Всеволод Липатов - Ночной директор. I том. История, рассказанная в тиши музея

А за заиндевевшими окнами неспешно струилась ночь, переворачивая ещё одну страницу в истории человечества. Пройдёт ещё несколько дней и ночей и, сегодняшние дневные и ночные события порастут быльём. И чем дальше, тем больше небылиц будут складывать об этом. Такова уж людская натура, и с этим ничего не поделаешь.

Ночной Директор, вздохнув, прошёлся по выставочному залу. Остановился около витрин, в которых лежали копии древних летописей.

– Ну, как им можно безоговорочно доверять. Да просто ради любопытства можно почитать свидетельства тех времён, что дошли до нашего времени, чтобы понять, люди всегда были горазды сочинять и преувеличивать.

Север всегда притягивал к себе взгляды. И не только неутомимых искателей новых земель, необычных приключений и громкой славы, но и желающих разбогатеть. А уж слухи про эти неведомые земли ходили самые разнообразные, порой доходившие до полного бреда. Но им верили, как в средневековье, так и до сих пор, нет-нет, да и просочиться где-нибудь в печати или по телевидению такая несуразица, что просто диву даёшься, и как это люди придумали такое! И ведь верят же обычные обыватели, вот что самое печальное. Что уж говорить про времена, отдалённые от нас веками и не отягощённые средствами массовой информации и другими признаками техногенной цивилизации. В те далёкие эпохи очевидцев проверить было невозможно, вот и любили путешественники прихвастнуть своими подвигами или удивительными описаниями увиденной жизни «незнаемых» народов. И в этот момент они могли таких страстей нагнать на наивного средневекового обывателя Европы, что те могли лишиться спокойного сна и хорошего аппетита. Действительно, почитаешь иные летописи, описывающих северные народы, и может привидеться такое, что современные фильмы ужасов покажутся наивной сказкой для дошколят.

Вот для примера небольшая выдержка из древней летописи:

«На восточней стране, за Югорьской землею над морем живут люди Самоедь, зовомы Могонзеи, а ядь их мясо оленье да рыба, да межи собою друг друга ядят, а гость к ним откуды придет, и они дети свои закалають на гостей, да тем кормят, а который гость у них умреть, и они того съедають, а в землю не хоронять, а своих тако же. Сия же люди не великы възрастом, плосковиды, носы малы, но резвы вельми и стрелцы скоры и горазды, а ездять на оленях и на собаках. А платие носять соболие и оленье, а товар их соболи».2

А дальше ещё больше, ещё круче, фантазия рассказчика, или летописца, разворачивалась во всю ширь:

«В той же стране иная Самоедь такова же, Линная словеть. Лете месяц живуть в мори, а на сусе не живут того ради, занеже тело на них трескается, и они тот месяць в воде лежать, а на берег не смеють вылести».3

Жутковатое зрелище, надо признаться. Но ведь именно таким несуразностям обычно больше всего и верят обыватели. А если ещё почитать описания местных народов, то картина вырисовывается просто фантастическая:

«В той же стране есть иная самоядь: по пуп люди мохнаты до долу, а от пупа в верхь яко же и прочии человеци»…

«В той же стране иная самоядь: в верху ръты на темени, а не говорять, а образ в пошлину человечь, а коли ядять, и они крошять мясо или рыбу, да кладуть под колпак или под шапку, и как почнуть ясти, и они плечима движуть в верх и вниз».

«В той же стране есть иная самоедь: яко же и прочии человеци, но зими умирають на два месяца. Умирають же тако: как где котораго застанеть в те месяци, то тя (там) и сядеть, а у него из носа вода изойдеть, как от потока, да примерзнеть к земли, и кто человек иные земли не видением (неведением) поток той отразить (отломить) у него и запхнеть с места, и он умреть… А иные оживають, как солнце на лето вернется».4

И ведь же искренне верили таким россказням. А куда деваться, никто там не был, вот и приходилось полностью доверять рассказчикам. Ну, а летописцы вслед за ними записывали, и вполне возможно, что-то привносили своё. Человеческая фантазия ведь не знает границ. Но вот что интересно, если непредвзято посмотреть на эти описания далёких земель и населяющих их диких народов, как тогда считалось, то вырисовывается интересная картина. Там почти нет вранья.

События и описания гипертрофированны, во многом преувеличены, но это скорее для красного словца, чтобы поразить воображение слушателей. Всё-таки сказывалось незнание местных обычаев и нравов, невнимательность и забывчивость путешественников. Да, это всё есть. Но многое и сейчас интересно для современных этнографов. Хотя бы взять такой момент, аборигены-кочевники до сих пор хоронят своих умерших прямо на земле, в специальных ящиках, а не закапывают в землю.

Вот ещё один фрагмент, где при детальном изучении видно, что всё же истина в этих летописях есть.

«В той же стране, и верху Оби рекы великыя есть земля, Баид именуемая, леса на ней нет, и люди, как и прочии человеци, живут в земли, а едять мясо соболие… А соболи же у них черны вельми и великы, шерсть живого соболи по земли ся волочить».5

Говоря иными словами, люди жили в землянках, что даже для Европы того времени было вещью привычной. Ну а то, что ели мясо соболей, так тут по принципу, что поймал, то и съел. А вот случаев людоедства, кстати, за все эти века не зафиксировано. Единичные случаи во время сильного голода, вот и всё, чем располагают современные исследователи. Так что лукавят путешественники. Вот только зачем?

Ночной посетитель прошёлся вдоль витрин, прислушался к ночной тишине, разлившейся в музее. Но всё было спокойно, как всегда в эту пору, когда любопытные экскурсанты не шуршат обувью и одеждой, не шепчутся, и не хихикают невесть над чем, а над всем этим разносится голос экскурсовода.

Человек вспоминал летописи, которые ему довелось прочитать. Ему не давала покоя одна мысль. Зачем надо было придумывать всякие небылицы? Ведь и того, что удавалось увидеть, хватило бы на любой лихой приключенческий роман. Но ведь им было мало, они добавляли своих страстей. Неужели только для красного словца и чтобы поразить воображение слушателей?

Описания жизни и быта северных народов с течением веков практически не изменились. Сохранились воспоминания знаменитого венецианского путешественника Марко Поло, которые он записывал во время своих странствований, в конце XIII века:

«Где всегда темно, нет ни солнца, ни луны, ни звёзд. У жителей нет царя; живут они как звери, никому не подвластны. Их ум не развит и они похожи на идиотов. У этих людей множество мехов и очень дорогих; есть у них соболя очень дорогие, лисицы чёрные и много других мехов. Все они охотники и просто удивительно, сколько мехов они набирают. Соседние народы, оттуда, где свет, покупают здешние меха; и носят они меха туда, где свет, и там продают; а тем купцам, что покупают эти меха, большая выгода и прибыль».6

Оставим на его совести утверждение насчет «ума» и других умственных способностей аборигенов и их государственного строя. Не будем вспоминать, что в это самое время в самой Европе властвовала святая инквизиция, на кострах тысячами сжигались еретики, а страны раздирались войнами. Давайте, просто вспомним его завистливое замечание о добыче пушнины, или как бы сейчас сказали, «мягкого золота».

Кстати, именно добыча и продажа пушнины сыграли огромную роль в истории России, и это отмечают многие исследователи.

Присоединение Сибири весьма обогатило российскую казну. К тому же традиционные промыслы добычи пушного зверя в печорских и пермских землях к тому времени сильно оскудели, зверь был выбит. А в то же время за границей заметно вырос спрос на русскую дорогую «мягкую рухлядь», как тогда называли пушнину. Русский соболь издавна высоко ценился во многих европейских и азиатских странах. В те времена меха были своеобразной русской валютой, ими расплачивались, дарили иноземным послам и государям. Поэтому вполне понятно, почему в кремлёвских платах проявляли такой пристальный интерес к торговым делам, которые разворачивались на этих загадочных и далёких территориях.

Не только русские искали дороги в Сибирь. Иностранцев тоже манили северные богатства. И лишь только великие трудности пути не давали разгореться пушной лихорадке в той мере, в какой это случилось на Аляске, когда там нашли золото.

Рассматривая документы, ночной смотритель вспомнил, как в музейных фондах ему довелось подержать в руках старую, ещё дореволюционную карту Сибири. Припомнились современные каталоги древних карт. Наивное представление людей, живших несколько веков назад, сейчас просто умиляли. Тогда на картах любили рисовать неведомых зверей: драконов, змей, и прочую мифологическую нечисть, якобы населяющих неведомые земли. Изображались золотые бабы и многое другое, на что только способно человеческое воображение. Смело давались имена народам, вот так и появлялись загадочные Гоги и Магоги. населяющие все нецивилизованные земли. Так что первые картографы были скорее художниками, чем учёными. Ведь первые карты представляли собой скорее художественную картину, чем документ.