Наталья Павлищева - Дом Счастья. Дети Роксоланы и Сулеймана Великолепного

Некоторое время Михримах молчала, потом тихонько поинтересовалась:

– Когда вы поняли это, матушка?

– Когда однажды увидела, как затоптали старика в толпе, и поняла, что таким как он никогда ничего не достанется, что им нужно давать прямо в руки, иначе отберут другие. Более сильные и прыткие.

– Вы любите нищих?

– Нет! Но если они существуют, то им надо помогать.

Они еще долго сидели, выверяя счета, потому что и в благотворительности немало воровства, каждый норовил урвать себе хоть кусочек. Нет, не так, каждый новенький, потому что, уличив однажды в обмане, султанша больше не желала иметь с обманщиком дел, независимо от того поставлял ли он дерево для строительства или муку в столовые, пряжу для ткацких мастерских или мыло для общественных бань. Она не объявляла об этом, просто находила других поставщиков.

Конечно, обманывали, но быстро выявились те, кто честен больше остальных, такие оставались поставщиками надолго.

Счета, счета, счета… Жалобы или прошения, донесения… а еще переписка, например, с королем Польши… разве это женское дело? Но кому выполнять такую работу, как не ей? И чем ей заниматься, как не такой работой, спать, кушать и болтать языком?

А сердце все ныло и ныло…

– Госпожа…

Снова кизляр-ага, и снова какая-то ужасная весть, потому что глаза прячет больше прежнего.

– Что?!

Не сдержалась, даже не дождалась, когда служанки выйдут. И евнух ждать не стал.

– Шехзаде Джихангир… он умер…

– Умер? Джихангир умер?!

Вот оно, вот почему сердце неспокойно. Конечно, Джихангир не самый сильный, не самый здоровый из ее детей, даже не так: он самый слабый и больной, но ведь лекари, которых приставили к младшему принцу, ничего такого не сообщали. Не хуже, чем всегда. Лекари лгали или что-то случилось?

– Чем был болен шехзаде?

– Он… он…

– Да говори же!

Когда-то не то что крикнуть, глаз не могла лишний раз на главного евнуха вскинуть, и дело не в том, что евнух давно новый, прежний ушел на покой, просто соотношение у них иное.

– Шехзаде умер от тоски по казненному брату.

Так и не вышедшая из комнаты Нурбану ахнула. Роксолана только зыкнула на невестку взглядом, та притихла, как мышь в норе.

Хотелось крикнуть, что это ложь, что не так уж были дружны Джихангир и Мустафа, не столь любил младший принц старшего, чтобы от тоски умереть через две недели.

Жестом отправила вон всех, кроме кизляра-аги.

– А теперь говори правду. Отравили шехзаде в отместку за казнь Мустафы?

Евнух смутился прозорливости султанши, забыл, что мать сердцем чует, когда лгут о ее детях, но замотал головой:

– Нет, госпожа, шехзаде Джихангир сам… Он не вынес известия о казни брата…

Ложь, но что она могла возразить? Султан разберется сам, он там, на юге, в Персии или где-то рядом. Написал бы сам, сообщил, что знает…

Всколыхнулась тревога: почему Сулейман не пишет?!

– А что Повелитель?

И снова замялся евнух.

– Говори, что из тебя клещами все тянуть надо?

– Он приказал казнить сына Мустафы.

Конечно, это стоило ожидать, оставлять в живых того, кто имеет право мстить, даже если этот мститель совсем маленький, опасно. Если не внук сам, то его именем месть обязательно состоится.

Подумала: началось… Столько лет борьбы за власть не знали, столько лет было спокойно…

Сердце затопила горечь. Неужели всегда и везде так, там, где власть, обязательно льется кровь, причем кровь невинных? Внук Повелителя виновен только тем, что рожден от предавшего своего отца Мустафы.

Роксолана вдруг отчетливо поняла, по какому краешку ходила все эти годы, на каком волоске висела жизнь ее и ее детей. Но сумела удержаться, сохранить сыновей и дочь, вырастить. И что же?

Мехмед погиб совсем взрослым, жаль, что потомство не оставил. Джихангир тоже. Селим и Баязид вцепятся друг другу в горло, как только появится такая возможность. Нурбану, которую она сама для сына выбрала, в этом поможет. Да и у Баязида советчицы не лучше, допусти, каждая с легкостью подсыплет в еду отраву даже ей самой.

Власть… как же ты страшна! Возможность встать над всеми, почувствовать себя хозяином одновременно рождает страх упасть, оказаться отравленным, убитым, потянув за собой и всех близких.

Гонец прибыл нежданно, посреди ночи.

У Махидевран сжалось сердце, уже по тому, что не к ней пришел, а к главному евнуху, минуя мать шехзаде, она поняла, что случилось что-то нехорошее. Мустафа снова не послушал ее совет и сделал что-то против султана? Конечно, он уже не мальчишка, скоро сорок, не прикажешь, не отругаешь, но Махидевран почувствовала, что когда доберется до сына, не сдержится.

Разве не глупостью было спаивать дурманящими средствами младшего сына султана шехзаде Джихангира? Матери все рассказали о забавах сына, она пробовала укорять Мустафу – помогло мало, тому доставляло удовольствие, напоив несчастного братца маковой отравой, издеваться над ним, беспомощным, доверчивым, не способным отличить реальность от вымысла.

Это бесчеловечно, мать укоряла сына, но прошли те благословенные времена, когда Махидевран могла влиять на Мустафу. И вообще он решил, что почти султан, а потому ему все дозволено.

Десять лет назад это привело к беде – Повелитель прислал фирман с приказом отправиться из благословенной, богатой, так любимой Махидевран Манисы в далекую, затерянную среди гор Амасью. А в Манису падишах прислал старшего сына ненавистной Хуррем Мехмеда.

Махидевран просила сына одуматься, если виноват, повиниться, преклонить колени пред отцом, просить прощенья. Аллах милостив, султан тоже, он простит.

Мустафа в ответ зло смеялся:

– Не простит.

– Что ты такого натворил, что не простит?!

Красивая бровь принца приподнялась:

– Ничего. Просто просил у разумных людей совет, что сейчас не так в империи, как изменить, когда стану султаном.

– Ты?!.. – задохнулась от ужаса Махидевран. – Ты просил совет, словно уже султан?!

– Нет, я спрашивал, что нужно будет сделать, когда я стану султаном. Что в том плохого?

– Хвала Аллаху, что это только Амасья, а не шелковый шнурок…

– Меня поддерживают янычары.

– Янычары капля в море султанского войска, к тому же они продажны и могут предать.

Мустафа взъярился так, что Махидевран пожалела о произнесенной фразе.

И все же когда Мустафа принялся спаивать младшего брата, возмутилась:

– Мустафа, ты играешь с огнем. Что если весть о твоих делах дойдет до султана и Повелитель сам приедет в Трапезунд или в Амасью?

Мустафа развел руками:

– Встретим…

И что-то мелькнуло в его взгляде такое, от чего испугалась Махидевран и окончательно поняла, что сын погубит не только себя.

Но, казалось, Мустафа родился под счастливой звездой, несомненно, что-то дошло до султана, но никакого наказания не последовало, наоборот, Мустафу вызвали вместе со всеми в поход против Тахмаспа. Вернее, это Тахмасп напал на Сулеймана. Сначала поход против персов возглавлял султанский зять Рустем, но потом присоединился и сам Повелитель.

А теперь гонец, но не от Мустафы, иначе ей бы уже передали.

До утра заснуть так и не смогла, мысленно металась от надежды, что это Мустафа прислал хорошую весточку, до отчаянья, что падишах строго спросил со старшего сына за развращение младшего. Все перебрала, только об одном не думала, что сын мог перейти черту, за которой прощенья от султана уже не будет. Втайне надеялась, что Мустафу остановит чувство опасности.

Утром главный евнух переступил порог вскоре после рассвета, глаза прятал, значит, все же провинность. Так и есть, нужно уезжать. Куда еще, куда их можно отправить дальше Амасьи?

– В Бурсу.

– Куда?

Бурса совсем недалеко от Стамбула, почти рядом, почему в Бурсу? А… наверное, падишах решил держать неугомонного старшего сына под боком, чтобы не совратил еще кого-то из младших… ну, да, конечно!

– А… шехзаде Мустафа уже там?

Евнух мрачно помотал головой:

– Нет.

Глупости, конечно, нет! Он же в походе вместе со всеми.

Но почему мрачен евнух?

– Исмаил, ты будешь нас сопровождать или мы вернемся сюда?

– Нет.

– Что нет?

– Я не поеду, вам дадут охрану.

Вот теперь Махидевран почти обрадовалась, ясно, шах Тахмасп как всегда обманул Сулеймана, такое уже бывало. Много лет назад султан казнил своего любимца Ибрагима-пашу именно после такой ошибки. Тогда Ибрагим повел войско против Тахмаспа в одну сторону, а хитрый перс отправился в другую. Оплошности главному визирю Сулейман не простил, хотя поговаривали, что казнил за другое, но Мустафа смеялся, мол, Ибрагим выставил падишаха глупцом уже во второй раз, вот и поплатился.

Видно и сейчас Тахмасп оказался где-то рядом, и чтобы женщины и дети не попали к нему в руки, Мустафа приказал быстро переправить их подальше. Но почему в Бурсу? И почему не написал ни строчки или не передал, чтобы не беспокоились о нем самом?