Станислав Хабаров - Аллея всех храбрецов

Они обернулись. За ними стоял все тот же мужчина с бабьим лицом.

– Знакомьтесь, Петр Федорович. Это наш новый сотрудник – Мокашов. Не знаю, правда, отчего мне приходится знакомить вас?

– Вот именно.

Игуана втянула воздух. Внутри неё что-то заколыхалось.

Спустя полчаса Мокашов шагал знакомой аллеей. Прав был Пальцев, предупреждая: «Только не сделайся мальчиком на побегушках, мальчиком подай-поднеси. Для битья. Сразу же о себе заяви: Я, мол, Ньютон второй, Ньютон Секонд». Как он разволновался, когда Вадим сказал: «Есть тут срочное задание», подумал: справится ли? А его отправили в столовую. «Подежурь, – напутствовал Вадим, – все через это прошли». И он плелся в столовую, бормоча себе под нос: вы меня не знаете, вы меня ещё узнаете.

Пусто было на территории и далеко видно впереди. Вот вдали показалась тоненькая фигурка. Девушка в защитной форме. При ходьбе ее чуточку покручивало. Это делало походку красивой. Масса мелких движений усложняли её.

Они поравнялись. От тени сосен лицо её показалось нефритовым. Внезапно оно преобразилось, вспыхнуло. Он вспомнил утро, поток, проходную и девушку за широким, точно в раме, стеклом.

Он сделал несколько шагов и оглянулся, и девушка оглянулась на него.

Вереница черных машин вырвалась на прямую вдоль стены сборочного. На передней ехал Главный. Он морщился. Хождение в урочное время по территории неприятно поразило его. Он чувствовал себя словно хозяйка, обнаружившая пыль при гостях в обычно прибранной квартире.

Совет Главных конструкторов на этот раз был собран в его КБ. На это были причины. Его собирали "ближе к делу" каждый раз, но в этот – многое зависело от родимых стен.

Дело, начатое им практически с нуля, неудержимо разрасталось, и время от времени приходилось укоренять разросшиеся побеги. На этом Совете обсуждалось выделение автоматических станций.

"Передать автоматы, сосредоточиться на пилотируемых". Он сам поставил этот вопрос, но поднималось и старое: "Ваше дело – ракета. Без неё все эти спутники – игрушки без елки. Только мощная ракета откроет новый этап". Словно сам он этого не говорил. Но передать пилотируемые – значило затормозить полёты на годы. Ведь у нас теперь кадры, опыт. Или мы не справляемся?

Выступая, он сказал:

– Пилотируемые у нас на потоке.

Он не терпел хозяйского: у меня, моё. Он повторял: у нас, мы участники общего труда. Сам Совет Главных сделался уважаемым именно его заботами. Впрочем, работать на космос стало почетно, и потянулись руки к сладкому пирогу. Даже те, у кого ничего не было за душой, стремились состоять при космосе.

В перерыве между заседаниями он намеренно повёз гостей в сборочный показывать.

В раздевалке надевали халаты, расписывались, затем сгрудились в крохотном тамбурочке, "предбаннике", где стоял вахтер. От цеха теперь их отделяла матерчатая занавеска, повешенная здесь на случай, чтобы зашедший по ошибке, не увидел цех.

– Прошу, – сказал Главный и отдернул занавеску.

И всех оглушил грохот. Вспышками блицев сверкала электросварка, длинная шеренга объектов протягивалась через цех. Возле них трудились сборщики в одинаковых кремовых костюмах. Комиссия двинулась через цех.

Столовых на территории КБ было несколько. Основная возле проходной в двухэтажном здании; «стекляшка» за садом и раздаточная, именуемая в просторечьи «обжоркой» или «помойкой», в полуподвале конструкторского здания. Дежурили по очереди в основной.

На этот раз выпало расчетной части двадцать пятого отдела, теоретикам, и началось.

– Не пойду, и не почему-то, а из принципа. Я морально к этому не готов.

– Причем тут морально? Этого нет в колдоговоре.

– А я считаю, что так и при коммунизме будет: поработал, обслужи других.

Словом, все как обычно: сначала треп, затем теоретики составили график: дежурить всем, но по полчаса. В столовой прямо-таки обалдели. Садился, скажем, к корзине с картофелем бородатый, веселый, а продолжает молчун с детски розовым лицом, и чан начищенной сдавал лысый, солидный, такого постеснялись бы посадить за картошку. В столовой этому посмеялись, но случился общественник – проверялка и поднялся шум. Дежурство отделу не было засчитано.

В столовой Мокашову сказали: делать покамест нечего, приходи через час. Он ещё потолкался и отправился назад, и по дороге вновь встретил девушку из проходной. Остановились.

– Бог троицу любит. Сегодня третий раз встретились, – начал было Мокашов.

– Когда дежурю, – отвечала она, – и десять раз встретимся.

Но тут завизжали тормоза. Из остановленной рядом машины выглянул мужчина с широким рассерженным лицом.

– Гуляешь? – строго спросил он девушку.

Кто он ей? Родственник? Пожалуй, все здесь – родственники, в этом маленьком городке.

– Отдежурила, со смены иду.

– Не болтайся без дела по территории. Отдежурила, отдыхай. Зайди ко мне в конце дня. Знаешь куда?

– Найду.

И властный взгляд уперся в Мокашова.

– Пропуск.

Мокашов достал новую картонку пропуска.

– Должность?

– Инженер.

– Давно работаешь?

– Первый день.

Это позабавило незнакомца.

– Хочешь быть уволенным в первый день? Садись в машину.

КИС поразил Мокашова простором напоенных светом пространств, странными телами объектов. В проводах, через вспомогательные сооружения они так же мало походили на себя, как намазанная перед сном женщина, в халате, с бигуди в волосах на утреннюю красавицу.

В центре зала космонавт в оранжевом скафандре погружался в огромный металлический шар. За перегородкой легкого ограждения из объекта вынимали прибор, и склонившиеся над ним люди в белом напоминали кинематографических хирургов.

Объяснять особенно не пришлось. Незнакомец властно ходил по проходу, только раз он спросил Макашова:

– Не мешает эта каракатица?

"Каракатица" напоминала буровую, подвешенную за верхушку к потолку.

– Мешает, – неуверенно ответил Мокашов. Он отстал и тут же услышал шепот за спиной:

– Что сказал Главный про стенд?

– Какой-такой главный? – удивился Мокашов.

Видя, что Главный вернулся, заместитель начальника сборочного улыбался только по привычке. Не очень-то здорово получилось. Натащили чёрте-чего и что совсем ни к чему – сварочные аппараты. Смены, закончившую и заступающую, свели в одну. Он сам расставил людей, находя в этом странное удовлетворение. Работу цеха не видели со стороны и захотелось показать товар лицом.

Подготовились, поджидали комиссию. В раздевалке оставили караульщика, наказав ему по прибытию комиссии врубить яркий верхний свет. Но время шло, ждать надоело и не работавшие устроили перекур. Сам караульщик, заждавшись, вышел из цеха посмотреть: не едут ли? И в этот момент наехала комиссия.

Караульщик потом оправдывался: Не полезу же я поперед Главного. Словом, всё пошло наперекосяк.

Но есть, есть всё-таки бог. Зам начальника цеха, разогнав всех по рабочим местам, решил проверить сигнализацию, и яркий свет вспыхнул в сборочном в том самый момент, когда Главный отдернул занавеску. И тотчас раздался грохот, словно перкалевая занавеска могла заглушить его до сих пор. Вблизи на глазах комиссии демонстрировались тонкие операции, а подальше просто били в металл. И Главный всё время морщился.

Теперь, выступая ему навстречу, зам начальника ёжился.

"Зачем, – закричит сейчас Главный, – устроили балаган? Я же просил – добавить людей, а притащили сварку и грохот стоял, как на танкодроме".

Он делал последние шаги, глядя Главному прямо в глаза.

– Были ориентаторы? – Спросил Главный неожиданно мягко.

Зам начальника цеха вздохнул и ответил обычным тоном:

– Ожидаю с минуты на минуту. Разрешите отпустить людей?

В сборочном Иркина поразила странная картина. Раздевалка была полна народа, словно смена кончилась, а в цехе в конце ковровой дорожки стояла группа. Причем стояла не там, где ей, казалось, сам бог велел, у пилотируемых, а возле участка сборки межпланетных автоматов, «Венер» и «Марсов», именуемых после объединения в документации «MB».

Он подошел с осторожностью, чтобы краем уха услышать и не попасться на глаза. Но тут группа развернулась, и он оказался на виду. В центре каре стоял Главный, а рядом (что было просто удивительно) сегодняшний новичок. Он очень небрежно стоял, всем видом своим подчеркивая, что если там наверху, в отделе Иркин может что-нибудь и значил, то тут совершенно иное дело.

«Детей начали пристраивать", – подумал Иркин с горестным недоумением, но размышлять, а тем более удивляться было некогда.

– Так, – сказал Главный хмурясь, – явление Христа народу. Те же и Иркин, двадцать пятый отдел.

Когда он так говорил на публику, ожидать хорошего было нечего.

– Я полистал записи в КИСе. Двадцать пятый отдел не записывался. Чем это объяснить?

– А это, – облизал губы Иркин, – очень просто. До электрических испытаний работали в режиме вызова. Не вызывали и хорошо.