Наталья Павлищева - Мадам Помпадур. Некоронованная королева

Слуга Жером с самого утра был не просто на ногах, а в мыле. И не он один, когда у хозяина неприятности, и довольно крупные, покоя нет никому, даже тем, кто от него довольно далеко, а уж ближним слугам доставалось сполна.

Герцог д’Аржансон был столь взбешен, что попросту оторвал кружева на своем рукаве! Король объявил о его отставке и замене на ставленника Париса де Монмартеля маркиза де Пюизье. Герцог ни на минуту не усомнился, чьих это рук, вернее язычка, дело. Конечно, виновата маркиза де Помпадур, которую он всегда считал выскочкой, недостойной не только распоряжаться чем-то при дворе, но и вообще при нем появляться. В «этой стране» не место буржуа!

Если честно, то д’Аржансон прекрасно знал, что маркиза здесь вовсе ни при чем, но предпочитал думать, что именно она виновата в столь крупных неприятностях, постигших его. А уж думать о том, какое удовольствие ненавистной маркизе принесло сообщение о его отставке, герцог не мог вовсе, сразу начинали болеть зубы.

Что себе возомнила эта бабенка из Парижа?! Если ей когда-то удалось влезть в постель короля, не следует, что она может диктовать свою волю и свой вкус двору. Подумать только, низкородная буржуа, дочь бывшего лакея посмела встать вровень с аристократами и даже подчинить их своей воле. Смотреть не на что, ни фигуры, ни внешности, а туда же!

И снова герцог лукавил сам с собой, маркиза была хороша, очень грациозна и прекрасно сложена. Конечно, были и красивей, но не было столь же утонченной, столь же умеющей себя преподнести, очаровать и околдовать. Все оказавшиеся рядом подпадали под чары маркизы де Помпадур, но вынуждены были признавать, что это не только женские чары, но и чары умной, прекрасно образованной, много знающей актрисы.

А д’Аржансон имел вескую причину ненавидеть маркизу не только потому, что под ее влиянием находился король, но и потому, что самому герцогу в свое время не удалось очаровать тогдашнюю мадам д’Этиоль. Тех, кого не смогли победить, обычно ненавидят. Ненависть герцога была столь же сильна, сколь он сам умен и хитер. Нажить себе врага в лице бывшего министра иностранных дел очень опасно, но Жанна предпочитала этого не замечать.

Зря, потому что герцог нашел совершенно неожиданную союзницу в окружении фаворитки, тем более неожиданную, что она была близкой подругой маркизы де Помпадур…

Но фаворитку вовсе не занимало положение герцога д’Аржансона, ни бывшего министром иностранных дел, ни переставшего им быть. Жанна придумала новое развлечение для короля, у которого приступы меланхолии стали ужасающе постоянными. Она вспомнила о театре.

Ездить на представления из Версаля в Париж было не только неудобно, но и почти бессмысленно. Каждое появление короля в своей ложе вызывало ненужный ажиотаж, к тому же парижане вовсе не были в восторге от появления рядом с ним фаворитки, как и от ее появления вообще. Жанне становилось все труднее развлекать короля и не скучать самой.

Его величество, как капризный ребенок, все время ожидал сюрпризов, одаривая любовницу дорогими подарками вроде все новых и новых замков и домов в Париже и окрестностях, он ждал от маркизы искрометного юмора, интересных бесед, всезнайства, бесконечных развлечений, совершенно не задумываясь, когда она должна все успевать.

Жанне становилось все труднее придумывать для короля праздники, разбираться с министрами, вникать в строительство или обновление интерьеров зданий, принимать множество прошений ежедневно… заниматься действительно тысячей и одним делом и при этом выглядеть веселой, красивой, доброжелательной… Она не имела права быть не в настроении, на что-то пожаловаться, оказаться не в состоянии остроумно поддержать беседу, просто плохо себя чувствовать или быть не в духе. Фаворитка должна была соответствовать, соответствовать и соответствовать. То, что легко прощалось другим, могло стоить фаворитке ее места, потому Жанна не жила, а существовала в непрерывном старании быть лучше всех. Прежде всего это делалось для Людовика. Жанна прекрасно понимала, что малейший ее промах скажется на короле, а ее успехи приятны Людовику.

Шли месяцы, складывались в годы, а его величество не только не собирался избавляться от фаворитки, но и все больше попадал под ее влияние!

Буржуа из Парижа постепенно брала верх над высокородными, диктуя им свои вкусы. Конечно, вкус у маркизы был хорошим, но подчиняться ему те, в чьих венах текла кровь старинных родов, не желали. Они по-прежнему лелеяли мечту убрать от короля выскочку, заменив фаворитку пусть некрасивой, глупой, развратной, какой угодно, но своей дамой.

Заговоры вокруг Помпадур продолжали роиться…

Герцог д’Аржансон спешил по коридору Версальского дворца в необычной для себя роли тайного посетителя. Ему нужно было срочно перемолвиться парой слов со своей любовницей маркизой д’Эстрад, считавшейся подругой фаворитки, но после начавшейся любовной связи с герцогом ставшей скорее ее врагом. Известие было весьма важным и не могло быть передано ни запиской со слугой (мало ли кому попадется на глаза), ни немного погодя на приеме (мало ли кто услышит, ведь в Версале уши есть и у стен). Пришлось отправляться самому. Конечно, тоже рискованно, но если и попадется, то все посчитают, что бегал на свидание. Смешно герцогу бегать, однако бывают случаи…

Он осторожно поцарапался в дверь к маркизе и стоял, оглядываясь. Нет, вроде никто не заметил… Царапанье в Версале заменяло стук, считалось, что так услышит меньше ненужных ушей.

С той стороны раздались торопливые шаги, и голос горничной поинтересовался:

– Кто?

– Это я, – шепотом ответил герцог и тут же был вынужден прикрыть нос платочком, потому что в отворенную дверь понесло не совсем приятные запахи даже для Версаля.

Д’Аржансон не успел сказать, что зайдет позже, как горничная ловко втянула его внутрь и дверь тут же закрылась.

Маркиза не относилась к высшей категории придворных, потому ее покои во дворце были весьма скромны, то есть состояли из двух комнат небольшого размера. Из второй, служившей спальней, с которой герцог был неплохо знаком, доносились весьма характерные звуки – маркиза ставила клистир перед вечерним приемом. Вернее, клизма уже была поставлена, и теперь кишечник просто освобождался от бывшего обеда.

Это было совершенно обычным делом для дам Версаля, клистир способствовал хорошему цвету лица и тонкости талии, а потому его обязательно делали перед каждым балом или когда надо выглядеть хорошо. Выглядеть надо было всегда, потому запахи и звуки последствий клистира тоже были обычны для дворца.

Из спальни донеслось:

– Кто там?!

– Это я, мадам. У меня одна новость: сегодня!

Видно, новость была весьма важной, потому что звуки прекратились, а сама маркиза тут же показалась из двери, одергивая подол платья.

– Сегодня? О, как я рада! Неужели удалось?

Рановато вышла мадам, жестокая необходимость позвала ее обратно в спальню, а герцог поспешил убраться вон, махнув на прощание рукой:

– Потом обсудим.

Провожали его горничная и все те же звуки из-за двери…

Мадам д’Оссэ закончила ночной туалет маркизы, но уходить почему-то не спешила. Жанна удивленно вскинула на горничную глаза:

– Вы можете идти.

– Мадам… позвольте мне кое-что сказать.

– Слушаю.

Жанна вдруг подумала: что, если д’Оссэ попросит отпустить ее с должности, это будет ощутимым ударом, ведь вокруг оставалось все меньше преданных людей и все больше готовых ужалить исподтишка. Она устала, очень устала постоянно слышать за спиной шипение, видеть завистливые и злые взгляды…

Нет, Жанна вовсе не была идеальной, но как же тяжело, когда вокруг только ненавистники! Даже отношения с королем в последнее время стали прохладными. Нет, она по-прежнему старалась всячески развлечь его величество, ставились спектакли, то и дело устраивались увеселительные прогулки, фейерверки, организовывались поездки, давались обеды… Но Людовику была нужна постель. Каждую ночь и до изнеможения, а у Жанны изнеможения хватало и без объятий. Однако дело не в том, что она смертельно уставала за день, все же приходилось крутиться, а в том, что организм все больше давал сбой, причем в той части, которая должна быть здоровой именно у нее. Каждая ночь превращалась в мучение, она чувствовала боль, поэтому ни радости, ни удовольствия не получала. Больше не было тех пылких объятий, которые сделали Жанну фавориткой, она просто физически больше не могла соответствовать Людовику как любовница.

Это не осталось тайной для Версаля, где вообще невозможно сохранить ничего в тайне.

Как же обрадовались все, кто твердил, что фаворитка долго не продержится. Она продержалась долго, до сих пор. Но что дальше? Людовик все чаще оставался неудовлетворенным, это плохо, очень плохо…

А ее саму покидают прежние подруги. Узнав, что у д’Эстрад любовная связь с ее злейшим врагом герцогом д’Аржансоном, Помпадур едва не схватилась за голову. Удалить от себя маркизу, числящуюся в подругах и к тому же представлявшую ее саму ко двору, немыслимо, но и терпеть рядом – значит, точно знать, что каждый шаг становится известен бывшему министру.