Олег Соколов - Испанская война и тайна тамплиеров

– Я хотел бы перед вами извиниться, – скороговоркой выпалил адъютант, когда догнал Анри. – Глупое происшествие, не правда ли, – засмеялся он, демонстрируя свою правую руку на перевязи.

Увидев улыбку Монтегю, которая теперь показалась доброй, веселой и открытой, Анри, признаться, весьма обрадовался. Действительно, как-никак, Монтегю был адъютантом главнокомандующего. Явно не полезно ссориться с человеком, приближенным к генералу, который был для Арагона почти вице-королем, а для солдат и офицеров его армии – самым главным человеком на земле. Ведь Император где-то далеко в Париже, а генерал Сюше здесь, и к тому же наделен фактически неограниченными полномочиями. Он мог при желании произвести офицера даже в бригадные генералы, а мог и отдать под трибунал. Поэтому Анри с радостью пожал руку Монтегю, ведь он понимал, что их ссора была не более чем глупым бессмысленным инцидентом под влиянием винных паров.

– Вы знаете, здесь рядом есть отличная таверна, – начал весело адъютант.

На что Анри поспешно ответил:

– Я вас туда приглашаю, ведь благодаря вам я теперь богач! – С этими словами он вынул из кармана фалд кошелек и оценивающе взвесил его на руке.

– Здесь триста франков серебром и золотом, сам отсчитывал, – с гордостью заявил Монтегю, широко улыбаясь уже очаровательной и приятной улыбкой, – но сейчас я не могу идти с вами. Я должен сопровождать командующего на церемонию в Нуэстра-Сеньора-дель-Пилар. Что вы скажете, если мы встретимся в три часа пополудни, ну, например, где-нибудь на маленькой площади перед Сан-Сальвадором? Я думаю, церемония к этому времени уже закончится и командующий отпустит меня. Как вы уже, наверное, знаете, в Испании обедают поздно, да и ужинают тоже не рано…

Франсиско Морено, которого все, кто его знал, величали не иначе как Пако, стоял посреди площади перед собором Пилар. Надвинув шляпу на лоб и завернувшись в плащ, он недовольно смотрел на разнаряженные толпы народа. Веселье жителей Сарагосы ему было явно не по вкусу. Заскорузлой рукой Пако достал из-за пазухи огромную сигару, скусил ее пожелтелыми, но острыми зубами и смачно сплюнул на мостовую. Он мог бы, конечно, достать огниво и кремень и зажечь ее сам, но было лень. Поэтому он подошел к группе куривших мужчин, молча показал, что ему надо прикурить, и так же молча, закурив, отошел в сторону. По площади пополз такой вонючий дым от его сигары, что даже несколько заядлых курильщиков брезгливо отворотили носы.

Но Пако было на всех наплевать. Его загорелое грубое лицо с приплюснутым носом и плохо выбритыми щеками выражало абсолютное спокойствие и безразличие. В свои сорок шесть лет Пако уже все видел, все испытал: и богатство и нищету, и любовь и ненависть, побывал и в тюрьме, и во всевозможных бандитских притонах. До войны Пако неплохо зарабатывал честным ремеслом контрабандиста. Ведь в Испании до прихода французов существовали, как в древние времена, внутренние таможни. За товар, который везли по большим дорогам из одной провинции в другую, приходилось платить немалые деньги. Но, к счастью для не слишком разборчивых торговцев, на свете жили такие ребята, как Пако. И по горам Кастилии и Арагона, Валенсии и Каталонии шли караваны мулов, груженных тканями и табаком, пряностями и бурдюками с вином… Конечно, не все всегда бывало гладко, и неоднократно Пако приходилось действовать не только уздечкой своего коня, но и длинным испанским ножом навахой. Ясное дело, довелось посидеть в тюрьме, но какой же приличный контрабандист не сидел! Зато сколько замечательных кабаков знал Пако, каких только красивых девок Валенсии и Сарагосы он ни лапал!

Но вот пришли эти гнусные лягушатники. И что же они первым делом сделали? Устранили внутренние таможни!

«Вот сволочи», – в который раз подумал про себя Пако.

Честному контрабандисту стало нечем зарабатывать, и он занялся промыслом герильяса[5]. Что такое патриотизм, Пако представлял себе с трудом. Но он знал твердо: французы – мерзавцы, и их нужно резать, хотя бы потому, что они отменили эти замечательные внутренние таможни, да и, вообще, они крестятся совершенно по-другому, а некоторые и вообще не крестятся. Так что Пако вступил в отряд герильясов. Но тут ему особо не понравилось: сидеть постоянно в горах, ни житья тебе нормального, ни вина, ни жратвы. Поэтому Пако решил податься на вольные хлеба. Он сообщал герильясам ценную информацию о французах в обмен на звонкие монеты. Работал на всех, кто платит. Хорошо платил некто Кондесито, какой-то дворянчик, офицер, который по разрешению военного командования создал дисциплинированный отряд герильи. Часть этого отряда составляли просто направленные на задание солдаты, а часть – добровольцы, в основном экзальтированные патриотичные юноши.

Кондесито требовал, чтобы его подчиненные носили нечто похожее на военную форму, строились по утрам, как в воинской части, да еще и вежливо относились к пленным! Чистоплюй, думал про себя Пако, но платит хорошо, и поэтому на него можно работать. Но больше ему был по душе отряд отца Теобальдо. Вот где настоящая свобода… вино, бабы! Когда хотят, воюют, когда хотят, отдыхают, ну грабят уж всех, кто попадется. Война ведь, как-никак! Приходишь в деревню, спрашиваешь:

– Были тут французы? Отвечают:

– Были.

– Ну и как вы сражались с оккупантами?

– Да как мы можем, мы же крестьяне…

– Крестьяне, значит… Никакие вы не крестьяне, а подлые изменники, и потому вас нужно примерно на казать!

Ну а дальше начинается: монету, если найдем, отбираем, чего из ценного – тоже, да и не ценного. Ну с баранами и свиньями ясное дело – на вертеле отважных воинов герильи они пахнут лучше, чем в поле… А уж, что касается бабенок, да особенно молодых девок, тут отряд отца Теобальдо особо знает толк. Визжат, конечно, сопротивляются, но куда уж им устоять перед горячими патриотами! В общем, настоящая жизнь…

Грохот барабанного боя вернул герильяса от приятных воспоминаний на грешную землю. Народ на площади вдруг устремился куда-то, а потом из глубины толпы раздался звук фанфар, и Пако увидел, как, возвышаясь над толпой, словно проплыл отряд кавалерии. Впереди ехали кирасиры, сверкая своими касками и кирасами. За ними – польские уланы с длинными пиками, на конце которых развевались красно-белые флюгера. А за ними появился и он сам… этот чертов генерал, мундир весь сверкает золотом, на голове шляпа-двууголка, обшитая галуном с белым плюмажем по краю. Это сам Сюше.

«Вот он, сволочь, – думал Пако. – С каким удовольствием я всадил бы тебе в брюхо наваху или выколол глаза, как это принято делать у нашего доброго и веселого отца Теобальдо».

Позади Сюше скакал целый отряд адъютантов, все в гусарских мундирах с белым ментиком. На этих Пако посмотрел с особой злостью.

«Ишь ты! Разрядились, петухи! Ну а этим глотку перерезать мало. Положить между двух досочек, связать, а потом пилой живьем, как того дурака-офицерика, которого мы взяли в плен на прошлой неделе. Ох и орал же, гаденыш. Вот так бы и этих! Ну, впрочем, между двух досок не обязательно. У отца Теобальдо есть отличный котел: в водичку его – и на огонек. Помнится, в прошлом месяце запихнули туда французскую маркитантку. Ничего была девка, сначала, конечно, ребята отдохнули с ней немножко… А потом засунули в котел, вот и потешились же!»

Позади адъютантов снова показались кирасиры, а за ними с грохотом и шумом на площадь вступил военный оркестр, шествующий перед батальоном гренадер. Пако поразила не униформа этих презренных «гавачос», не их финтифлюшки, не веселая военная музыка, от которой, ноги, кажется, сами пускались в пляс, а то, что жители Сарагосы встретили мерзких оккупантов радостными криками. А уж когда проезжал Сюше, как они кричали, и особенно женщины!

«Вот сучки, – подумал Пако, – на вас и котлов не хватит. Тоже мне, патриотический город! Героическая Сарагоса, героическая Сарагоса! Только и слышно по всей Испании. Вот она, ваша Сарагоса! Девки так и хотят выпрыгнуть из своих платьев, только бы их заметил генерал Сюше или его адъютантики. Ничего-ничего, – продолжал думать герильяс, – попляшете еще! Доберемся и до вас. Вот уж повеселятся ребята отца Теобальдо, когда рано или поздно мы вступим в этот городок. За все заплатите!»

Пако больше не хотелось смотреть на это безобразие, военные оркестры, цветы, слышать звон колоколов… Надвинув шляпу на лоб и сжав пожелтелыми зубами окурок вонючей сигары, герильяс пошел по своим делам, а дел у него было много. Пора готовить сюрпризы для «гавачос», а для этого нужно собрать сведения, много сведений. А кто же лучше всех знает новости, чем тетка Кармела! Пако вышел с площади перед Нуэстра-Сеньора-дель-Пилар, по узкой улочке добрался до церквушки Сантьяго, потом свернул на маленькую площадь Росарио. Вот и часовня Сан-Педро, неподалеку от которой в неприметном проулке притаилась заветная дверь.