Татьяна Корсакова - Приди в мои сны

– Не от тебя. – Кайсы спрятал нож. – От матери.

– От… Айви? – Услышанное никак не укладывалось у него в голове, ничего-то он не понимал.

– Если позволишь, я начну с самого начала. Может быть, ты сумеешь меня понять. Евдокия рассказала бы лучше, но ее нет…

– Я расскажу, – вдруг заговорил Август. – Нас с Дуней это очень мучило. Особенно ее. Я должен покаяться, облегчить душу.

– Кайся, – сказал Игнат и сел напротив Августа.

– Когда тебя арестовали, Айви была уже беременна. О ее беременности знали только те, кто бывал на Стражевом Камне, самые близкие. Девочка родилась в срок, здоровенькая, красивенькая, на тебя похожая. Ее назвали Анечкой в честь жены Акима Петровича. Про то, что она родилась, никто из чужих не знал. Мы решили, что так для Айви и девочки будет безопаснее, что Злотников не должен знать про вашего ребенка.

– Я не Злотников, я родной отец!

– Погоди! – Август взмахнул рукой. – Сначала выслушай, а потом суди. Когда Злотников со своей бандой напали на остров, Анечка там тоже была, Айви с ней никогда не расставалась. А когда мы с Дуней приплыли, не было ни Айви, ни Анечки. Дуня не знала, я ведь к этому гаду ходил в тот же день, когда она слегла. Он ничего не стал от меня скрывать. – Август подобрал один из смятых набросков, бережно разгладил его ладонями. – Знаешь, что он мне рассказал? Он настолько ничтожным меня считал, настолько бесхребетным, что не побоялся сознаться в детоубийстве. Да, Игнат, он мне так и сказал, в глаза мне смотрел, улыбался и рассказывал, как на глазах у Айви швырнул беспомощного младенца в озеро, а ее держал, чтобы она дочку свою спасти не могла, чтобы видела, как ее ребенок тонет.

Стало плохо, стены закружились, Августа вдруг стало много, и все Августы говорили-говорили. А воздуха не хватало, Игнат задыхался. Словно тонул…

– Твоя девочка жива, Игнат. – Не плечи успокаивающе легли ладони Виктора. – Она не утонула.

Отпустило. Все Августы собрались в одного – равнодушно-задумчивого, ничего вокруг себя не замечающего, с головой ушедшего в воспоминания.

– А потом он ее отпустил, сказал – вот теперь живи. Только она жить не захотела, прыгнула в озеро вслед за своим ребенком. Вот такая, оказывается, у материнской любви великая сила… – Он помолчал, продолжая разглаживать набросок, а потом продолжил: – Дуня моя, как очнулась, сразу стала на озеро рваться, сказала, Айви ей привиделась, велела на остров плыть. А я что угодно был готов сделать, лишь бы она не металась, хоть немного успокоилась. Анечку мы нашли сразу, как только сошли на остров. Она лежала на берегу – голодная, замерзшая, но живая. Представляешь, Игнат, живая! И медальон на ней, тот, что ты Айви подарил. Дуня моя чуть с ума не сошла от счастья, ребенка в шаль завернула, домой отвезла, молоком напоила и ни разу не спросила, отчего же такое чудо приключилось.

– Отчего? – вместо мертвой Евдокии спросил Игнат.

– Оттого, что за спасение своего ребенка Айви заплатила страшную цену, – заговорил молчавший до этого Кайсы. – Аждарха услышал материнские мольбы, вернул девочку, но сама Айви превратилась в албасты. Знаешь, что это для нее значило?

– Она пришла к нам сразу после похорон Акима Петровича, – не дал ему договорить Август. – Стала у колыбели… Дуня проснулась, закричала, потому что видно было, что вернулась она со дна озера уже не человеком. Но человеческое в ней еще сильно было. «Увезите ее отсюда, – сказала, – спасите». И исчезла, никогда больше не появлялась.

– Ты думаешь, главное проклятие моей дочки в том, что она стала нечистью? – спросил Кайсы сипло и снова достал нож. – Знаешь, что албасты делают с маленькими детьми? Они их убивают, душат прямо в колыбели. Это жажда, справиться с которой очень тяжело, почти невозможно. И собственный ребенок, плоть от плоти, самая главная мишень. А девочка моя еще не растеряла человеческое, и все это в ней борется каждое мгновение.

– У Дуни был адрес твоих родителей, – сказал Август. – Аким Петрович дал незадолго до смерти, велел написать им, если что-то случится и Анечке понадобится защита семьи. Дуня написала, рассказала все как есть, и про тебя, и про Айви, и про вашу девочку, попросила помощи. Мы ждали письма, а приехала сама графиня Шумилина, твоя бабушка. Удивительная женщина, великой силы. Объяснений слушать не стала, сразу подошла к колыбели, посмотрела на Анечку, на руки взяла, сказала: «Наша кровь, шумилинская». Про то, что шумилинская кровь в малышке с серебряной смешана, мы с Дуней ей целый вечер растолковывали. И про то, что увозить далеко ее никак нельзя. Думали, не поверит, назовет сумасшедшими. Может быть, она бы нам и не поверила, если бы не письмо, которое оставил Аким Петрович. Что там между ними в молодости происходило, я не знаю, но знакомы они были. Про это мне Дуня на ухо шепнула. Бабушка твоя письмо читала-перечитывала, а потом ушла. А через неделю вернулась, сказала, что купила дом в Перми, что Анечка с ней там первое время поживет, а дальше будет видно. Адрес она оставила, по которому мы могли бы ее найти, пыталась нам денег дать, но поняла, что это лишнее, что для нас Анечка тоже родная, попросила отвести ее на могилу Акима Петровича, а потом забрала девочку, поблагодарила, попрощалась и уехала. Мы их с Дуней в Перми навещали так часто, как только получалось, чтобы не вызвать подозрений. Первое время все хорошо было, а потом Анечка начала болеть. Сначала не сильно, обычным детскими болезнями, но с каждым разом становилось все хуже. А этой зимой стало совсем плохо. Так плохо, что Анечка едва до весны дотянула. По бездорожью, в метель везти ее в Чернокаменск было опасно. Все это понимали. Когда волки ушли, Кайсы постоянно в Пермь мотался, отвозил какие-то снадобья.

– Мало помогали мои снадобья. – Отец Айви поморщился. – Вот озерная вода помогала, да только много ли привезешь той воды? Когда моей внучке стало совсем плохо, мы с твоей бабушкой решили, что тянуть дальше нельзя, надо перевезти Анечку хотя бы в Чернокаменск, поближе к озеру.

– А я? – Он не понимал, никак не мог взять в толк главное. – Почему я ничего не знал? Чем я провинился перед вами, что вы не рассказали мне про дочь?

– Прости, Игнат. – Август смотрел в пустоту перед собой, словно видел что-то невидимое остальным. – Евдокия так решила.

– Почему?! – Не могла тетушка причинить ему боль. Она же его любила, по-настоящему любила.

– Ты другим вернулся. Не чужим, но другим, поломанным. Вспомни, каким ты был, о чем мечтал. А она малышка еще совсем. Изменилось бы что-то, если бы ты узнал о ее существовании? Передумал бы? Отказался от мести? Только не лги, Игнат. Самого себя не обманешь. Теперь и я это знаю. – Август перевел на него тяжелый, недобрый взгляд. – И тебя я теперь понимаю как никто другой. Только вот мне терять больше нечего, никого у меня не осталось, а у тебя – дочка, бабушка и сестра. Семья у тебя. Но даже не в этом дело, узнай ты про Анечку, сдержался бы ты? Не пришел бы на нее посмотреть?

Игнат знал ответ. Не сдержался бы. Никто и ничто его бы не остановило. И сейчас не остановит.

– Вот видишь. – Август покачал головой. – Ты и сам все понимаешь. Ты только одного не понимаешь, что она по твоему следу пойдет…

– Айви?..

– Албасты. Она тебя увидела, почуяла. Связаны вы с ней теперь невидимыми нитями. Вот она за одну из таких ниточек потянет и придет, чтобы убить вашу дочь. И ведь убьет, не сомневайся. И когда это случится, что ты станешь делать с ней, с собой? Как жить сможешь?

Он не знал. Не было у него ответов на эти страшные вопросы. И выхода никакого он не видел. А та сделка, что предложил ему Желтоглазый, больше не имела смысла. Жизнью и будущим своей дочери он рисковать не желал. И выбор перед ним теперь стал страшный, мучительный: любимая жена или любимая дочь. Ведь когда-нибудь, рано или поздно, темная сторона, та, которую называют албасты, победит, и Айви придет за их ребенком и не сможет остановиться…

Здоровый глаз словно бы ослеп от невыплаканных горьких слез. Не было больше ни злости, ни решимости, осталось одно лишь отчаяние из-за выбора, который ему предстояло сделать.

Его не утешали, не останавливали. Эти трем мужчинам его слезы не казались проявлением слабости, но и помочь они ему были не в силах.

– Тебе нельзя с ней видеться, – заговорил Кайсы. – Даже знать, где они остановились, нельзя. Понимаешь?

– А ты понимаешь, что это ненадолго? – Он стер слезы. – Увозить мою дочь далеко от озера нельзя, но и оставлять ее здесь тоже нельзя, потому что… Айви ее найдет.

– Ты знаешь, что нужно сделать… – Кайсы на него не смотрел, острием ножа вырезал на своей ладони кровавые узоры и, кажется, не замечал, что делает.

– Я должен убить свою жену? Предать ее во второй раз?..

– Она сказала бы тебе, что это единственный выход. Чтобы спасти вашу дочь, она пожертвовала не только своей жизнью, но и своей душой.

– А если Айви еще можно спасти? Показать ей дорогу?