Георгий Гулиа - Ганнибал, сын Гамилькара

– Хорошие слова, – заметил мрачно Ганнибал. – Но где же твое мнение? Или ты желаешь спрятаться за двумя предложениями, а решение оставить нам?

– Нет, – возразил Гискон Самнит, – есть у меня и свое мнение. Но смею ли высказать перед столь великими господами?

– Смеешь! – прохрипел Ганнибал. – Почему бы тебе не сметь?! Мало ты показал себя в боях, что ли? А? Мало, спрашиваю?

«Что с его голосом? – подумал Магон. – То сипит, то хрипит…»

– Великий господин, – продолжал Гискон Самнит, – если велишь – я выскажу свое мнение…

– Велю!

– Мнение такое: не надо тянуть, не надо давать времени римлянам на передышку. Надо давить их. Без промедления.

– Усталым войском?

– Нет, войском, воодушевленным твоими победами.

– Значит, ты полагаешь, что если дать время – они оправятся? Они придут в себя от наших страшных ударов? От тысячи ударов, каждый из которых смертельный?

– Они могут собраться с силами.

– Ты уверен? – Ганнибал направил свой указательный палец в грудь Гискону.

– Как сказать…

– Не юли! Уверен или нет?

– Уверен! – отрезал Гискон.

– Это ответ… – Ганнибал снова подпер голову руками. И, равномерно раскачиваясь, сказал: – Можно по-разному относиться к этому ответу. Одни скажут: верно. Другие: чепуха. – И с ударением повторил: – Чепуха!

Магон нагнулся и что-то прошептал на ухо Бомилькару. Немного погодя взял слово. Он сказал, покашливая, хмыкая, прищелкивая пальцами, словно бы что-то припоминая:

– Великие господа!.. Стало быть, мы победители… явные, бесспорные победители… Судим и рядим: что делать? По моему разумению, – может, дурацкому, – это хорошо. То есть хорошо, что мы в некотором сомнении… Мне рассказали о том, как один египетский фараон по имени Тутмос… Кажется, Третий… Прославленный полководец своего времени. Вот что сказал он после сокрушительного разгрома какой-то армии: «Мы, – говорит, – победили, но, – говорит, – должны подумать, что дальше делать, потому что мы победители». Еще один пример. Македонца, говорят, после каждой победы одолевали сомнения…

– Какие, Бомилькар? – удивился Ганнибал.

– Обыкновенные. Побежденному легко, говорил он, потому что он побежден, а победителю следует почесать затылок, чтобы думать о будущем. Ибо, говорил Македонец, однажды и победитель может стать побежденным…

– Это достоверно? – спросил Ганнибал.

– Что именно?

– Это самое… Слово Македонца.

– За что купил, за то и продаю.

Ганнибал помрачнел:

– Можно подумать, что со мной разговаривает карфагенский зеленщик.

Бомилькар покраснел.

– Могу и помолчать, – сказал он обидчиво.

– Продолжай! – приказал командующий.

– Перебил ты меня… О чем это я?.. Да, о победителях… Мы должны подумать о будущем…

Ганнибал хватил кулаком по столу. И заревел:

– Ты разве Миркан?

– Что? – побледнел Бомилькар.

– Ты – кто? Миркан Белый? Его заместитель? Хочешь предугадать будущее?

– Я думал…

– А ты не думай! – кричал Ганнибал, побагровев.

– Ладно.

– Не ладно! Ты мне дело говори, а не сказочки рассказывай!

Бомилькар чувствовал себя оплеванным. Как себя вести, когда на тебя орут и, чего доброго, прижмут к ногтю, как вошь?.. Молчать или?..

– Ну? Бомилькар! Оглох, что ли?

Под испепеляющим взглядом одноглазого полководца Бомилькар что-то промямлил насчет того, что следует, пожалуй, прежде чем идти на Рим, дать солдатам отдых. И потом – это самое… Потери… люди гибнут, дохнут как мухи…

Ганнибал перебил:

– Ты рассуждаешь, как плакальщица из Утики. Причем здесь люди, мухи? Ты дело говори, Бомилькар!

– Пусть войско обретет прежний жирок, – говорил Бомилькар, – и ударит по врагу всей силой. Все равно Риму деваться некуда…

– Все? – спросил Ганнибал, смягчившись.

– Все, – со вздохом произнес Бомилькар и потянулся к чаше с водой. Напился, отдышался и снова припал к чаше. Будто первый раз в жизни увидел воду…

– Дальше! – произнес командующий.

Магон понял, что пришел и его черед. И тоже начал с воды. Выпил. Почмокал губами.

– Можно мне? – сказал он тихо.

– Мож-но! – Ганнибал метнул на брата взгляд-молнию.

Магон отчеканил:

– Может, я ошибаюсь, может, скажу невпопад, но мнение мое таково: надо дать войску отдых. Слишком много сделано. Нечеловеческое усилие проявлено всеми. Даже теми, кто остался навсегда в италийской земле. Отдых вполне заслужен. Надо дать людям передышку. Она только укрепит наши силы. Придаст новые. Станем сильнее. Кулак нальется кровью. Станет как камень.

– Дать передышку? И как долго? – Ганнибал смотрел куда-то поверх головы брата.

– Может быть, на целый месяц…

– Так. А Рим?

– Что – Рим? – продолжал Магон. – Куда он денется? Нам торопиться некуда. Италийские земли в наших руках. Правда, не все. Не разумно ли будет с нашей стороны прибрать к рукам, скажем, и Кампанью, и Неаполь заодно? Рим окажется в кольце. Никакие боги не помогут ему… Я сказал то, что думаю.

– Значит, оставить Рим в покое?

Магон возмутился:

– Как так – в покое? Разве Рим без Цизальпинской Галлии, без Этрурии, без Кампаньи – Рим? Это будет лишь жалкий осколок Рима.

Ганнибал ободряюще кивнул.

– Да, да! – воскликнул Магон Баркид. – Рим окажется у нас за пазухой.

– Ясно, – сказал Бомилькар.

Ганнибал поднялся со скамьи. Прихрамывая прошелся по короткой палаточной дорожке. Сделал всего несколько шагов.

– Продуло, – пожаловался он.

– Неудивительно, – сказал Бомилькар. – У меня вторую неделю ломит в пояснице.

– Гнилая зима, – процедил сквозь зубы Ганнибал.

– Италийская, – добавил Магон.

– А я говорю – гнилая! – зарычал Ганнибал. Он заложил руки за спину и уперся в землю ногами, раздвинутыми на ширину плеч. Молчал, и все прочие молчали, словно в палатке лежал покойник. Стало тихо-тихо…

Тишину нарушил Наравас, который снова принялся за свой противный кашель. Ганнибал подозрительно посмотрел на него: не нарочно ли кашляет этот нумидиец?

– Знаете ли вы, кого недостает сейчас? – сказал Ганнибал. – Миркана Белого. Вот кого! Он умел говорить правду. Да, правду! Он смело общался со звездами. Понимал язык человеческого сердца. Я полагаю, что даже боги не пренебрегали его обществом, – он и с ними общался! Он хорошо понимал, что творится вокруг, и в то же самое время и вперед заглядывал. Верные подавал советы. – Ганнибал, глядевший вверх, на куполок палатки, шагнул к Махарбалу, начальнику конницы, и будто специально для него проговорил: – Иногда он свои слова покрывал медовой оболочкой. Чтобы легче проглотить горькое зелье. Но это ничего. Не вижу в этом плохого. Такой у него был нрав. Этот небольшой недостаток искупался правдой, которую он излагал для пользы дела… А теперь его нет, и без него вроде бы пустота какая-то образовалась. Вот тут чего-то недостает. – Ганнибал приложил кулак к своей груди. – Ясно ли я выражаюсь?

– Вполне, – сказал Гасдрубал.

– А ты? – Ганнибал положил руку на левое плечо Махарбала. – Или, может, оглох? Высказались почти все, кроме тебя. Разве ты произнес хотя бы одно слово?

– И без моих хватало слов.

– Э, нет! – Ганнибал выпрямился, покачал головой. – Так дело не пойдет. Мы будем говорить, будем слушать друг друга, а ты… Я не понимаю: разве ты хочешь быть всего-навсего свидетелем?

– И не думаю.

– Так за чем же дело стало? Или язык у тебя запал? Речь идет о чрезвычайно важном. А ты отмалчиваешься, ты, который сделал так много для нашей победы.

Махарбал поглаживал бороду и спокойно смотрел вперед, в какую-то пустоту.

– Может быть, я выражаюсь непонятно? Может, мне перейти на эллинский? А еще лучше – на нумидийский?.. Махарбал, тебя спрашиваю!

Махарбал был невозмутим: поглаживал бороду, смотрел в пустоту, а слова Ганнибала влетали ему в одно ухо и вылетали из другого.

– Кто еще хочет сказать? – обратился Ганнибал к военачальникам. – Никто? Значит, можно заключить, что существуют два мнения: одно – немедля идти на Рим, а другое – дать отдых войску, причем основательный. Только один Махарбал придерживается третьего мнения.

– Нет, – сказал Махарбал. – У меня нет третьего мнения.

– Так скажи же, что у тебя?

– Великий господин, разреши сейчас промолчать. Нет у меня третьего мнения. Я во всем соглашусь с тобой. Но слово хотел бы сказать. Потом. Наедине. Только тебе.

Ганнибал махнул рукой.

– Будь по-твоему, Махарбал. А теперь слушайте меня. И пусть боги не оставят нас своим благоволением и впредь. Я вверяю себя и свое войско их доброй воле! – Ганнибал сжал кулак и вытянул руку вперед. – Приказ мой будет таков: войску отдыхать две недели. Потом месяц усиленно заниматься воинскими упражнениями. Это мое повеление, и оно должно быть выполнено в точности. Я уже поручил кому надо добыть новейшее оружие. Римское или галльское. Оно прибудет к сроку. Это моя забота. Далее. Я распорядился добыть продовольствия вдоволь, чтобы войско насытилось, как никогда. Ибо оно заслужило это… Мое повеление я сам доведу до сведения воинов. И я уверен, что они покажут и невиданную храбрость, и мужество, и доблесть.