал ее в узел и вздохнул. Окружавшие его зеваки засмеялись, но бородач был серьезен.

— Кто развяжет, тому золотой, — сообщил он.

— А если нет?

— Золотой с него. Пробуйте.

Несколько дюжих молодцов один за другим попробовали и смущенно выложили монеты на широкую, как поднос, ладонь силача. Больше охотников не находилось.

Ант с улыбкой покосился на Артая. Тот крякнул и, не слезая с коня, протянул руку:

— Дай — ка мне.

Зеваки притихли, глядя на Артая. Его лицо медленно наливалось кровью; потом на плечах затрещал меховой кафтан, разлезаясь по швам и обнажая желтые оленьи жилы. Наконец железное кольцо узла дрогнуло и стало понемногу расширяться. Скоро в него уже мог войти кулак. Артай просунул в отверстие пальцы обеих рук, прижал полосу к груди, и узел, слабея и уступая в упорстве человеческим мышцам, пополз в стороны. Тяжело дыша, Артай бросил железину на землю и вытер шапкой лицо.

— Это не люди, это слоны, — покачав головой, сказал Ли Лин.

Ант перевел его слова, и толпа вокруг обрадованно захохотала. Не смеялись только сотники.

— Кто ты и чем занимаешься? — спросил бородача Ант.

— Зовут меня Сульхор, из рода Кабарги. — Великан поднял с земли овчинный кафтан, отряхнул от снега и набросил на плечи. — А дело у меня простое, асо, — вожу в городище дрова.

— Хочешь в мою дружину?

Сульхор поскреб в затылке, белой подковой сверкнули зубы:

— А еды у вас хватит?

— Голодным не будешь. Ступай в детинец, спроси Анаура: он оденет тебя и выдаст оружие. Коня выберешь сам да не сломай ему хребет, когда будешь садиться. Лошади нынче дороги, — под смех толпы докончил Ант и толкнул ногой своего жеребца.

Площадь гудела. В центре ее потешали народ канатные плясуны и вожатые разных зверей, обученных всяким веселым выходкам. Был здесь медведь, который показывал, как у него болят зубы. Обхватив кудлатую голову лапами, он раскачивался из стороны в сторону и горестно мычал. Был верблюд, облезлый, с вялыми, как пустые бурдюки, горбами. По приказу хозяина он опускался на мозолистые колени и «умирал».

— А теперь покажи, как ты пьешь воду, — громко говорил хозяин.

Животное тыкалось губами в невидимое ведро, потом высоко поднимало голову и тревожно поглядывало по сторонам.

— У верблюда раньше были рога, — скороговоркой продолжал вожатый. — Я правду говорю, Хончир? (Верблюд величаво кивал в ответ.) Однажды к нему пришел марал и сказал: «Я иду на свадьбу к тигру. Дай мне твои рога, очень уж они красивы». Верблюд дал. А назавтра марал не пришел. Остался наш верблюд безрогим. Видите, как он пьет теперь и все глядит по сторонам? Это он ждет обманщика — марала. А марал? Марал каждый год в это время теряет свои рога — случается, и вместе с жизнью. Не завидуйте, люди, чужому украшению! Краденое не приносит счастья!..

В конце площади под свист флейты и тягучие звуки берестяных рожков показывали свою удаль наездники — пастухи. На полном скаку они подхватывали с земли брошенные монеты, приплясывали стоя в седле и ловко, как ласки, ныряли под брюхо лошади.

Ли Лин и хунну отправились восвояси на третий день, увозя с собой богатые подарки. Старейшины тоже разошлись по домам, но лишь поздним вечером. Многие из них были расстроены. Праздник закончился вовсе не весело — неожиданным и крутым разговором с асо.

Ант Бельгутай вдруг потребовал, чтобы каждый род в течение месяца внес в казну налог за год вперед: деньгами, пушниной и лошадьми.

— Такое случалось только в войну, — возмутились старейшины. — В мирное время твой отец, да будет его имя бессмертно, никогда этого не делал.

На асо со всех сторон посыпались упреки:

— Мало тебе золота, которое привезли данники?

— Видно, мало, чтобы заткнуть глотку шаньюю!

— А не отдать ли хунну последние штаны?!

И тут прозвучали два слова, заставившие всех испуганно умолкнуть:

— Хуннуский выкормыш!

Лицо юного асо побелело. Отыскав глазами обидчика, он сказал:

— Ты мой гость, Угабар, а обычай предков не велит мне обнажать меч в собственном доме. Мы встретимся завтра.

Ант повернулся к старейшинам:

— Кто не внесет налогов вовремя, будет защищаться от набегов соседей своими силами. Думаю, азы, бома и кимаки, узнав об этом, не упустят случая. И тогда вам придется заплатить за скупость не одним только золотом… Поймите наконец, что для нас дорог каждый месяц передышки. Кузницы работают полным ходом, но оружия еще мало. Едва мы поднимем голову, шаньюй заключит мир с Китаем и бросит сюда двухсоттысячное войско. Чтобы выстоять против него, мы должны посадить на коня всех мужчин, способных держать меч. Если хунну разобьют нас снова, мы больше не встанем. Они обратят страну в залитую кровью пустыню. Я говорю так потому, что знаю шаньюя.

Угрожающий тон Анта подействовал. Старейшины еще немного поупрямились, поворчали, но решительных возражений больше не было.

В комнате остались Ант, старый Анаур и Артай. Анаур заговорил первым:

— Ты вел себя безрассудно, асо. Ты не смеешь рисковать собой и принимать вызов любого задиры, словно простой воин. Если тебя убьют, в стране начнется разброд.

— Он поступил правильно, — возразил Артай. — Такие оскорбления смываются только кровью. Как старший брат, я имею право выступить в поединке Анта. Так говорит обычай.

— О каком поединке вы толкуете? — раздался вдруг голос, и мужчины увидели в дверях Альмагуль.

Она была одета в легкий голубой плащ, стянутый на груди стреловидными заколками; в ушах при каждом движении вспыхивали змейчатые серьги с алыми камешками, а светло — русые волосы, заплетенные в несколько кос, сбегали по плечам до бедер. Быстрыми шагами девушка подошла к Анту и взяла его за руку:

— Ты хочешь драться? С кем?

— Драться буду я, — сказал Артай.

Ант спокойно поглядел на побратима и покачал головой:

— Я не калека и не ребенок. Ты хочешь, чтобы меня сочли трусом?

— Угабар старше тебя на семь лет. Обычай говорит…

— Оставь обычай в покое. Анаур, распорядись, чтобы утром приготовили и промяли вороного.

Ант повернулся и пошел к двери. Оставшиеся проводили его взглядами, полными тревоги.

Всадники съехались за городищем, на приречном лугу, спозаранку расчищенном от снега. Народу собралось немного: родственники и друзья бойцов и четверо старейшин, обязанных следить за правилами поединка.