Сергей Алексеев - Роковой срок

– Бросай! – закричали ему в тысячу глоток все вечевые круги. – Бросай, в сей час и испытаем твое причастие!

Конь плясал на задних ногах, и, не давая ему опуститься на все четыре, государь подбросил бич, выпустив рукоять, перехватил его в воздухе за двенадцатое колено и раскрутил у себя над головой. Свистящий шелест пронесся над головами, словно прибойная волна, и усмирил молву. В полной тишине Ураган изловчился и метнул бич вверх. Блеснула в солнечных лучах золоченая рукоять, унося за собой вытянутый в струну плетеный трехсаженный хвост, и через мгновение даже точка растаяла в небе.

Взоры веча, устремленные вослед бичу, замерли в ожидании, ибо всякий знал, что все, брошенное непричастной человеческой рукой, будь то камень или пущенная из лука стрела, должно было непременно упасть наземь.

Задравши головы, стояли старцы минуту, вторую, третью, после чего начали вставать на ноги именитые сары, чего не делали уже десятки лет. Они таращились в небо, и заплывшие жиром их глаза начинали открываться. А государь, позрев на это, выехал из круга старцев, пробился сквозь онемевших саров и поскакал в свой табор.

Там же его поджидала дочь, обряженная в походные доспехи – и меч на поясе, за спиной колчан со стрелами и луком...

– Сбылось твое пророчество, – признался ей Ураган. – Я бросил бич.

– Сары все еще стоят в кругу и ждут, – сказала Обава. – И еще долго так простоят. А покуда ждут, давай, отец, прощаться.

Ураган знал нрав дочери, и что ему было сказать вольной и своенравной сарской деве?

– Дорога долгая, – только и предупредил он. – Через чужие земли и племена...

У нее на все был ответ:

– Скуфь открыла путь, оставив о себе добрую славу. Везде пропустят без препятствий.

Ураган спохватился:

– Да ведь зима скоро! А в полунощной стороне и вовсе холодно. Может, подождешь до весны?

– Я бы подождала, – молвила она. – Да ведь Сколот этой зимы не переживет и погибнет от тоски в своей пещере.

– Ну, вот судьба – мыслил невесту от рапеев взять, а дочь им отдаю. – Он обнял Обаву. – Что же, поезжай. Вряд ли мы свидимся на этом свете.

– Скоро и свидимся, – промолвила Обава. – Три года только минет – роковой срок.

– Еще один срок? Нет, довольно. Не верю...

– Ты и прежде мне не верил, государь.

– Ныне я не государь. Бич брошен...

– Ты Владыка, Ураган, и им останешься до конца своих дней!

– Полно предсказывать, Обава! – прервал он. – Я ранее стремился к власти и мыслил собрать народ под сень законов Тарги. Но ныне позрел на это племя и утратил всякое желание управлять ими. Я им более не государь! Пусть ими правит тот, кого они сами изберут из себе подобных.

– Не зарекайся, Ураган! Пройдет три года, и ты соединишь в единый три сарских народа!

– Где ты зришь народы?! – закричал он, и рука привычно легла на пояс, за которым всегда был бич. – Это не сары – ахманеи! Рожденные от соития с дикими животными! Они вытаптывают ирийские сады и восхваляют жир, как божество!..

И вдруг, ощутив дрожание земли под ногами, оборвался на полуслове, прислушался к себе и спросил уже тихо:

– Зачем ты гневишь меня в самый трудный час? Тем паче в час расставания...

– У тебя ныне самый добрый час. – Обава рассмеялась. – Тебе след радоваться!

– Довольно, не верю! Ты предрекла мне, что сегодня обрету! Но я все утратил, даже бич! И вот теперь тебя...

– Ступай в свою кибитку и позри, что обрел. Твой вещий сон был в руку.

– Не верю! Коль собралась в дорогу, так поезжай! Не хочу тебя слушать!

– Что же, Ураган, прощай! – Она вскочила в седло. – И все-таки загляни в кибитку!

– Прощай!

Он отвернулся, чтобы не видеть, как уезжает дочь, и чтобы впредь не тосковать о ней. Он некоторое время еще слышал стук копыт ее коня, созвучный с биением своего сердца, однако скоро и этот перестук пропал в многоголосье бушующего веча, которое, рассыпав все круги и обратившись в лавину, бежало, скакало и ползло на «цареву горку».

Весь день и следующее утро неслась чистым полем Скуфь, пока не въехала в густую дубраву, по которой и струилась тихая река Божьи Чары. Далее начинались темные леса, куда теперь редко заезжали сары и где, по преданию, в прошлые времена был стольный сарский град Вран, оставленный из-за полного забвения и скудости лесного обитания.

На берегах морей, великих рек и особенно на их устьях – на путях открытых всегда кипела жизнь, и вода приносила благо.

– Ну, и где же твои сестры? – спросил Важдай, озирая мрачный лес. – Где ваш зимний стан?

– Здесь уже близко, – вымолвила Мерцана, – но далее я пойду одна. А вы ищите себе место, ставьте стан и ждите.

– Отчего мы не можем в сей час пойти с тобой? – зашумела Скуфь. – Так хочется позреть!

– Если пойдете сейчас, то спугнете дев и никогда более не увидите, – заявила дева, спрыгивая с лошади. – Вы ведь для них – женоеды, мерзкие чудовища, коими пугают малых чад. Если бы не наша царица, мы давно покинули бы вашу землю. Но ныне Чаяна замыслила весь оставшийся за Черемным морем народ сюда привести. Ведь когда-то мы жили в этой стороне.

– Как же их приручить, твоих сестер? – спрашивают витязи. – Научи!

– Сделать дев мати ручными вам никогда не удастся, – сказала Мерцана. – Они так и останутся дикими вольными кобылицами. Но чтобы они привыкли к вам и не пугались, след не отличаться от них ни пищей, ни жилищем, ни нравом. Тогда, может, следующим летом в праздник Купалы девы позволят приблизиться к вам. Так что стойте здесь, покуда я не научу, как дальше быть.

Провела по земле черту с восхода на закат, сказала, чтобы переступать ее не смели, и в тот же миг пропала среди дерев. Скуфь подождала недолго, потом в одну сторону съездила вдоль черты, в другую, но лес кругом, и даже малой поляны нет, чтоб вежи поставить. Разожгли витязи костры да так ночь возле них и простояли без сна и в раздумьях, как же этих диких дев приручить? Наутро Мерцана не пришла, и потому Важдай взял с собой двух ловких витязей, переступил черту и отправился выведать, где же стан омуженок.

Долго они рыскали по лесам, прежде чем узрели свежеоструганный частокол, а за ним жилища дев на могучих деревьях, слепленные из глины и веток, словно птичьи гнезда. Крадучись обошли витязи вокруг этой крепости, но самих омуженок нигде не видать, их коней тоже, и ни ворот, ни лазов внутрь нет, ровно девы по воздуху туда залетают. Подождали до вечера, думая, что ночевать они уж всяко вернутся в свой острог, однако никто не пришел и в темноте ни один огонек не засветился. Подивились витязи, а ночью забрались на высокие и гибкие березы да неслышно спустились на них за частокол. Тут и позрели, что пуст городок омуженский и по всему видно, брошен второпях: на ветках деревьев забытая одежда сушится после стирки, в приземистых амбарах зерно рассыпано и мышами еще не побито.

И повсюду оставленные кумиры омуженские стоят – глиняные уды, обожженные на огне и оттого красные.

Важдай помнил, как рапеи поймали Скуфь в город-ловушку, задерживаться в остроге не стал, а опять же на березах перемахнули они изгородь и ушли к себе за черту.

Простояли еще день да другой в недоумении: не знают, что делать, и Мерцана не идет, чтоб научить, как быть им дальше. Между тем зима близится, а в этом краю она снежная, лютая, уже сейчас по ночам землю морозом сковывает, и в легких летних вежах можно лишь от пыльного ветра и дождя спрятаться. Посовещались витязи, еще раз лазутчиков в омуженский острог выслали, ан нет, по-прежнему там пусто! Ну, раз сказано было стан здесь ставить, взялись витязи за топоры и принялись рубить себе казармы – так в Казаре назывались скуфские жилища. Рубят и думают, уж не обманула ли их Мерцана? Заманила в глухие леса, сама же убежала к своим сестрам, поведала о сарских нынешних обычаях и нравах, а царица Чаяна взяла да и увела омуженок совсем в другую сторону. Только срубили казармы, тут и явилась Мерцана уже верхом на коне.

– Ну что? – спрашивает у Важдая. – Поставили стан?

Ярый муж обрадовался и отвечает весело:

– Позри! Вон какие хоромы воздвигли! Зови своих сестер, пусть приходят к нам!

– А теперь собирайтесь и поедем в другое место!

– Как же так? Что здесь нам не стоять?

– Предупреждала вас не переступать черту, – строго сказала дева. – Но вы самовольство проявили и пошли нас искать. Да спугнули сестер! Вот они и бросили свой острог. Мы ведь как птицы живем, никто не должен знать, где свили гнезда. Если еще раз напугаете, улетим с ваших земель.

Делать нечего, заседлала Скуфь лошадей и отправилась вслед за омуженкой, на сей раз в восточную сторону. Целый день скакали по лесам, ночь у костров пересидели, покормили коней ветками да жухлой травой и снова поехали. Только к вечеру остановились на берегу реки Божьи Чары, в старой дубраве, где по деревам лишь вороны сидят, Мерцана и говорит:

– Здесь будет ваш стан! Ставьте хоромы и ждите меня.

– А где же ты живешь со своими сестрами? – спросила Скуфь.