Хесус Торре де ла - Пророчество Корана

— Как видно, слепой гнев против евреев по-прежнему силен, и это свидетельствует о том, что кто-то раздувает вражду между общинами, которые мирно дотоле уживались, — констатировал Яго. — Сдается мне, чья-то корыстная воля движет этими бессовестными сборщиками податей от имени Бога, они пользуются невежеством, чтобы набивать мошну и брюхо.

— Молчи, сынок, нас могут услышать, хватит богохульствовать, — перебил его Фарфан. — Может, и нам купить одну буллу, чтобы уберечься от влияния заблудшего небесного тела?

— Лучше потратить эти деньги на милостыню какому-нибудь голодному бедняге. Или тебе кажется более благородным то, что проделывают эти святоши?

— Накличешь ты бед на голову своим языком, — проворчал слуга.

В восстановившейся тишине они прошли к часовне, полускрытой во тьме за коптящими свечами и поднятой пылью, где царил неуловимый мистический дух. Здесь, готовясь к Святому причастию, молились несколько дам под шелковыми черными вуалями, и Яго поддался их эмоциональному настрою. Он замер посреди молельни, где высился саркофаг короля Фернандо III, окуриваемый благовониями. Ромбовидные снопы света от фонарей высвечивали неуловимые арабески; молодой человек в волнении приблизился, чтобы прочесть эпитафию, высеченную на четырех языках Кастилии — латинском, кастильском, арабском и еврейском:

Пусть Великий Король наш, добрый, справедливый, великолепный и милостивый, покоится в Эдеме, тот, кто завоевал Сефарад, кто боялся Бога, ценил друзей и завоевал Севилью, главный город Испании, где и почил в месяц Сиван, год 5012 от сотворения мира.

«Вот кого почитали три народа, и все внесли свой вклад в прославление этого белого города. Но то были другие времена и другие люди», — умиротворенно размышлял лекарь.

Его глаза остановились на отрешенных кафедральных певчих, которые с видимым безразличием монотонными голосами начинали пение сексты, и подумал: «Что ж вы так слепы? В саркофаге лежит человек, осчастлививший вас столькими благодеяниями и давший ответ на главный вопрос вашей жизни, который вы отринули: терпимость».

Опустив голову, он покинул храм и направился к постоялому двору, погруженный в тягостные размышления, которые заставляли его сомневаться в своей вере. Белоснежный храм сиял словно живое серебро, птицы и цикады прекратили свой пронзительный концерт и попрятались в листве чудных севильских садов.

Было за полдень, когда Яго и Фарфан отправились обедать в харчевню постоялого двора «Дель Соль» с его молодым вином из дубового бочонка. Аппетиту способствовал огромный кусок бараньего мяса, подвешенный на нескольких крюках. В глубине с азартом резались в карты солдаты из корпуса морисков [19], грозного военного контингента наемников, который был призван противостоять воинствующим африканцам гранадского султана, пошаливавшим на границе и отличавшимся особой жестокостью.

Между партиями они нарезали себе куски козьего сыра и пили, изъясняясь на неповторимом жаргоне здешних харчевен, наполняя шумом всю гостиницу. Вокруг сновали портовые бродяги, попрошайки мерзкого вида и размалеванные шлюхи, бесстыдно дававшие себя щупать. Пока группа комедиантов, одетых арлекинами, выделывала у бочек замысловатые пируэты, мальчик-мориск вынес постояльцам горшок с мясом, который они умяли вместе с четвертью агуардьенте [20], изготовленного в Алькала.

За едой рядом с ними присел некий странный субъект простоватого вида, в грубом плаще, косоглазый, с торчащими усами и лоснящимся лицом. В правой руке у него была дубинка из орехового дерева с рукояткой, отделанной серебром, в левой — веер из цветных перьев. Он не походил на кабальеро, но держался как особа, имеющая положение в обществе, на что указывали и его уверенная походка, и уважительное отношение местных нищих и блудниц, коих здесь было немалое количество. Он выпил пару стаканов мансанильи [21] и, вытерев усы, спросил трактирщика:

— Есть какая тяжба на сегодня, Гонсало?

— Есть. Вон те две шлюхи меж собой не поладили. Сегодня понадобится все твое умение и красноречие, судья. — Он показал на двух женщин, у одной из которых, с пышной грудью, были кольца на руках, ногах и в ушах, другая, помоложе, была размалевана румянами из бермельона [22] и ляпис-лазури — обе ждали с видимым нетерпением.

— Так, вы обе, подойдите сюда! Чего вы не поделили в вашем занятии?

Яго пришел в изумление от необычности сцены, смысл которой дошел до него не сразу. Странный персонаж, похоже, вершил импровизированный суд прямо под связками чеснока, лука, стручков перца и свиной кожи, будучи официально уполномочен именно на разбор распрей между блудницами. Особое такое судилище для проституток.

— Именем короля слушается дело! — торжественно изрек он, после чего присутствующие в харчевне произнесли наперебой имена бабенок и установилась тишина.

— Говори, Фелиса, мы слушаем тебя. О чем спор?

— Эта бесстыжая промышляет прямо рядом с Адарвехо, — заявила та, указывая на молодуху, которая заносчиво выпятила свою высокую грудь. — Вот уже пять ночей она ошивается прямо рядом с нами у Угольных ворот и отбивает у нас лучших клиентов, мерзавка!

— Я ни у кого ничего не отбиваю, я просто жду своей очереди, как все! — колко возразила вторая, уперев руки в бока.

— У нее было мое дозволение, Фелиса, — заметил судья примирительным тоном. — Но скажи мне, сколько вас работает там?

— Шесть, но сегодня уже на одну меньше, потому что Мелиса умирает от чахотки.

— Бедняжка Мелиса уже не вернется в дело, вот ее место и может занять эта женщина, потому что она испросила его согласно правилам. Однако для вступления в дело ей необходимо отдавать вам, тем, кто здесь работает, пятую часть заработка с сего дня до Богоявления. После чего это место закрепляется за ней по праву. Кто-нибудь из давно работающих требует это место? — спросил судья и оглядел аудиторию. Никто не ответил ему.

— Сколько раз ты ею попользовался, чтобы выдать свое решение, шельма? — раздался чей-то возглас, сопровождаемый взрывом смеха, но судья лишь презрительно глянул в ту сторону.

Никто из блудниц не осмелился возразить, когда судья объявил о своем решении. Они холодно взглянули друг на друга, жестами выразив удовлетворение. Фелиса уперла руки в бока и пошутила:

— Раз никого больше нет на это место, то мне и этот приговор подойдет. Но в нашем деле надо иметь крепкие кости и твердые груди для этих портовых сукиных сынов!

Все засмеялись, а она приятельски шлепнула соперницу по заду.

— Я рад, что решение удовлетворяет все сообщество этого уважаемого промысла. Утверждаю его именем короля дона Альфонса Одиннадцатого [23]. Этот угол закрепляется за соискательницей. Dura lex, sed lex! [24] — высокопарно заключил он, ударив дубинкой о стол, чем поставил точку на официальной части.

В помещении поднялся прежний гвалт, а странный судья сосредоточился на кувшине с вином и миске с яичницей. Яго повернулся к слуге, не очень-то поверив в modus faciendi [25] необычного завсегдатая. Его грамотность и здравый ум протестовали против разыгранной сцены, да еще столь предметно подкрепленной. Однако властное поведение, уместное использование латыни, живость, с которой было разобрано дело, и справедливое решение привели его в изумление.

— Благоразумие составляет часть тяги человека к естественному, Фарфан. В этой судебной небывальщине логика и опыт странным образом превосходят чувство и рассудок.

Между тем заразительные звуки виуэлы [26] рассеяли недоумение лекаря. Фелиса, придя в игривое настроение, уселась за одним из столов, сдвинула куски черствого хлеба и кувшины и с плутовским видом завела сладострастные разговоры, которые вмиг разбудили мужские инстинкты всех, кто на нее таращился. Она выпячивала грудь и встряхивала волосами, подкрашенными хной, поводила голыми руками и округлыми плечами. Свет из окошек оживлял чувственное лицо, она умело пускала в ход всякие соблазнительные приемы — например, как бы случайно пролила несколько капель вина прямо в ложбинку между грудей.

Уличные гимнасты и комики в шутовских колпаках подыграли ей, устроив целое представление под звуки бубнов и колокольчиков. Блудницу игриво хватали за всякие места, отчего все более открывались прелести ее фигуры. Она стянула платок, поддерживавший ее пышную грудь, отчего присутствующие дружно заколотили кружками по столам. Потом села верхом на стул и задрала нижние юбки, бесстыдно демонстрируя полные ноги и приведя публику постоялого двора в полный восторг.

Солдат-беарнец [27] с бородкой и бакенбардами, возбужденный ее формами, сорвал с головы свой шлем и, хлебнув вина, схватил чаровницу за талию. Та от неожиданности издала протестующий крик, пытаясь вырваться из объятий горца. Музыка тут же смолкла, гимнасты смешались. В харчевне слышалось только жужжание мух и разгоряченное дыхание зрителей. Дерзкая выходка солдата грозила обернуться дракой.