Фарли Моуэт - Шхуна, которая не хотела плавать

Мы последовали совету Пола. Выйдя на траверз фермы, где проживал коняга (находилась она в миле к востоку от моста), мы подали три коротких сигнала нашей туманной сиреной и встали на якорь, а Клэр принялась готовить обед. Был чудесный солнечный день, мы сидели, подремывая, за бутылкой вина и иногда поглядывали в сторону фермы.

Когда мы просигналили, коняги не было дома — он помогал свозить урожай с поля соседней фермы, однако часа в три он явился и неторопливо побрел к мосту. И был уже на полпути туда, когда его двуногий партнер, номинальный смотритель моста, вышел из дома и зашагал за ним.

В этот момент с востока донесся нарастающий рев, и несколько минут спустя появилась большая яхта с мощными двигателями, приближаясь со скоростью двадцать узлов. Она прошла мимо нас, не сбавляя хода, и поднятые ею буруны не только расплескали мое вино, но всколыхнули во мне волну ярости. Мой словесный залп в ее корму был заглушён тремя долгими завываниями ее клаксонов. Она желала, чтобы мост перед ней развели, и развели НЕМЕДЛЕННО! Она не сбросила скорости, и во мне вспыхнула надежда, что она врежется в мостовые опоры и пойдет ко дну. Однако в последний миг она дала задний ход, взметывая фонтаны брызг и извергая голубые клубы выхлопных газов. Под рев двигателей она пятилась, заполняя разводной пролет, явно бесясь из-за задержки.

Клэр как раз собиралась поднять якорь, когда на сцене появился этот левиафан.

— Забудь про якорь! — крикнул я ей. — Смотри на лошадь!

Коняга остановился как вкопанный ярдах в трехстах от моста. Прижимая уши, он следил за истерикой супер-яхты, а потом чинно повернулся и направился обратно на ферму. Он разминулся со смотрителем моста, но, насколько я мог судить, не обменялся с ним ни единым словом или знаком. Смотритель продолжал шагать к мосту, а яхта сотрясла тишину второй, а затем и третьей серией клаксонных завываний, полных гнева.

Затем она принялась злобно метаться взад-вперед параллельно мосту, но остановилась, когда смотритель перегнулся через перила. Мы находились слишком далеко и не слышали последовавшей беседы, но позднее смотритель изложил нам суть сказанного.

— Что же, месье, этот тип говорит мне, что он-де президент какой-то большой компании. Он говорит, чтобы я развел чертов мост вит-вит (Побыстрее (фр.)), потому что он торопится. Я выслушал, а когда он кончил, рассказал ему про моего коня. Видите ли, конь, он не любит громкого шума. Когда он слышит громкий шум, он уходит в конюшню, заходит в стойло и не выходит оттуда, пока тот, кто поднял громкий шум, не уберется прочь. Я говорю президенту, что очень сожалею, но конь, он не придет разводить мост, пока эта большая яхта будет в проливе Леннокса. Я говорю ему, что он должен выйти из пролива и обогнуть Иль-Мадам с той стороны, и, черт побери, он так и сделал, после того как сказал несколько слов, каких я никогда еще не слышал.

Мы увидели, как яхта повернулась вокруг своей оси, дала полный вперед и взревела, устремляясь теперь на нас. Но на этот раз я приготовился: крепко зажал стакан в руке и не пролил ни капли. На мостике я увидел мясистое лицо под фуражкой с золотым шнуром. Руки этого типа вцеплялись в штурвал так, словно он собирался сорвать колесо с оси, а лицо до того налилось кровью, что будь я кардиологом, так немедленно погнался б за ним на «Счастливом Дерзании» в уверенности, что без моих услуг ему не обойтись.

Когда замерли последние отголоски рева дизелей, коняга вышел из сарая, взыскательно оглядел пролив, а затем неторопливо направился туда, где смотритель покуривал трубку и любовался небом. Они вместе впряглись в деревянное бревно и начали вращать его по кругу, пока не открыли проход для нас. В пролете мы задержались немного поболтать. Коняга подошел к перилам и уставился вниз, на нас. Они с Альбертом словно бы прониклись взаимной симпатией, и я догадывался об источнике такой душевной гармонии. Думается, двух других настолько независимых четвероногих мне встречать не доводилось.

В следующие дни боги были к нам благосклонны. Грязевая ванна, которую приняла «Счастливое Дерзание», сделала свое дело, и шхунка оставалась кроткой. Возможно, ей стала интересна новизна ее нового мира. Мы миновали узкий пролив Кансо и вошли в пролив Нортумберленд, который, изгибаясь, как ятаган, отделяет Новую Шотландию от острова Принца Эдуарда. Если не считать короткой схватки с фронтальным шквалом, который положил шхунку на борт и чуть не сбросил Клэр с Альбертом в воду, плавание до Пикту, нашего следующего порта назначения, прошло без особых происшествий.

В Пикту к нам присоединился Джек Макклелланд, и верные своему слову Клэр и Альберт тут же сошли на берег.

Я смотрел им вслед с грустной завистью, тайно жалея, что не мог уйти с ними. Не то чтобы я имел что-нибудь против Джека как товарища по плаванию — просто я знал, что он не успокоится, пока не подвергнет себя, меня и «Счастливое Дерзание» какому-нибудь жуткому риску.

Прогноз погоды на вторую половину дня был скверный, и я полагал, что нам следует отложить отплытие до следующего утра. Джек и слушать не захотел.

— Вот что, — заявил он с обычным напором, — я сумел выкроить только неделю, чтобы помочь тебе добраться до «Экспо» на этой лохани. Значит, семь дней на тысячу двести миль. Мы будем плыть ночью и днем. Понятно?

— Да, Джек, — ответил я покорно.

И сошел на берег, чтобы отдать швартовы, где меня перехватил пожилой шкипер буксира, внимательно прислушивавшийся к нашему разговору.

— Ого-го-го! — сказал он с восхищением. — Этому вашему дружку пальца в рот не клади!

Мы отплыли в сумерках, двигаясь прямо посередине пролива Нортумберленд. Дул умеренный бриз, когда мы угодили в толчею, нас покачали сшибающиеся волны, но в целом все шло неплохо, пока перед рассветом ветер не стих и все не заволокло густым туманом. Несколько часов мы шли по компасу курсом, который гарантировал, что мы не окажемся вблизи суши. Но в восемь ноль-ноль, когда я внизу стряпал завтрак, меня, точно током, ударил крик Джека:

— Земля! Прямо по носу!

И действительно, прямо впереди сквозь туман смутно виднелся низкий берег, от которого нас отделяла новая толчея, бурлившая пенными волнами.

Джек заявил, что берег этот, несомненно, принадлежит Новой Шотландии и что мыс Торментин за ночь, видимо, вдался в середину пролива. На самом же деле мы заблудились. Пока мы обсуждали этот вопрос, я еще раз взглянул на «толчею» и вдруг с ужасом понял, что это вовсе не толчея, рожденная приливными течениями, а мель. Посмотрев на карту, мы пришли к выводу, что это могут быть только дурно прославленные Тайонские мели, тянущиеся вдоль берегов острова Принца Эдуарда. Мы отклонились от своего законного курса на много миль, и было очень много шансов, что наше плавание вот сейчас и завершится.

Мы кое-как выбрались, и я проложил новый курс, однако без особой уверенности. Наш компас совершенно очевидно загулял, и на него уже нельзя было полагаться. Он врал минимум на десять градусов, и остается только удивляться, что так незначительно, — когда я произвел осмотр, то увидел, что к самому боку компаса нежно прижимается большая стальная отвертка.

Я так и не установил, откуда она там взялась. Джек пробурчал что-то о непорядке в регуляторе двигателя среди ночи, а ведь компас совсем-совсем рядом. Вот и все, что он сказал. Ну да ладно.

За ночь слой беддекской грязи на корпусе «Счастливого Дерзания» опасно истончился. Так что мы зашли в Борден на острове Принца Эдуарда, там нашли чудесную отмель липкой красной островной глины и убедили шхуну сунуть в нее задницу на несколько часов. Когда мы вышли из Бордена, ее снова абсолютно закупорило, однако, медленно двигаясь на запад, она оставляла за собой след, темной кровью расходившийся в воде. Казалось, она вскрыла себе вены.

Мы продолжали идти по проливу и на следующий День зашли в акадинский порт Ричибакто на Нью-Браунсуике, чтобы взять топлива. С точки зрения Джека, лучше бы мы зашли куда-нибудь еще. У него страшная аллергия на всех ракообразных, а на омаров — особенно, и от их близости у него в буквальном смысле слова перехватывает дыхание, а по всему телу высыпает огненная, жутко зудящая сыпь. Ричибакто же один из мировых центров ловли омаров, а сезон был в разгаре.

Когда мы причалили, в порт начали возвращаться ловцы омаров. День у них выдался удачный. А поскольку мы были чужестранцами, то нам следовало оказать традиционное франко-акадийское радушие, и многие ловцы, проходя мимо нас, бросали в наш кокпит образчики своей добычи.

Под градом омаров Джек начал хрипло кашлять и бегать по палубе, точно собака, слишком долго разлученная с уличным фонарем. Обстрел не прекращался, и он начал чесаться, а его лицо становилось все более пунцовым. Глухо застонав, он спрыгнул на причал и замер, оглядываясь, точно его преследовали невидимые демоны. Но там ему спасения не было: повсюду грузовики с омарами, ящики с омарами и просто тысячи и тысячи омаров.