В. Зарудный - Фрегат «Бальчик»

- Ай да Черниговская губерния! Не дурно, знай наших! Давайте гоняться мимо фрегата, туда, по направлению мыса Доб! Вот увидите, как я вас обгоню.

- Давайте!

Вот когда заговорило самолюбие!

Можно ли же на катере с дрянными парусами обогнать великолепный полубарказ со шкунским вооружением? Эх, как славно было бы оставить его за кормой, потом вдруг спуститься и обрезать его под носом, чтобы он, злодей, не задевал в другой раз.

И вот началось наше соперничество.

Как сделаешь удачный галс, - радостно забьется сердце, кажется, будто весь мир смотрит и аплодирует; вдруг смотришь: злодейский катер впереди на ветре; эх, не ловко… браво, браво, на катер налетел порыв, он придержался; у него заполоскали паруса; он пошел гораздо тише; наша опять взяла, но ненадолго… Мичман В. в несколько галсов обогнал меня жесточайшим образом: еще далеко не дойдя до фрегата, спустился перед носом и варварски хохочет.

- Пятое крейсерство, батюшка, делаю, так где вам со мною тягаться, - говорил В., идя борт о борт.

- Шлюпочный флаг поднят на фрегате! - крикнул матрос, сидевший на носу.

- И позывные наши вымпела: нас зовут; другие шлюпки уже все пристали к борту; ну, давайте гнать к фрегату.

- Шлюпочный флаг и вымпела спустили! - крикнул матрос.

- Что это значит? - заметил В. - Это недаром, на фрегате не знают еще, видели ли мы сигнал или нет. Ведь мы им не отвечали.

В. привстал с банки, не оставляя румпеля, осмотрелся кругом и сказал воодушевленным голосом:

- Ну, батюшка, шквал идет, да какой! Нужно не зевать, а то прощайтесь со своей Черниговской губернией.

Небольшой озноб пробежал по моим жилам; потом я вдруг воодушевился, и любопытство, смешанное с радостию, заступило место страха. Я взглянул в ту сторону, куда смотрел В., и увидел за темносиним пространством моря широкую пенистую белую полосу, которая медленно приближалась к нам.

- Ого! - сказал В., - да этакую штуку мне в первый раз приходится встречать на шлюпке.

Я натянул фуражку покрепче на голову и судорожно сжал румпель рукой. Матросы сидели совершенно равнодушно; даже любопытство не очень ясно выражалось в их глазах.

- Куда вы правите! - сказал мне В.: - на фрегат нечего и думать попасть, нужно спускаться по ветру, к вершине бухты, куда бог занесет. Тут шутить нечего, вы увидите, что это будет. С фрегата раньше увидели шквал, - оттого и потребовали нас, да когда догадались, что шквал ударит на нас сбоку, так и спустили вымпела. Вот когда радоваться нужно, что у нас нет чугунного балласта, а вместо него анкерки с водой; если бы не анкерки, пошли бы мы на дно вместе с чугуном.

Мы спустились к вершине бухты по направлению к устью речки Цемес, взяли рифы у парусов, а задние убрали совсем. Через несколько минут ветер стих, и мы услышали глухой шум, подобный тому, который бывает в лесу, когда вершины деревьев колеблются от сильного ветра. В одно мгновенье темный цвет воды изменился в яркий молочный блеск, в ушах раздалось оглушительное шипенье, шлюпка полетела, как птица; я налег всеми силами своих мускулов на румпель, чтобы он сам не вырвался из моих рук. В несколько секунд мы пролетели огромное пространство - в это время я ни о чем не думал и ничего не боялся; опасность вызвала спасительный запас душевной энергии, которая не допускала малодушного ощущения робости.

Шквал скоро прошел.

- Вот лихо прошипел! - сказал я мичману В., когда мы поравнялись, - его шлюпка осталась позади тотчас после шквала.

- Нет, вы вот что скажите: шлюпки каковы, как выстроены, как вооружены! Право, для удовольствия можно шквал встречать на таких шлюпках.

- Шлюпочный флаг и позывные вымпела подняли, - сказал матрос.

- Вот видите, что я прав был, - сказал В.: - на фрегате спустили флаг для того, чтобы не сбить нас с толку. Ударь на нас этот самый шквал вдруг сбоку, пропали бы мы с вами без всякого сомнения.

- И хитрый он какой, - сказал один из матросов, смотря на небо: - ишь ты, тучи нет, откуда оно взялось?

Я взглянул на небо, и тогда только мне пришло в голову, что, действительно, примечательно то, что шквал налетел без всяких предвестников. И ты, брат, хитрый, подумал я про матроса: по крайней мере, хитрее меня в этих вещах, хотя и не читал метеорологии.

Возвратясь на фрегат, я старался показать высшую степень равнодушия к тому, что случилось. На вопросы о шквале я отвечал: пустое, что это за шквал, такие ли шквалы бывают!

Злодеи-сослуживцы тотчас же подметили хвастовство.

- Браво, какой моряк! для вас все нипочем; только не худо бы вам пореже испытывать подобные удовольствия на шлюпках, ежели вы рассчитываете на потомство.

Мичмана В. потребовали к адмиралу.

Через несколько минут он вошел в кают-компанию, бросил фуражку на стол и сказал с живостью:

- Черт побери, как скверно быть начальником!

- А что?

- Кому вы думаете хуже было во время шквала: нам или тем, кто нас посылал кататься? Нам было весело, - мы были воодушевлены, а им каково? Право, нужно иметь железную душу, чтобы переносить беспрестанное беспокойство, или нужно быть эгоистом. Ведь какое положение, в самом деле: подать помощь невозможно, руководить также нельзя, хорошо еще, что мы распорядились как следует, а то ведь это просто мучение видеть, как некоторые сами себя губят в подобных случаях.

- Что говорил вам Павел Степанович?

- Сказал, что мы дельно распорядились; по глазам его нельзя не видеть, что он в восторге и только старается показать равнодушие. Когда я выходил из каюты, он сказал: теперь я вижу, что вы бравые офицеры-с.

- Так и сказал?

- Так и сказал.

- Значит, и про меня то же самое сказал?

- И про вас то же самое.

Я быстро начал ходить по кают-компании, потирая руки, и сам себе верить не хотел, что я бравый офицер, - этот титул был для меня выше самого почетного сана в государстве.

Вечером в этот день я был необыкновенно весел; минутная опасность освежила организм; прелесть жизни казалась вдесятеро привлекательнее, а похвала уважаемого начальника воодушевила меня смелостью и безотчетною надеждою на будущее.

Я лег спать с отрадным чувством, как будто предвидел то веселое развлечение, которое предназначалось мне испытать на другой день.

Нахимов действовал на молодых офицеров не властью, а убеждением, и не старался возбуждать между ними зависть и соперничество; напротив того, он всеми силами старался передать каждому офицеру порознь любовь к своему делу. Между этими двумя системами есть большая разница. Когда главным двигателем служит соперничество, тогда успех одного деятеля огорчает и пугает других, которые ему не содействуют, а, напротив того, иногда невольно препятствуют успеху отрасли искусства. Молчание иногда более вредит, нежели безусловное отрицание, которое может навести на путь истины людей проницательных и беспристрастных.

Если же всех членов общества одушевляет любовь к своему ремеслу, тогда успех каждого члена порознь радует всех вообще и все дружно стремятся к общей благой цели, не огорчаясь успехами и преимуществами одного товарища, начальника или подчиненного.

Нахимов избрал верный путь к той цели, которую имел в виду еще в начале своего труженического поприща, и нельзя не сказать, что он действовал оригинально в то время, когда многие употребляли для пользы службы, а в особенности для своих выгод, одну только силу власти. Многие дают слишком важное значение искусственному образованию и авторитетам; действия подобных начальников обнаруживают иногда презрение к своим подчиненным и отрицание той истины, что каждый человек хорош сам по себе, что в каждом из людей есть частица божества - душа и вместе с ней сила творчества, подавленная, может быть, неблагоприятными условиями жизни.

Восторг! Восторг! Совершенно неожиданно заревела бора, та самая знаменитая бора, которая давно уже прославилась своим свирепством; о подвигах ее будут сохранены предания в потомстве черноморских моряков. И я, наконец, увидел ту бору, которая уничтожила однажды зимой целую эскадру крейсеров, искавших приюта в коварной бухте, осененной хребтом Варада.

Как точильная машина, гудел ветер между снастями, которые гнулись дугой, несмотря на то, что были туго натянуты.

Голосов не слышно, все наверху, спускают стеньги, реи, я стараюсь сосредоточить внимание на работах, но не могу: радость мешает мне быть внимательным. Я смотрю за борт и восхищаюсь видом изрытой поверхности бухты, покрытой пеной; смотрю, как ветер рвет в клочки верхушки валов и дробит их горизонтальным дождем; еще повыше несется водяная пыль; откуда она взялась? кто ее знает! То смотрю на Павла Степановича и любуюсь оригинальной формой летнего платья, обтянутого назад ветром; с удивлением прислушиваюсь к хриплому голосу Александра Александровича, - откуда берутся у него силы так кричать? То смотрю на воодушевленные лица офицеров, которые с удовольствием потирают руки, но не отвлекаются от своего дела, - как я. Когда работа кончилась, я не сходил сверху и заглядывал всем в лица.