Алексей Павлов - Иван Украинский

Вокруг некоторых мыслей автора возникала полемика, иногда даже высказывалось несогласие, делались свои выводы.

— Наш кобзарь не жалует москалей в своей «Катерине», — сказал однажды чтец. — Согласна, Надя?

— И то, — отвечала сестра. — Только Шевченко говорил про богатого москаля, что надурил Катерину.

Она обернулась в сторону своего мужа Василия Букина и продолжала, указывая на него рукой:

— А не про такого русака, как мой.

Довольная своим находчивым ответом, Надя сама подступала к брату со своим вопросом:

— А ты, хохол, свою москальку Агашу разве бросать собираешься?

Иван Украинский, отложив томик Шевченко на белую столешницу, улыбчиво глядя в глаза сестры, укоризненно отвечал:

— Подловила. Мы квиты, сестра. А ты, однако, язвочка… Агашу не смущай.

Сама обстановка заставляла Ивана все глубже проникать в социальные явления, определять настоящую цену всему окружающему — и власть предержащим, и церковным ипостасям. Он не только не избегал встреч с людьми, так или иначе неугодных существующему режиму, но, напротив, жаждал их, так как уже неоднократно убеждался, что противники царского строя — и есть подлинный цвет народа, его будущее. Батрак еще слабо разбирался в политических течениях и однако же склонялся к самому радикальному — социал — демократическому.

Осенью, когда в простенькой хатке Украинских заколыхалась люлька с маленькой Марийкой, Иван отправился вместе с Василием Букиным на мельницу Семена Мясоеда. На заработанные за лето батрацкие гроши они купили несколько мешков пшеницы — «кубанки» и теперь решили перемолоть зерно на муку, обеспечив разросшуюся семью хлебом на всю зиму. Подводу Иван выпросил у Дейкина, а с погрузкой — разгрузкой им вдвоем с Василием справиться не составляло труда.

Мельница располагалась на выезде из станицы, откуда начинался калниболотский шлях, мало пригодный для передвижений в ненастное время года. Эту мельничку Иван помнил еще с шестнадцатилетнего возраста, когда работал у Мясоеда. Здание ее уже пообветшало, но жернова вертелись исправно и число помольщиков здесь не уменьшалось. Хозяин брал за помол гарнцевый сбор в размере десятины, остальную муку и отруби возвращал клиентам. Собственно, не сам лично, а его мирошник Родион Забро- дов. Высокий, жилистый мастеровой человек перебрался в станицу из железнодорожного поселка, у него были по- истине золотые руки. На мельнице он одновременно служил и механиком, обихаживал маленький дизелек, приводивший в движение всю остальную технику с помощью шкива и ременной передачи. Отцу помогал младший сын — парнишка лет пятнадцати, смышленый не по годам.

Иван и Василий заняли свою очередь, выпрягли лошадь. Помол шел своим чередом. Управившиеся с ним станичники — отъезжали домой, а на их место к засып

ным бункерам становились новые люди. К вечеру посвежело, и те, кому предстояло еще долго ждать, устраивались возле мельницы в своих подводах на ночевку: расстилали полсти, доставали полушубки. Оставив за себя сына, Забродов вышел из мельницы к помольщикам и удивленно воскликнул:

— А вас тут все еще немало!

Затем приблизился к Букину и Украинскому. Он как- то доверительно глянул на них, потом спросил:

— Ну как, батраки, дела?

— Да, похоже, как и у вас, дядя Родион, — держась за грядель брички, ответил Василий. — Посидите с нами, погутарьте.

— Нам очень хочется вас послушать, — добавил Иван Украинский.

— Ладно, останусь ненадолго.

Забродов присел с молодыми земляками на их низкой одноконной таратайке, достал кисет с табаком, закурил. Их небольшой кружок находился на отшибе от остальных очередников, разговора услышать никто не мог. Чуть поколебавшись, Забродов задал вопрос:

— Из вас кто‑нибудь помнит, как в 1905 году тихорецкие рабочие выступили против царя и жандармов?

— Сами мы не видели, — за себя и за Василия ответил Украинский. — Но в поселке и в станице много раз слышали рассказы очевидцев.

Забродов сделал глубокую затяжку, выдохнул дым, с печалью и гордостью в голосе произнес:

— Я так вам, ребята, скажу. Наши классовые враги — буржуи, помещики, кулаки и их прислужники — жандармы, полиция и другая свора боятся рабочих людей не только живых, но даже мертвых. Такая у нашего брата сила. Только ее надо постоянно увеличивать, сплачивать пролетарские ряды.

И Родион напомнил батракам событие, которое у него самого врезалось в память на всю жизнь. Он говорил:

— Когда руководитель тихорецких большевиков Лука Чернышев после подавления декабрьской забастовки 1905 года оказался в тюрьме и из‑за зверских истязаний умер — за его гробом 19 августа 1906 года шел весь железнодорожный поселок. Революционеры несли лозунги с клятвой своему погибшему товарищу — свергнуть мозолистой рукой власть эксплуататоров, водрузить знамя свободы.

От неостывших за семь — восемь лет впечатлений твердый голос Забродова вдруг задрожал осязаемой болью.

— Чернышев уже был в могиле, — взволнованно вел рассказ Забродов. — А жандармы продолжали выставлять дневные и ночные караулы возле места упокоения революционера, опасаясь появления здесь новых масс железнодорожников, их политических речей и призывов к борьбе против самодержавия. Так‑то, братцы. Даже смерть лучших борцов — оружие в руках пролетариата.

Иван и Василий слушали рассказ старшего их собрата по рабочей судьбе, затаив дыхание, ни разу не прервав каким‑нибудь неуместным вопросом.

— Запомните нашу беседу, — поднявшись с брички, сказал Родион. — Думаю, что она пойдет вам на пользу.

Он внимательно посмотрел на своих слушателей и, прощаясь с каждым за руку, предупредил:

— Только знайте с кем говорить на такие темы. А теперь — мне пора.

И он зашагал от подводы к открытой двери мельницы.

О многом узнавал Иван Украинский от своего тестя — Ивана Григорьевича Артемьева. Деповской слесарь продолжал дружить с теми, кто из‑за репрессий лишь на время затаил свою активность в общественно — политической жизни поселка. В открытую ничего делать еще было нельзя, поэтому социал — демократы вели работу подпольно, с соблюдением конспирации. Лишь изучив как следует зятя, Артемьев открылся ему в симпатиях к программе ленинского крыла партии, стал иногда давать для чтения нелегальные брошюры и листовки. Их связь усилилась незадолго до начала мировой войны, когда Иван перевез Агашу с ребенком к отцу и матери в поселок. Сюда он отдавал теперь и почти весь свой заработок. По — прежнему разговор вращался вокруг нелегкого житья — бытья, батрацких и рабочих тягот. В один из приездов тесть извлек из тайника небольшой печатный листок и подал его Ивану:

— Прочитай, из этого многое поймешь, к чему надо стремиться.

Это была прокламация ЦК РСДРП «Первое мая», а к ней вдобавок тесть вручил Ивану листовку екатеринодар- ских социал — демократов — правдистов, призывавшую «отпраздновать всемирный праздник труда — «Первое мая однодневной забастовкой». В конце листовки говорилось:

«Товарищи! Покажите, что в этот день вы солидарны

со всем российским и международным пролетариатом… Да здравствует демократическая республика!.. Да здравствует социализм!»

Украинский несколько раз перечитал текст листовки, взвесил каждое слово.

— Все справедливо, — задумчиво вымолвил он. — Только до победы социализма еще надо много принести жертв.

Он не добавил, что лично готов к такому самопожертвованию. Но по выражению его лица, по силе высказанной им мысли можно было понять, что Иван будет с теми, кто поднимает знамя борьбы за новую жизнь.

В жаркое августовское предвечерье 1914 года, спустя несколько часов после получения известий о начале войны с кайзеровской Германией, Иван Украинский, его младший брат Иван, зять Василий Букин, сестра Надежда и отец Митрофан Степанович стояли в многолюдной толпе на станичной площади, где перед чрезвычайным, экстренным сходом граждан выступало местное и приезжее начальство. По словам ораторов выходило, что во всем повинен германский милитаризм, он напал на матушку- Россию, и чтобы сокрушить захватчика, весь народ должен встать единой стеной за веру, царя и отечество, не жалеть живота своего для разгрома супостатов.

— Мы не одни, у нас есть сильные союзники Англия и Франция, — чеканил фразу за фразой щеголеватый, в блестящих хромовых сапогах посланец отдельского воинского присутствия.

Он картинно взмахнул рукой, а потом продолжал:

— Вы, конечно, должны понять, что такая война потребует немедленной мобилизации людских резервов, пополнения конского поголовья, сбруи и другого воинского снаряжения. Так что приготовьтесь ко всем тяготам. Но я думаю, что их будет не так много — мы быстро разобьем врага.