Игорь Росоховатский - Изгнание Изяслава

Наконец варягам удалось столкнуть бус с отмели. Да переменился ветер. Парус обвис. Усталые гребцы не могли с прежней силой работать веслами. Теперь уже русские с гоготом протянули варягам весло. Особенно усердствовал в насмешках сам боярин Жарислав, но приказал не сбавлять ход:варяги со зла могли взяться за луки. Бус еще долго мелькал сзади, все уменьшаясь. Затем совсем исчез за поворотом…

На шестой день караван миновал устье Припяти. Слева лежали земли древлян. Лодьи приближались к смоленским владениям. Строптивы древляне, непокорны. В большинстве своем – язычники. Убивают монахов, насаждающих Христову веру, громят княжьи дружины, взимающие дань. Оттого мерзостны и князю, и митрополиту. Тут приходилось все время держаться на середине реки – язычники могли напасть на княжьих людей, забрать товары. А добыча была бы немалая:двадцать и семь штук царьградских паволок[20], переливающихся всеми цветами радуги, словно хвост павлина. Одна паволока, пурпурная, изукрашена кругами и грифами – чудовищами с головами орлов и туловищами львов, на другой, крученого шелка, темно-зелеными и золотыми нитями вытканы травы, цветы, звезды. А мечи с серебряными рукоятями, золотые чаши и киевские колты – серьги с тремя кубиками?. . В каждом кубике, покрытом эмалью, слезилась крупная жемчужина, а по краям вились узоры из золотой проволоки. Но самая большая ценность – Евангелие, везомое новгородскому посаднику Остромиру. Переплет его покрыт причудливой вязью из золота, буквы на листах выведены мудрейшими переписчиками Софии Киевской. Два года работали они. Пуще ока наказывал князь беречь эту книгу.

И еще одно чудо везли купцы с царьградского торжища в подарок Остромирову сыну Вышате. Было то чудо тоненькое станом, с длинными волосами, огромными глазищами метало черные стрелы. В кого попадет стрела, теряет сон и покой. Звали чудо – Селия. Завернутая с головы до ног в покрывало, рабыня Селия целыми днями сидела неподвижно и глядела на воду. А то вдруг заводила песню, печальную, заунывную.

Не один из воинов заглядывался на Селию, но купцы зорко следили за девицей, умели остановить ретивых. "Подарок" должен быть доставлен в целости. Это сулило купцам посадничьи милости.

Наступал вечер. Длинные лучи солнца уже не так немилосердно жгли измаявшихся гребцов. Изяслав-отрок присел на носу. Он забыл об опасности и любовался берегами, вслушивался в шелест воды за бортом. Ему никогда не надоедало смотреть на волны. Куда они бегут? Куда торопятся? Так же неустанно текут и люди, торопятся туда, откуда никто не возвращается…

В музыку волн вплелся тонкий голос, почти неслышный, мягкий и печальный. Пела-плакала Селия о своей загубленной жизни в чужом краю среди чужих людей. Сердце Изяслава сжалось от непонятной жалости к самому себе. Много ли радостей знал он в жизни? Но зато сколько было горестей, обид! Так устроено все:дары судьбы обманчивы, получаешь совсем не то, чего ждешь; за самую малую радость платишь большую цену, иногда непосильную, иногда горестную. Почему нельзя просто так сидеть в лодье, глядеть на волны, на небо, слушать этот волнующий голос? Почему надо бояться за свою жизнь, тревожиться за князя, подвергаться опасности?

Он искоса глянул на поющую. Она тихо раскачивалась в лад мелодии. В это время один из воинов, по имени Палин, мощный, приземистый, похожий на пень огромного дуба, волосатой лапой зажал рот рабыне.

– Молчи! – гаркнул он, и вторая его лапища полезла под покрывало.

Изяслав рванулся к нему:

– Не смей!

Тот удивленно расширил наглые выпученные глаза и еще крепче сжал девушку.

– Отпусти ее! – в ярости и страхе перед могучим воином завопил отрок и поднял плеть.

Один из гребцов хотел было вмешаться, чтобы не дать разгореться драке, но боярин Жарислав движением руки приказал ему оставаться на месте.

Палин отшвырнул девушку и шагнул к Изяславу. Но навстречу ему встал Турволод, занес весло. С Турволодом Палину не хотелось тягаться. Он переступил через девушку и сел на свое место. Но злобу затаил. И никто не заметил, с каким сожалением вздохнул Жарислав.

Селия с трудом поднялась. Ее покрывало приоткрылось. Черные глаза с благодарностью глянули на Изяслава. Он почувствовал, как перехватило дыхание, повернулся и пошел на свое место.

Боярин распорядился пристать к берегу. Решено было ночевать в лесу. Лодьи и струги оставили на воде, привязав длинными веревками к деревьям. Выставили четырех дозорных и улеглись – кто просто на траве, а кто подстелил плащ или наломал веток.

Изяслав долго ворочался с боку на бок, потом встал и подошел к Турволоду, назначенному в дозорные.

– Ложись, спи. Я за тебя постерегу, – предложил он.

Турволода уговаривать не пришлось. Через минуту и его густое сопение присоединилось к общему храпу.

Изяслав уселся невдалеке от тлеющего костра, прислонился спиной к подножию толстенного граба. Скоро глаза устали вглядываться во тьму, и он полузакрыл их. Отроку виделись грядущие дни:подвиги и слава… Вот он скачет впереди дружины, вот князь награждает его, возносит и над отроками, и над боярами…

Вдруг он вздрогнул, повернул голову. Тихий шелест послышался где-то близко…

Из-за дерева в черном покрывале вышла Селия. Ее лицо в свете луны кажется загадочным, губы шевелятся, будто шепчут молитву. Рабыня идет прямо к отроку, зовет:

– Заслявь, Ызаслявь…

И не чует отрок, как очутился возле нее совсем близко, так, что стал слышен горьковатый запах благовоний, которыми натирали смуглое тело Селии. Глядит она на него, своего заступника, с немым почитанием. Сказать ничего не может – не знает ни слова, понятного ему. Берет его ладонь, прижимается к ней щекою и снизу вверх глядит отроку в глаза, словно молится на него. И он понимает:"Ты мой купец, ты мой господин-владетель, и все небо – ты. И ты – моя земля. Мой хлеб, и моя розовая сладкая вода, и моя красная кровь – все ты". А он проводит рукой по ее волосам, и она понимает:"Ты – моя нежность".

…И было утро следующего дня. Опять плескались о борта волны Днепра-Славутича. Селия, завернувшись в покрывало, молча глядела в воду. Там она видела отражение любимого.

Навстречу каравану попадались лодьи и другие караваны гостей-купцов. Днепр был широким торговым путем. Из немцев везли оружие и панцири, из варягов – рыбий клей и "рыбий зуб", моржовые клыки. Русь вывозила круги воска для свечей, бочки меда, связки мехов соболей, горностаев, хорьков, куниц, лисиц, бобров, зайцев, выделанную кожемяками конскую кожу – юфть, украшения, кольчуги и мечи…

Встречаясь, купцы перекликались, привечали знакомцев. Случалось, дело доходило и до ругани, и до стрел.

Чем ближе к истокам, тем мельче становился Днепр. Труднее было управляться с судами. Вблизи Смоленска караван свернул в устье мелкой речушки Катынки и вскоре пристал к берегу. Начинались поселения волочан выносливых умелых работников, перетаскивающих суда волоком от Катынки в реку Лелекву.

Тут и заночевали. Разбрелись по землянкам местных жителей. И никто не видел, как две тени выскользнули из землянок и подались в лес. А на рассвете у Изяслава глаза стали прозрачнее, и под ними лежали синие тени. Селия прятала лицо в покрывало.

Едва порозовели верхушки елей, купцы вслед за проводником пошли потаенной тропкой к требищу[21]. В жертву несли козленка и корчагу меда.

Не дойдя до требища настолько, чтобы деревянные идолы не могли их заприметить, купцы остановились и начали истово креститься. Потом, согнувшись, чтобы и другая сторона – Иисус Христос не увидел, сняли с себя нательные кресты и отдали на сохранение проводнику. Быстро, почти бегом направились к требищу – пусть идолы приметят, как жаждут купцы их милости.

На круглой площадке, окруженной забором, стояло несколько высоких деревянных столбов. Они оканчивались грубо вырезанными человечьими головами. Старый волхв ежечасно подкладывал в небольшой костер ветки, обкуривал богов. Купцы дали волхву две монеты. Он указал им на Волоса, покровителя торговли, благодетельного бога скота и богатства, и Стрибога повелителя стихий, властелина ветров. Старший из купцов протянул козленка, показывая, что это – дар. Волхв зарезал его каменным ножом и, разделив мясо на равные доли, положил перед Волосом и Стрибогом. Остальным идолам вымазал кровью губы, чтоб и они отведали требы и не рассердились на гостей.

Волхв начал молиться, постукивать деревянными тарелками. Купцы ушли успокоенные – им обеспечена поддержка. Отойдя немного от требища, взяли у волочанина свои кресты. Перед тем как надеть их, еще несколько раз поклонились в сторону требища – ибо все же Волос и Стрибог страшнее Христа. Божий сын милосерден и всепрощающ, а они гневны и злопамятны. Исполнив обычай, купцы бросились бежать к лодьям.