Алан Фостер - Маори

В некоторых лавках продавались произведения местного искусства, всякие поделки и безделушки, которые были сработаны с тонким расчетом на удивленное приподнимание бровей, выпучивание глаз и отвисание челюсти. Вид этих вещиц вызывал нервные смешки среди женской половины колонистов. Спрос был хорошим. Кто же откажется подивить своих знакомых «экзотикой» на каком-нибудь званном вечере по возвращении в Нью-Бедфорд или Саутгемпон? Маори оказались умелыми ремесленниками. Они ловко мастерили крючки и иглы из рыбных костей, юбки из вездесущего льна, очаровательные корзины и кузовки, а также тяжелые боевые дубинки. Последние изготавливались опытными резчиками из тяжелых пород дерева или из разновидности жадеита, который поставлялся с Южного Острова. Маори называли его зеленым камнем и ни перед чем не останавливались, лишь бы заполучить его. Дубинка обтачивалась, отполировывалась и в таком виде была традиционным и довольно грозным видом оружия в здешних местах. Впрочем, в последнее время Коффин заметил, что воин племени маори с радостью готов был обменять свою боевую дубинку, жену или ребенка на современный мушкет с запасом пороха.

Боевая дубинка пользовалась зловещей славой. Были у маори сувениры и похлеще…

Мальчишка вышел из узкого переулка между двумя лавками. На вид ему было не больше пятнадцати. Или юнга, или, что еще более вероятно, подмастерье портного, который специализировался на пошиве парусов.

— Прошу прощения, сэр, — проговорил он, поворачиваясь к Коффину так, чтобы тот сразу заметил его сумку, сшитую из парусины с наплечной лямкой.

— Вы похожи на джентльмена, которого наверняка привлечет необычная вещица.

Он говорил уверенно и смело, без тени колебания или смущения.

Коффин глянул на заполненную сумку, отлично догадываясь о ее содержимом. Он попытался обойти мальчишку стороной, но тот вновь проворно преградил ему дорогу.

— Вы же еще не видели моего товара, сэр! По крайней мере, давайте я вам его покажу.

— Я знаю, что ты продаешь, парень. Я не хочу иметь ничего общего с этими грязными делишками.

На какую-то секунду лицо мальчишки стало обиженным. Но затем бодрость вернулась к нему.

— В этом нет ничего грязного, сэр. Поймите! Это же находка для анро… атро… антропологов!

— Он улыбнулся и облегченно вздохнул, когда ему удалось произнести правильно это сложное слово.

— Наука!

— Еще раз повторяю: это грязное дело. И хотя я не религиозен, я решительно против этого.

— Я так и думал! Наслушались, небось. Бог знает кого! А сами-то и не знаете и не видели ничего! Вот что, сэр, взгляните, чтобы потом не повторять за другими всякие глупости.

Паренек, видно, и не подозревал о своей наглости. Он быстро опустил сумку на землю, нагнулся и вытащил на свет часть ее содержимого. Подозрения Коффина полностью оправдались. Он взглянул на объект, который показывал ему юный торговец, с искренним отвращением.

Это была голова маори. Закопченная, забальзамированная и, надо признать, прекрасно сохранившаяся. Человек с железными нервами даже назвал бы ее «свежатинкой». Малолетний торговец в ожидании реакции скалился на Коффина с удивительным самодовольством.

Молодой капитан тут же отвернулся.

— Полсоверена, сэр. Такой цены больше ни у кого нет! На всем Пляже вы не найдете лучшей головы, даже если будете предлагать в два раза больше! Готов съесть свое ухо, если я не прав!

— Оставь свое ухо при себе, парень, хотя, Господь свидетель, тебе и следовало бы его оторвать. Тебе известно, откуда эти головы здесь появляются, а?

— Разумеется, сэр, — важным голосом ответил мальчишка, пытаясь выглядеть осведомленным и значительным человеком. — Сами маори делают их от начала и до конца. Даже узелки в волосах они завязывают.

Парнишка безбоязненно провел грязноватым пальцем во высохшей, мертвой коже черепа.

— Видите здесь татуировки, сэр? Красивые, правда? Где вы еще такие найдете?

Коффин вновь перевел взгляд на голову, пригнулся и стал изучать ее взглядом анатома-профессионала. Порой можно было сказать, когда били сделаны татуировки: при жизни или уже после отсечения головы. В этом случае било и то и другое. Завязанные узелками волосы не были маорийской модой, просто так легче было рассмотреть все причудливые изгибы и узоры татуировок.

— Мне говорили, сэр, — продолжал увлекшийся паренек, — будто аборигены отрезают головы у своих собственных родственников после их смерти и держат у себя дома как память. Наподобие того, как я ношу на шее медальон с портретом сестры. Это у них такие обычаи. Если у них завалялось несколько лишних голов, а какому-нибудь веселому парню захотелось позабавить своих друзей в Англии, почему я должен упускать свой шанс и отдавать всю выгоду язычнику, которые все равно не понимают, что такое настоящие деньги! ?

Коффин с трудом взял себя в руки и проговорил более или менее ровным голосом:

— Если ты всерьез думаешь, парень, что маори не сознают своей выгоды, то ты сильно ошибаешься. Они столь же изощрены и одержимы жадностью, как и любой белый человек. К большому неудовольствию наших местных «отцов церкви», которые обращают их в свою веру. Боюсь, этот грязный бизнес с человеческими головами является лишь еще одним подтверждением моей мысли.

Я немного неправильно построил свой вопрос. Надо было спросить по-другому: за каким чертом тебя понесло участвовать в этих делах? Действительно, мумифицирование голов является обычаем, которому неизвестно сколько временя и который уходит корнями в древность. Это мы хорошо знаем и всячески оправдываемся этим. Но вряд ли кто знает, а вернее, вряд ли кто из подобных тебе белых торговцев признается себе в том, что маори, специализирующиеся в этом грязном бизнесе, с недавних вор полностью подстроились поя европейский спрос.

Я хорошо осведомлен о том, как именно осуществляется этот бизнес. Торговцы головами кочуют из деревни в деревню и ведут переговоры с вождями маори, арики. Торговцем быть легко. Приезжаешь в племя и называешь вождю свою цену. Потом этот вождь выстраивает снаружи своей хижины нескольких несчастных, — в основном, это военнопленные из других деревень, — а торговец ходит вдоль строя и выбирает понравившуюся ему голову. Затем он сообщает вождю о своем выборе я уезжает. В следующий его визит в эту деревню голова уже готова и сушится. А потом нападает в наплечные сумки к таким, как ты.

Для того, чтобы стать в душе каннибалом, необязательно разрывать зубами человеческое мясо, а потом переваривать его у себя в желудке. Достаточно иметь оценивающий взгляд и полный кошелек. Торговля человеческими головами приносит маори хорошие доходы, только поэтому они и продолжают ее. Если бы пакеа проявляли меньше интереса к головам, маори перестали бы убивать своих соплеменников и переключилась бы на какое-нибудь менее кровожадное дело.

Мальчишка с минуту молчал, усваивая полученный урок. Потом он равнодушно пожал плечами и проговорил:

— А ко мне-то какое это имеет отношение, сэр? Если их собственным вождям наплевать на жизни своих сородичей, то почему я-то должен о них беспокоиться?

— Потому что ты не дикарь, парень! — крикнул Коффин, уже будучи не в силах скрывать и дальше свою ярость. — Ты англичанин! И должен с гордостью носить это название, причисляющее тебя к цивилизации! Ты христианин! Наконец, просто молодой человек из хорошей семьи! И ты не должен ходить по Пляжу с сумой, в которой перекатываются засушенные головы убитых людей!

— Мой возраст пусть вас не волнует, сэр, — обидчиво проговорил мальчишка. — Если вы так боитесь моего товара, то я, пожалуй, и вправду больше не буду вам совать его под нос. А то вы еще замараете свои белые ручки о мою грязь! Я попытаюсь где-нибудь в другом месте.

— Ах ты, малолетний негодяй!

Коффин попытался схватить рукой паренька за шиворот, но ноги у того оказались столь же проворными, как и язык.

Легко увернувшись от руки капитана, паренек бросился обратно в тот переулок, откуда за несколько минут до этого появился. Коффин сначала попытался было его преследовать, но почти сразу же остановился и махнул рукой. Он слишком хорошо зарабатывал в своем бизнесе, чтобы еще подглядывать за сомнительной деловой активностью других. Он не собирался становиться учителем нравственности для своих заблудших душой соотечественников. Он не был и реформатором. Его лишь возмутил юный возраст продавца человеческих голов. Корорарека, мягко говоря, была не самым лучшим местом для воспитания подрастающего поколения в лучших традициях. Сама атмосфера городка была насыщена ядом. Несмотря на отчаянные усилия миссионеров, здесь ничто не менялось.

«Ничего, придет день, — успокаивал он себя в душе. — Придет день. Так же не может продолжаться вечно!»

На высоком холме, вдалеке от шума, пальбы и пьянства сгрудилось несколько небольших деревянных домиков. Они были крупнее, чем те лачуги, которые строились внизу, на песке берега, но не намного. «Дом Коффина» выделялся на общем фоне самым большими размерами и большей, чем у остальных, благоустроенностью. Он был возведен на каменном фундаменте и имел внутри камин. Последнее было вовсе необязательным, так как на острове чрезвычайно редко случалась холодная погода. Коффин построил его больше для красоты.