Ирина Измайлова - Робин Гуд

Ошеломленный таким поворотом, Робин несколько мгновений молчал. Малыш Джон, которого все происходящее растрогало до глубины души, прошептал, да так, что не услышали разве что пировавшие во дворе дружинники и разбойники:

– Робин! У рыцарей полагается в таких случаях становиться перед королем на колени!

– Спасибо, что напомнил!

Граф Лестер, ибо отныне он раз и навсегда стал именно графом Лестером, встал и, подойдя к Ричарду, преклонил колено.

– Рассчитывайте на меня, ваше величество! Хотя, сказать по правде, мой брат Эдвин был бы лучшим графом, чем я.

– А ты бы стал вместо меня шерифом? – рассмеялся Веллендер. – Я с детства мечтал об этой должности, добился ее, заслужил многолетней службой, и теперь вдруг сменяю на графский титул?

– Хотите стать шерифом Лондона? – спросил король. – Там работы хватит, а нынешний шериф доказал свою никчемность, не сумев подавить бунта в самом его начале.

– Ваше величество, в Ноттингеме интереснее, – возразил сэр Эдвин. – Самое беспокойное графство в Англии. Один Шервудский лес чего стоит! Не успеешь извести одну разбойничью шайку, сразу появляется новая.

– А вы отдайте Шервудский лес нам! – воскликнул Малыш Джон. – Нет, правда, правда! Мы бы жили там по-прежнему, не все, но те из нас, кому податься некуда. Охраняли бы дороги, с проезжающих взимали б умеренную плату. А за это город может разрешить нам охотиться в этом лесу. Разве плохо?

– Интересная мысль! – расхохотался шериф. – Об этом стоит поговорить. Ну, а пока, сир, у меня еще одна просьба. Их не слишком много?

Львиное Сердце в шутку загнул один палец, потом второй.

– По-моему пока что вы просите куда меньше, чем все мои придворные, у которых заслуг куда меньше, чем у вас, мессир. Говорите.

– Я хотел бы просить ваше величество позаботиться о девушке, которая проявила такую отвагу и призвала нам на помощь лесных разбойников, чем и вызвала мою просьбу об их помиловании. Она живет сейчас у меня замке, как моя приемная дочь, но ей пятнадцатый год, а ни родни, ни близких у нее нет. Примите участие в судьбе простой крестьянки, сир, выдайте ее замуж за достойного человека. Если выберете кого-то из вашей свиты, это будет хорошая награда девушке за преданность, смелость и находчивость.

Ричард Львиное Сердце посмотрел на залившуюся краской Изабель и вздохнул:

– Мессир! Я охотно выполню эту просьбу. Только зачем мне выбирать ей мужа, если она уже выбрала его сама? Я прав, леди?

Девушка, никак не ожидавшая такого обращения, растерянно поднялась, посмотрела в смеющиеся глаза короля, потом перевела взгляд на Веллендера.

– Сэр Эдвин! Вы меня любите? – спросила она. – Если да, то я не хочу никакого другого мужа!

– Ну, если тебя устроит скучный вояка, который днями не вылезает из седла, от которого иной раз лишнего слова не услышишь, который… Словом, если так, то и я ведь никогда не найду девушки лучше тебя!

– И для вас не важно мое происхождение? – ее голосок совсем задрожал.

– Я же не граф, а только брат графа! – подмигнул ей шериф. – И потом, раз тебя мне отдает в жены сам король, то кто посмеет усомниться в твоем благородстве?

– А я? – красавица Мэри вскочила и, опрокинув стул, бросилась в ноги Ричарду, который от удивления едва не пролил вино себе на кольчугу. – Выдайте замуж и меня, ваше величество!

– А ты чья невеста? – поинтересовался король.

– Вероятно, моя! – вместо девушки ответил Робин. – Но тут уже нужно очень подумать: я-то как раз граф, а ты, если мне не изменяет память, сбежала ко мне от папаши-горшечника.

– Это я тогда наврала! – Мэри, не вставая с колен, обернулась и смерила своего возлюбленного одновременно гневным и нежным взглядом. – Я боялась, что ты не оставишь у себя женщину знатного происхождения. Мой отец, барон Тальберт, саксонец. Он выдал меня замуж за старикашку-француза, тоже барона. Его звали Этьен Фармуаз. Свадьбу сыграли в Шотландии, в доме отца, а потом Фармуаз повез меня к себе на родину.

– И ехал через Шервудский лес?! – в волнении Робин даже привстал с места. – Помню я этого старикана. И молодую женушку под покрывалом помню. Но я же вас отпустил! Только барахло и взяли, да и того было немного.

Мэри перевела дыхание. Все присутствующие смотрели на нее во все глаза. Она собралась с духом и вновь заговорила:

– Мы доехали до Дувра, чтобы переправиться через пролив[59], сели на паром. Но начался шторм, паром качало, и мой старикашка вдруг взял, да и отдал Богу душу! А его слуги решили, будто я его отравила! Но я этого не делала, клянусь! Тем не менее, они меня крепко напугали судом, и я сбежала. Вернулась в Англию, да и поехала искать тебя, Робин. Я же влюбилась в тебя с одного взгляда, едва ты поднял тогда мое покрывало и рассмеялся мне в лицо! Робин, прошу тебя… Мы одного происхождения. Женись на мне! Или ты все еще влюблен в Изабель?

– Жена брата священна! – отрезал граф.

Он встал, подошел к девушке и, взяв ее руку, встал с нею рядом на колени перед королем.

– Ваше величество, прошу ее в жены. Я поеду к барону Тальберту, но чтобы он не вызвал меня на поединок, нужно ваше заступничество. Не убивать же мне отца моей невесты?

Львиное Сердце едва удерживался от хохота, однако не дал себе воли, не столько из нежелания обидеть графа, сколько боясь, что тогда хохотать начнут все собравшиеся.

– Выполняю вашу просьбу, Лестер! И даже отправлю барону письмо. Но, – он вопросительно оглядел стол. – Надеюсь на сегодня это последняя просьба. Я ведь второй день в Англии, а меня уже закидали прошениями. Не вернуться ли в Германию?

После этого завтрак продолжился и длился бы, вероятно, до обеда, но его прервало неожиданное событие. Со двора донеслись какие-то возгласы, лихой разбойничий посвист, и затем в трапезной появился уже знакомый шерифу Балдуин. Вид у него был слегка смущенный.

– Ваше величество, и вы, сэр шериф… У меня тут осечечка вышла! Хотя, видит Бог, я не виноват.

– Что случилось? – спросил сэр Эдвин, видя, что король молчит.

– Да мы там ели, пили, веселились. Как вдруг я гляжу, один из монахов ведет со двора коня. И все бы ничего, ведет и ведет. Да я смотрю: а конь-то ваш, сэр шериф! Я этому монаху: «Эй, брат, погоди!» А он прыгает в седло, да как припустит! Ну, я прежде думал, что монахи воровством не промышляют, удивился. Однако тоже скакнул на своего жеребчика, он у меня хоть и не дестриер, а под седлом хоть куда, да и вдогонку. Жалко мне стало: такого коня уводят! Догнал, кричу: «Слезай, христопродавец! Не бери греха на душу, и меня в грех не вводи! Не твой конь!» А он только пуще нахлестывает. Ну, тут уже я размахнулся да и огрел его хлыстом. Да так огрел, с разогреву-то, с монастырского винца, что тот с седла и кувырнулся. Я думаю: «Поделом! Не умеешь, не воруй!» Остановил вашего коня, сэр, а после спешился и к монаху-то подошел. «Вставай! – говорю. – Иди, кайся епископу!» А он не встает. Ну, я его повернул – вижу, а он мертвый! Поглядел – а шея-то свернута. Так вот упал неудачно. Видит Бог, не хотел… Я привез его, он там, у ворот лежит, не тащить же во двор, где люди едят и пьют!

– Не похоже, чтоб это был кто-то из нашей братии! – заговорил среди всеобщего растерянного молчания преосвященный Антоний. – Все монахи либо здесь, либо в кельях, возле раненых. Вот, я же всех вижу. Двое у нас убиты, но их я и не считал. Кстати, с одного из убитых кто-то снял сутану.

Веллендер поднялся и махнул рукой Робину:

– Пойдем-ка, ваша светлость. У меня есть предчувствие, что этот лже-монах может оказаться нам знаком. А мое предчувствие меня никогда не обманывает.

Предчувствие не обмануло Эдвина и на этот раз. Возле ворот, лицом вверх лежал человек в монашеской сутане, из-под которой почему-то торчали ноги в кольчужных чулках. (Сколько же выпил Балдуин, что этого не заметил?). Лицо мертвеца было разбито ударом о землю, однако узнать его ничего не стоило.

– Ну вот, «дядюшка» и ушел из нашей с тобой жизни! – воскликнул Эдвин и с трудом, но все же заставил себя перекреститься. Не знаю, как ты, а я рад, что его кровь не на тебе и не на мне.

– Ты вообще не кровожадный! – усмехнулся Робин и, отвернувшись от мертвого тела, пошел назад, в трапезную.

Как только волнения окончательно улеглись, Ричард Львиное Сердце приказал расследовать деятельность ордена тамплиеров в Англии. Этому немало помогли сведения, собранные епископом Антонием. Многие из тайных и открытых храмовников были арестованы, но некоторых потом отпустили: никаких доказательств того, что они участвовали в заговоре Лестера и магистра Ганнесимуса, не нашлось.

Магистра искали долго, но безуспешно. Однако через какое-то время он обнаружился сам: купивший его дом ноттингемский купец почувствовал чрезвычайно дурной запах и в нижнем, и в верхних помещениях. Вонь явно шла из дымохода. Браня «эти новшества» (дымохода в прежнем доме купца не было), хозяин разорился на двух каменщиков, которые разобрали нижнюю часть кладки. Выше разбирать не понадобилось: едва ли не на головы завопившим от ужаса ремесленникам рухнуло полуразложившееся тело. Спешно приведенные соседи, не без труда, однако смогли опознать бывшего владельца дома, костоправа Ганнесимуса.