Валентин Рыбин - Знойная параллель

— Да, да, конечно. Разумеется, навестите. И прошу не опаздывать на обед...

Идем к Нине, в санчасть. Дома ее нет. По пути заходим в детсад. Молоденькая воспитательница спрашивает к кому пожаловали?

— Нам Алешку Трошкина,— говорит Чары.— Я — его дядя.

— Дядя? — удивляется воспитательница и кричит:— Алеша! Алеша, к тебе дядя пришел.

Выбегает белобрысый, семилетний мальчуган. Очень похож на Нину и чем-то лишь отдаленно напоминает Костю. Подбородок, губы. Взгляд такой же — быстрый, острый. Чары вскидывает его над головой и опускает на землю.

— Я — дядя Чары... Это я тебе все время пишу письма. Держи-ка.— Чары дает ему шоколадку.— Твое письмо я тоже получил. Две ошибки у тебя...

— А какие? — живо вскидывает ресницы Алешка Трошкин.

— В слове «здравствуй» ты пропустил «р», а в слове «азбука» одна буква лишняя. Тетя Оля поставила тебе четверку.

— Ты приехал за нами? — спрашивает Алешка.— Мама говорила, что ты приедешь...

— Конечно, за вами. Если мама твоя согласна, вместе со мной и уедете...

Мы берем Алешку с собой и идем в санчасть. Нина встретила нас на крылечке. Узнала, конечно. Только непривычно ей видеть нас в гражданской одежде. Ну, как обычно, в первую очередь о делах.

— Значит, все еще не женат? — с упреком говорит она мне.— Я так и думала...

— Ну, а ты?

— Вот на Чары надеемся. Алешку хочу отправить к деду Дурдыклычу, а сама в Ашхабад. Я же писала тебе, что меня в поликлинику приглашают работать.

— Поезжай, конечно...

— Поезжай, но как? — с обидой заговорила она.— Я уже подавала заявление, а Михайлов отказал. Замены, говорит, нет...

- Все уладим,— обещает Чары.— А сейчас давайте сходим на могилу к Косте.

Через месяц я вновь на канале. Только на этот раз заехал со стороны Керки. Московский поэт Гордеев, которого я так и не встретил зимой в Москве, внезапно прилетел в Туркмению и уговорил меня лететь на Головное.

Вот мы и подались. До Керки самолетом, оттуда на пароходике до Головного. И поселились на плавучей . электростанции, питавшей поселок строителей и два шагающих эскаватора.

Мне не очень-то по сердцу это путешествие. Даже не само путешествие, а глухомань, в которую мы забрались. Из Мары я мог бы в любое время заказать телефонный разговор с Москвой и поговорить с Тоней, а отсюда — до Москвы, как до луны. Единственный выход — письма и телеграммы. Но поскольку письма идут долго, то я отправляю через день по телеграмме.

Мы ознакомились в общих чертах с работой электриков. И вот вчера отправились на катере БМК вниз по каналу. Глубина подходящая. Скорость приличная. Не успели выехать — вот уже участок строителей. Дальше плыть наш «капитан» отказывается. По его выражению, там «море», и без лоцмана в нем делать нечего: можно заблудиться и пропасть. В поселке отыскиваем старожила этих мест, Чепелева. Он и начальник участка, и проводник через озера, и собеседник хороший. Едет вместе с нами. Протарахтели немного по узкой канаве, и вот открываются взору безбрежные заросли камышей. Узкая протока между ними, словно тропинка в джунглях. Сначала только одна такая тропинка. Но чем дальше, тем их больше. И попробуй ошибись, поведи суденышко не по той, какой надо. Заплывешь куда-нибудь в угол Часкакского или Лебяжьего озер, будешь выбираться оттуда день, а то и два. Два часа мы пробираемся в камышах и, когда выплываем на чистую воду,— перед нами необъятная гладь озера.

По волнам с ветерком лишь к вечеру мы достигли 105 километра. Здесь уже намыта огромная дамба, преградившая дорогу воде. Пока еще озера не заполнялись до критической отметки. Идет наполнение их.

Земснаряд «Сормово-27» ведет углубление русла, которого в общем-то не видно. Оно под водой. Целая колонна труб на плаву и по берегу тянется от земснаряда. Там, за барханом в ложбине из трубы изливается жижа, словно извергается грязевой вулкан. Пенистая грязь со дна озера пузырится и растекается с шумом. А «Сормовец» лишь тихонько содрогается корпусом, словно бьет его лихорадка.

Мы выходим из катера, любуемся работой гигантской плавучей машины. На борту, свесив ноги, сидят двое. Мужчина и мальчик. Ловят удочками рыбу.

— Эгей! — зову я.— Можно вас на минуту?!

Парень встает. Издали он кажется богатырем. Он легко спустился на трубы и пошел по ним, балансируя руками.

— Слушай,— говорю я Гордееву,— а ведь это наш... Ну конечно он! Бердыназар... Бердыназар, неужели ты?! Вот ты где повстречался. На «Сормовце» обосновался?

— Вах-хов! — восклицает он, подходя. — Вот, оказывается, кто. Значит, это ты, Марат!

Поздоровались. Я представил ему Гордеева.

— Вы, наверное, москвич? — спрашивает Бердыназар?

— Да, в общем-то, если не считать, что в Сибири родился.

— И, конечно, поэт?

— Поэт,— соглашается Гордеев.

— А вы не можете перевести мою поэму? Я написал поэму о канале. «Поле битвы» называется.

— Знаешь, Бердыназар, мне в Ашхабаде целую кипу стихов для перевода дали. Боюсь, не справлюсь со всем этим хозяйством. Но знаешь что? Я могу тебя познакомить с прекрасным переводчиком. Он как раз собирается к вам сюда приехать...

— Я буду вам признателен, — горячо благодарит Бердыназар. — Может выпьем чалу?

— Ну, если это не повредит поэзии, то можно,— смеется москвич.

Весело беседуя, отправляемся в поселок. Там, в столовой заказываем гуляш, берем минеральную воду и чал. Сидим и пьем помаленьку. Беседуем. О поэзии, конечно. О канале тоже. Бердыназар здесь уже третий месяц он все знает. Но в общем-то рассказывает то, о чем мы уже знаем тоже. Керкинское управление переселилось в Карамет-Нияз, это недалеко отсюда. Разработка русла пионерной траншеи — главный почерк строительства. Передовой отряд — в Ничке.

Вскоре и мы отправляемся на трассу. За 105 километром — поселок Ничка. Деревянные, обитые матами домики, палатки, огромный двор автопарка. Бульдозеры, скреперы, экскаваторы — все тут. И инженер Бойко тут. Наконец-то я его увидел. Имя его не сходит со страниц газет: во всех материалах о канале упоминается. Он пробивает со своим отрядом пионерную траншею. Он, собственно, и внедрил метод разработки русла Каракум-реки с помощью бульдозеров, воды и землесосов. С его новшеством как-то сразу отступили на второй план шагающие экскаваторы.

Заночевали в Ничке. Утром Бойко сажает нас на свой вездеход. Едем в Кельтебеден. Трасса тут идет по барханам. Всюду гремит землеройная техника.

— Когда думаете подать воду в Мургабский оазис?— спрашивает Гордеев.

— От меня мало зависит,— отвечает он кратко.

— От кого же тогда?

— От марыйцев. Они застряли на трудном грунте...

Бойко жилист и краснолиц, словно американский индеец. Только одеждой не похож. На нем полушерстяной, затасканный костюм и брезентовые сапоги. На голове фуражка-восьмиклинка.

— Интересно, Калижнюковские «электрички» все стоят на старом месте или довели их до дела танкисты? — спрашиваю я.

— Влип с ними Сеня,— безнадежно машет рукой Бойко.— Вроде бы инженер первой статьи. А вот поди ж ты — соблазнился копать канал электричеством'. Я говорил ему, чтобы осмотрительней был. А он все на верха ссылался. Там, дескать, виднее. Вот и бездействуют миллионы выброшенных рублей... Танкистов было бросили на них. Хотели машины перевести на дизельную тягу, но вовремя спохватились. Что ж мы должны ждать, пока они там закруглятся? Копать надо, вода на пятки уже наступает. Вот и решили оттащить их в сторону.

Значит, наша с Ковусом затея провалилась.

В Кельтебеден приехали к вечеру. Русло на этом участке готово. С бугра, где стоит флаг на границе Марый-ского и Керкинского участков, видно его километров на десять. Вся техника переместилась в сторону Мургаба. Экскаваторы и бульдозеры где-то в районе железнодорожной станции Захмет. Самого Шумова нет: контора перебазировалась в район джара. Там приступили к сооружению бетонированного лотка, который пройдет над оврагом. В Кельтебедене командует Ковус.

— Ковус-джан, я тебя приветствую, дорогой,— подаю я руку и представляю своего товарища-москвича.

— Здорово, здорово,— говорит он с обидой.— Клянусь, но я вообще не хочу здороваться с газетчиками!

— Что случилось, Ковус?

— Слушай, у вас есть там в Ашхабаде какой-нибудь центр, который бы координировал ваши взгляды и мысли на вещи? По-моему, нет такого центра.

— Ковус, такого центра вообще существовать не может. Газетчики — не роботы, а мыслящие люди. У каждого свое мнение, свое суждение, и каждый несет за свои поступки и высказывания ответственность. Говори, что случилось?

Заходим в домик Ковуса. Комната стала просторнее. Я приглядываюсь и замечаю: убраны две кровати, нет двух тумбочек. Ясно. Аскад, видимо, спустился вниз, к Мургабу.

— Слушай, Марат,— сердито продолжает прораб.— Вот этого парня вдруг начали хвалить... Волчихина помнишь? Вместе тогда они приехали, мы их с собой привезли: Земной, Волчихин, еще двое или трое...