Виктор Карпенко - Ушкуйники против Золотой Орды. На острие меча

— Как же так? Когда?

— В День Рождества Пресвятой Богородицы, — разлепил ссохшиеся губы Первун. — Пришли на двадцати ушкуях… С лодий ринулись на стены. Наши-то, кто был при оружии, приняли бой. Княгинюшка, горячая голова, арбалет прихватила… и на воротную башню. Гнали от греха подальше, да разве она послушает…

— Где? — после длительно тягостного молчания, спросил Ярослав, имея в виду место захоронения.

— Покажу.

Первун медленно поднялся с колен.

— Пойдем…

Уже позже, когда первая боль ушла, Ярослав призвал Первуна.

— Рассказывай!

Тот, все так же не поднимая взгляда на князя, поведал:

— Прознали ушкуйники, что князь Сабан с пятью тысячами казанцев ушел к Мамаю, и задумали поход. Хлыновцы подошли к Казани, пограбили посады и пожгли город, а оттуда пошли в ошельские земли. К крепости подошли рано утром, видно, водой шли ночью или таились до времени. Объявились под стенами крепости, что снег на голову… Только ворота успели запереть. Разбойные не ожидали, что сразу же получат по зубам: сунулись под стены, а и рва даже не преодолели — стрелами засыпали. Они — в посад… А там мужики уже успели сброю надеть, вооружиться… Так ни с чем и ушли разбойные. Что и сотворили, так это пристань подожгли, да мы ее быстро потушили. Положили хлыновцев под стенами немало, своих же потеряли семерых и среди них… — Помолчав, добавил: — Отпел княгинюшку батюшка Спиридон. Накануне пришел подвижник с новгородской земли. Мы тут без тебя церковь возвели, одним днем. Всем миром ставили.

— Церковь — это хорошо, — отозвался Ярослав. — А что орда ошельская? Где они-то были?

— Недалече. Но все быстро произошло. Пока тысяча Асана пришла, ушкуйников и след простыл. Потом, правда, они догнали разбойных. Осыпали стрелами, пока колчаны не опорожнили… многих уязвили…

После длительного молчания Первун спросил:

— Что, князь, будем поход готовить на Хлынов?

Как ни тяжело было принять решение Ярославу, как ни горело сердце, требуя мести, но он с горечью в голосе произнес:

— Нет. Хлынова нам не взять, только ратников погубим. По зимнику поеду в Булгар. Буду просить эмира Би-Омара собрать булгарских князей для похода на ушкуйников. Думаю, не откажет. Они для булгар что кость в горле. А надо будет, и князь Нижегородский в помощи не откажет. — Помолчав, спросил: — Из Ярграда вестей не было?

— Как же, был гонец. Прости, не сказал о том. В харатейной грамотка тебя дожидается. На словах гонец передал, что твою волю сполняют справно…

Только ближе к ночи Ярослав смог сесть за чтение послания из Ярграда. И правда, все шло хорошо: судя по письму, крепость одевалась в камень, росли посады, араб наладил добычу горючего и железного камня… В конце послания уже другой рукой было накарябано: «Господин мой. Я ношу под сердцем твое дитя. Приезжай». Ярослав несколько раз перечитал последние фразы, не веря глазам: «…твое дитя!» Сердце зашлось, перехватило дыхание… «Вот оно! Взяв жизнь Ростиславушки, Господь дает мне в утешение новую жизнь. Сына! А может, дочь! Зара! Зара! Жена моя невенчанная. Ты даешь мне надежду на будущее!»

Малиновым звоном колоколов встречала Москва победителей Мамаевой орды. Но вываливший из крепостных ворот народ московский был озадачен и расстроен: под стенами Москвы стояли лишь сам великий князь Дмитрий Иванович и три сотни его малой дружины. А где московские полки? Где те тысячи воинов, уходивших на битву? Люди волновались, недоуменно разводили руками…

Князь спешился, обнял Евдокию, перецеловал малых детушек и только после этого обратился к народу:

— Хан Мамай разбит и бежал. С помощью Господа нашего мы одержали победу. Ваши мужья и братья с большой добычей возвращаются и скоро будут у родных очагов. Радуйтесь, люди! Конец ворогу!

Московский люд ответил криками, но особого ликования в них князь не услышал. Лишь в княжеском тереме в этот день пировали и прославляли великого князя, его воинов, говорили о победе над ворогом. А через три недели пришли остатки московских полков. Никто не ожидал столь огромных потерь. Не было ни одного дома, где бы не оплакивали женщины потерю своих кормильцев, или глав семейств, или молодших в роду. И негде было припасть к земле, чтобы оплакать погибших… Тела родных остались на поле Куликовом в далекой чужой стороне, прозываемой Задонщина!

Великая княгиня Евдокия, сопереживая вдовам и сиротам, заложила в кремле храм в честь Рождества Пресвятой Богородицы. Он был скоро построен и расписан великими изографами Феофаном Греком и Симеоном Черным. Теперь жители Москвы, потерявшие своих близких, могли в него прийти, помолиться, получить из рук княгини или ее помощниц хлеб, мелкую монету, одежду…

Дмитрий же Иванович после возвращения стих, утратил интерес к им же начатому, но еще не завершенному строительству восьмой башни кремля, чаще предавался молитве, чтению жития святых.

Вскоре на Москву пришла весть, что возвращается на Русь митрополит Пимен, поставленный на русскую митрополию. Узнав о смерти Митяя, великий князь расстроился и рассердился:

— Пимена я не посылал в Константинополь и грамоту ему не давал. Он слуга при Митяе. Посему Пимена я не приму и видеть его не хочу!

Исполняя волю великого князя, его дружинники перехватили митрополита Пимена в Коломне, сорвали с него митрополичье облачение и отвезли в ссылку в Чухлому. Священники из его свиты тоже были схвачены и сосланы в отдаленные монастыри, а боярину Юрию Кочевину отсекли голову.

Понимая, что Церковь не может оставаться без главы, великий князь, смирив гордыню, отправил своего духовника в Киев с приглашением митрополита Киприана занять митрополичий престол в Москве. Тот 23 мая 1381 года, в праздник Вознесения, торжественно въехал в стольный град и был благосклонно встречен Дмитрием Ивановичем и Евдокией Дмитриевной.

И еще одна весть оторвала великого князя от книг и молитв: пришедший от устья Яика хан Тохтамыш захватил Сарай-Берке. Булгарский эмир Би-Омар признал власть Тохтамыша, а бежавший за Дон Мамай начал готовить против хана войско. Сражение состоялось на реке Калке, притоке Ворсклы. В ходе сражения ногайцы во главе с эмиром Бармаком перешли на сторону Тохтамыша, и это предрешило исход битвы. Мамай был разбит и бежал в Крым, в генуэзский город Кафу. Но правители города не смогли смириться с тем, что в городе находится богатый, властолюбивый и коварный хан. В одну из прогулок по городу он был убит, а его богатства перешли в городскую казну.

Узнав про все это, Дмитрий Иванович тут же снарядил посольство в Сарай-Берке с богатыми подарками и выходом за два года.

6 января 1382 года архиепископ Дионисий прибыл в Суздаль. В этот день он совершил крестный Богоявленский ход. Впереди процессии несли икону Одигитрии Божьей Матери и Страсти Христовы[40], купленные Дионисием в Константинополе по очень высокой цене.

В Москву он не поехал. Киприан твердо сидел на московской митрополии. В дела московского князя не вмешивался, но и в свои Дмитрия Ивановича не впускал.

Постепенно страсти вокруг митрополичьего стола стихли.

К весне Дмитрий Иванович несколько отошел от потрясения Куликовской битвы. Потери большей части добычи и почти всего полона простить рязанскому князю Олегу Ивановичу он не мог.

Не просто было собрать полки: зрелые, закаленные в битвах воины остались на поле Куликовом, а молодая поросль еще не дозрела. Но как бы то ни было, тысяча конных и полторы тысячи пешцев были набраны. В июне 1381 года войско вступило в рязанские земли. Князь Олег, как мог, избегал сражения, но все больше и больше селений подвергались разорению, и тогда рязанцы принялись изводить московскую рать малыми ударами из засад, на переправах, лесных дорогах. Такой поход лишь раздражал и озлоблял великого князя московского. Он принял решение примириться. 6 августа 1381 года было заключено докончание[41], по которому рязанский князь Олег признал себя молодшим братом великого князя московского и братом князя Владимира Андреевича серпуховского, определили межи между княжествами, причем Лопасня и несколько спорных городов по северному берегу Оки и между Окой и Цной остались за Рязанью. Чтобы вновь не обострять отношений, Дмитрий Иванович не стал поднимать вопросы ни по добыче, ни по полону.

«Дело будущего… Я еще припомню рязанцам потерю добычи… Пожду пока», — решил великий князь московский, подписывая договор.

Ярослав, наметив в лето опять отправиться в Ярград, отложил поездку до более спокойных времен. Он чувствовал, что что-то зреет в ордынских землях и пришедший к власти в Орде хан Тохтамыш замышляет что-то. Но что?

Купеческие караваны и отдельные лодии купцов, уходя вниз по Волге в ордынские земли, не возвращались.