Василий Седугин - Владимир Мономах

– По утрам сны бывают глубокими, и часто видится детство, умершие родители, – сказал рядом стоявший кудесник. – Так что ничего удивительного в твоем сне, княгиня, нет и не стоит ему придавать особого значения.

– Соскучилась я по Англии, – продолжала Гита, и на глазах ее выступили слезы, столь непривычные для нее. – Так бы поднялась на крыльях и полетела! Какие там изумрудные луга, как часто поливают их ливни! Я так люблю пасмурные дни, когда по крыше барабанят капли дождя, а ты стоишь у окна и смотришь в колеблющуюся светло-серую даль…

– У нас тоже бывают дожди, – осторожно произнес Мономах. – Думаю, скоро придут тучи и прольют благодатную влагу…

– Нет, здесь все не так, как на моей родине, – разволновалась Гита. – Налетают грозы, сверкают молнии, гремит такой оглушительный гром, что сотрясается земля. Я боюсь такого разгула стихии. Мне по нраву тихие ненастные дни. Они наводят на грусть, и хочется думать о чем-то хорошем, тайном, сокровенном…

Увидел Мономах свою жену совсем с другой стороны. Никак не думал, что в душе она такая мечтательница, всегда считал ее холодной и расчетливой, свои действия подчиняющей только трезвому уму…

Когда вышли на улицу, кудесник сказал задумчиво:

– Вещий сон она видела. Усматриваю я в зове матери предвозвещение скорой ее кончины. Не в Англию она зовет ее, а к себе на вечный покой. Тебе, князь, надо знать и готовиться к этому.

Окружил Мономах Гиту лекарями и кудесниками, надеясь на выздоровление, но она таяла день ото дня и 7 мая 1107 года ее не стало. На какое-то время ему показалось, что жизнь его тоже кончается, что ему недолго осталось жить, что следом за ней уйдет и он. Но жизнь брала свое, могучей рукой вовлекала в свою круговерть, лечила тяжелые, глубокие раны, заставляла забывать о безвозвратных потерях.

Только отслужили сорокоуст, как из степи стали поступать слухи о готовящемся набеге половцев. Слухи темные, неясные, неизвестно кем пущенные, потому что на границе было пока спокойно, но Владимир насторожился, послал на рубеж дополнительные дозоры. Поехал в Киев, чтобы обговорить с великим князем совместные действия против возможных выходов степняков.

Святополк в это время праздновал свою свадьбу. В очередной раз овдовев, он высватал для себя сестру византийского императора Варвару Комнину. Тем самым он нанес удар Мономаху, издавна гордившемуся родственными узами с константинопольским двором. Хотя и шел ему седьмой десяток, но держался он молодцом, Мономах вынужден был признать, что за последнее время он даже помолодел, видно, женитьба благотворно повлияла на него.

– Пойдем, познакомлю со своей супругой, – обнимая его за плечи, воркующим голосом говорил он. – Греческий не забыл? Вот хорошо, побеседуешь с ней, а то, кроме своих слуг, ей не с кем общаться. Нашего-то языка она не знает!

Невеста оказалась семнадцатилетней девушкой, чернявой, с маленькими угольками-глазками, приятным личиком и худеньким станом. Попав в чужую страну, она совсем растерялась и выглядела довольно жалко, хотя в расторопных слугах недостатка у нее не было. Мономаху она сказала, что в новой стране ей все нравится и она счастлива, что вышла замуж за великого князя. Она так говорила, а в глазах ее он читал страх за свое будущее и тоску по родине. Наверно, так чувствовала себя и Гита, когда прибыла на Русь, только умела прятать свои чувства глубоко внутри себя, и он даже не догадывался о ее переживаниях.

Только молодые после венчания вышли из собора Святой Софии, как гонец принес весть о вторжении Боняка в переяславские земли. Мономах приблизился к Святополку, шепнул на ухо:

– Боняк в моих пределах. Спокойно довершай свадьбу, я сам с ним разберусь!

Сколько может этот хитрый хан обманывать его, Мономаха, грабить и убивать и невредимым ускользать в степь? Пора покончить с ним одним ударом, захватив живым или мертвым! Сейчас самое время для этого, потому что знает он все пути-дороги в своем княжестве и не должен упустить злодея!

С ним скакала сотня из его дружины. Влетели в разоренную и сожженную деревню. Кругом ни души. Только в подвале нашел перепуганную старуху.

– Где народ? – стал спрашивать ее один из дружинников. – Говори быстрее, старая!

Она стала плакать, размазывая слезы по грязным щекам.

– Ты что, язык проглотила? Тебя спрашивают, куда все подевались?

Наконец старуха раскрыла беззубый рот, прошамкала:

– Нет никого. Половцы всех увели.

– Может, в лесах успели попрятаться?

Старуха замахала обеими руками.

– Куда там! Налетели поганые, как будто с неба свалились! Никто не знал, никто не ведал. Всех похватали, повязали и увели…

Мономах выскочил наружу. Он был бледен, как смерть, руки его тряслись. Дрожащими губами произнес:

– Людей надо выручать. По следам поедем, должны настичь!

– Но нас мало, – пытался урезонить его сотский Ярумил. – Завернем в Переяславль, заберем дружину…

– Вот ты и скачи! А хана я не должен упустить. Догоню, а потом видно будет!

Следы вели к югу от Переяславля. Вырвались на вершину холма. Среди степи привольно раскинулись изгибы серебристой ленты реки Трубеж, в двух верстах от них вброд переправлялись степняки. Лишь небольшая часть с полоном оставалась на правом берегу. Гикнули конники, кинулись на врага! Их не страшило, что половцы, увидев малое число воинов, могут вернуться и ударить по ним; важно было успеть отбить русских людей, уводимых в рабство!

Схватка была короткой. Часть половцев была изрублена, другая сумела ускользнуть от возмездия. Двое были захвачены в плен. Их допрашивал Мономах.

– Где Боняк?

– Сбежал в степь, князь.

– Что с полоном? Много ли людей увел?

– Немного, князь. Сначала обоз с добычей переправляли. И вы тут нежданно-негаданно…

– А что вас не выручили? Ведь русов немного, легко было смять!

– Награбленное спасали.

Все верно, для разбойников всегда на первом месте похищенное…

Что ж, Боняк снова ушел, зато полон отбили. Люди подходили, целовали руки, кланялись до земли, благодарили за спасение:

– Видно вас Бог послал, из неволи вызволили…

– Мы уж и с родиной попрощались…

Знал по горькому опыту Мономах, что не успокоятся ханы и вновь появятся в русских пределах, поэтому звал князей на помощь. Первыми с войском пришли два его сына – Ярополк и Вячеслав. На призыв откликнулся великий князь Святополк и направил свою дружину. Снова явился Мстислав, внук Игоря Ярославича. И, наконец, во главе черниговских и новгород-северских воинов прибыл Олег Святославич. Миновали годы вражды, последние походы вновь сблизили двоюродных братьев. Олег основательно укрепился в отчих владениях, никаких переделов не предвиделось, он уверенно чувствовал себя и в помощи половцев больше не нуждался, поэтому порвал с ними всякие отношения.

Мономах тепло приветствовал своего родича и повел во дворец. Прожитые годы наложили на них свой отпечаток. Не было уже прежнего блеска в глазах, взгляд их был вдумчивый и умудренный, движения спокойные и неторопливые. Они сидели в горнице с видом на степь, не спеша беседовали.

– Все ли живы-здоровы в семье? – спрашивал Владимир.

– Слава Богу, – отвечал Олег. – А как твои?

– Благодарю. Феофания по-прежнему хозяйствует?

– Любит управлять слугами. Хлебом не корми, а дай покомандовать!

Знал Мономах, что охоч был до слабого пола Олег в юности, а вот потом остепенился, жил со своей супругой в любви и согласии, родились у них трое сыновей и четверо дочерей, все красавцы, с горячей греческой кровью. Кое-кто из них обзавелся семьями, приумножался род Святославичей.

– Много ли внуков на свет появилось? – спросил он Олега.

– Пока двое.

– Я тебя опередил. У меня уже пятеро бегают!

– Удивительное дело, – улыбнулся Олег, и глаза его засветились каким-то необыкновенным светом, – внуков больше любишь, чем детей! Кажутся они такими чудесными созданиями, что дышать на них боишься, не то что пожурить за что-то!

– Я тоже не могу нарадоваться на своих, – признался Мономах.

Затем перешли к вопросам подготовки войска к отпору половецкого набега, который неумолимо надвигался со стороны степей.

На этот раз явилось большое объединенное полчище ханов Боняка и Шурукана. В августе 1107 года оно осадило крепость Лубно. Небольшой пограничный отряд поддержали горожане, приступ степняков был отбит. Тогда они рассыпались по уезду, грабя и забирая в полон жителей. Потянулись в небо длинные дымы от сжигаемых селений, поползли обозы с награбленным добром. Но на этот раз разбой был пресечен в самом начале. Конница во главе с Олегом зашла в степь и отрезала пути отступления противнику, а Мономах ударил в лоб. Половцы были окружены и заметались, ища пути спасения. По приказу князей грабителей уничтожали без всякой пощады, вырубая целые отряды. Врага преследовали несколько десятков верст до реки Хорола. Немногим удалось прорваться в родные просторы. Был убит хан Таз, Боняков брат, захвачены в плен хан Сугра и его брат. На броде через Хорол завязалась ожесточенная схватка, русские воины стремились добраться до Шарукана и взять в плен. Он был уже близок, но старый лис кинул навстречу русам своих телохранителей. Все до одного они были изрублены, но хан сумел сбежать. Это случилось 12 августа.