Вадим Нестеров - Люди, принесшие холод. Книга 1

И тогда, и в великом множестве других «прежних войн и смут» битва шла не между нациями — тогда и наций-то не было. Дрались насмерть сторонники Порядка, мечтавшие о сильном государстве, которое всех защитит, и адепты Свободы, алчущие воли.

Вот только в битвах этих бывают победители, но не бывает выигравших. Потому что любой бунт — это не строительный кран, а бульдозер. Бунт по определению не может ничего создать, он может только уничтожить, выжечь дотла, расчистить место. И прежде всего он уничтожает своих героев.

Я сказал, что понял, как мне кажется, причину поступков моего героя, но понять — не значит простить. Первой жертвой преображения Тевкелева стал он сам, и, как мне думается, битый и жеванный жизнью полковник прекрасно понимал, на что он идет. Он вообще был неглуп, татарский паренек Кутлу-Мухаммед, взлетевший на невиданную раньше в России для мусульманина высоту. Я не могу его ни простить, ни осудить — я не судья другим людям, тем более моим и вашим предкам. Я только рассказываю вам давнюю историю, а выводы пусть каждый из вас делает сам.

Но, на мой взгляд, очень символично, что окончательно решил вопрос с памятью об этом недюжинном человеке безвестный башкирский поэт, сложивший вскоре после восстания песню под названием «Тефкеляу», то есть просто «Тевкелев». Вот ее текст в переводе на русский:

Крутые скалы на брегах Идели,

Здесь Тевкелев отдал приказ на бойню.

Огонь, что сжег башкирские деревни,

Позолотил полковника погоны.

Трет жесткое седло бока гнедого,

Седлу не больно, а коню терпеть.

Полковник Тевкелев карал башкир жестоко,

Зачем ему чужой народ жалеть?

Лишь ветерком развеются туманы,

Лишь песнею утешится душа;

Полковник Тевкелев оставил путь кровавый,

И память обо всем еще жива.

Бурлит, кипит вода реки Идели,

Нет, Тевкелевым не найти здесь брода.

И сколько б Тевкелевы ни пытались,

Не задушить им чаянья народа!

Чернеют сосны на отвесных скалах,

Закатные ветра им ветви гнут…

Проклятие я высеку на камне,

Когда-нибудь потомки пусть прочтут…

И песня эта оказалась столь талантливой, что пережила несколько столетий, башкиры помнят ее до сих пор. Эта песня-проклятие действительно сыграла огромную роль в жизни всего рода Тевкелевых. Так, например, некоторые исследователи утверждают, что известный татарский деятель Салимгарей Тевкелев, один из самых знаменитых потомков нашего героя, долгое время отказывался принимать должность оренбургского муфтия из опасений, что отношение к предку будет перенесено на него самого. И, так или иначе, проклятие сработало — не осталось больше на земле прямых потомков нашего героя по мужской линии, знаменитый род Тевкелевых пресекся незадолго до революции.

Как вы уже поняли, слова «стал первой жертвой» не следует понимать буквально. Тевкелев прожил долгую жизнь, произвел на свет и поднял на ноги детей, стал первым в истории России генералом-мусульманином, очень много сделал для страны и умер незадолго до пугачевского бунта. И главное детище его жизни — масштабный проект новой «южной России» тоже обернулось в итоге долгой историей, изобилующей лихими поворотами.

Конечно, в том виде, в котором его задумывали Тевкелев с Кириловым, проект «Новой России» не состоялся. Хотя бы потому, что главный «мотор» этого проекта, Иван Кириллович Кирилов, чиновник и ученый, умер в Самаре от туберкулеза через полтора года после начала восстания. На его место был переведен с уральских заводов Василий Татищев, который повел себя как классическая «новая метла», сшибающая головы главных любимчиков своего предшественника. К примеру, бухгалтера Петю Рычкова он, едва вступив в должность, велел посадить на цепь прямо в конторе и держать там, пока все бумаги в порядок не приведет. В итоге обошлось без железного ошейника, но неделю юный счетовод, позже ставший первым и на долгие годы главным описателем Оренбургского края, провел в конторе безвылазно, без сна и отдыха. Татищева в итоге «свалил» Тевкелев, провернувший ловкую интригу в Петербурге.

Но на смену Татищеву пришел Василий Урусов, ничем себя особенно не проявивший, кроме разве того, что именно при нем в 1740 году произошло «совершенное окончание бывших башкирских замешаний». И дело сдвинулось с мертвой точки лишь после смерти Урусова (там же, в Самаре, но от цинги), когда на должность начальника Оренбургской экспедиции пришел отправленный в почетную ссылку в Тьмутаракань бывший «большой человек» Иван Неплюев.

Представитель высших административных кругов империи, зять всесильных графов Паниных, сосланный в глухомань с должности главного командира Малороссии, казалось, просто не умел плохо работать. Он впрягся в оренбургскую лямку и тянул ее много лет с предельным напряжением, до хруста костей. Именно при нем Оренбург окончательно утвердился на своем месте — ведь история этого «особенного города» уникальна для России. Оренбург трижды переносили с места на место (почему его и называют частенько «трижды рожденным»), и лишь при Неплюеве он встал там, где и сейчас стоит — на берегу Яика около устья Сакмары. И именно при нем перекочевавший с речки Орь[131], но сохранивший название Оренбург невиданно быстро расцвел, уже через несколько лет после основания став главным центром азиатской торговли России и действительно «южной столицей» страны.

Именно тогда в Оренбург переместился центр русской Большой Игры и оставался там больше столетия, пока не мигрировал в Ташкент.

Но утверждением этого «великолепного форпоста» все и ограничилось, никакого Броска на Юг не состоялось.

Почему?

Да потому, что битва Хаоса с Порядком, Свободы с Рабством продолжалась в «вольном» подбрюшье России практически весь XVIII век.

Прежде чем двигаться к югу, России, как выяснили опытным путем прекраснодушные мечтатели, надо было закрепиться на собственных южных рубежах, выстроить там, как сказали бы сегодня, «властную вертикаль». Ее и возводили много десятилетий. Кровью, потом, ружьями и стрелами, зверствами и уговорами, строительством крепостей и подкупом кочевой верхушки Россия утверждалась на этих землях, приводила их, после столетий вольной жизни, под свою руку. Жестко вытесывала из «вассалов» — подданных.

Стоило это стране очень и очень дорого, но бесплатно в истории не достается ничего, платить приходиться за все, причем всем сторонам.

Башкиры продолжали яростно сопротивляться, и список их бунтов вовсе не завершился усмирением 1740 года. Уже в 1755-м полыхнул новый бунт, который возглавил знаменитый Батырша, мулла Абдулла Галеев. Новая кровавая баня тянулась более двух лет, пока, наконец, Батырша не был разбит мусульманским же отрядом, воевавшим на стороне Порядка.

Калмыки, у которых «прижим режима» в те годы был нисколько не меньше, чем у башкир, избрали другую тактику. Степные витязи вспомнили древний обычай смены сюзерена недовольным вассалом и решили откочевать на территорию Джунгарии, в свои старые родовые земли. Разговоры об этом шли давно, предложение уйти из России впервые прозвучало еще в 1724 году, когда губернатор Волынский «разруливал» вопрос с престолонаследием после смерти хана Аюки, а переводчик Бакунин мотался по степи из улуса в улус. Полвека спустя волжские монголы решили, что время пришло.

Исход калмыков состоялся весной 1771 года, и большая часть калмыцких тайшей во главе с ханoм Убаши навсегда покинула российские земли. Из России не ушли только калмыки, жившие на правом берегу Волги, они не смогли перейти реку из-за сильных паводков, поэтому и остались навсегда нашими соотечественниками, прожившими вместе с русскими всю нашу общую историю в горе и радости, богатстве и бедности. А ушедшим не позавидовал бы, думаю, никто — семимесячный переход дался калмыкам чрезвычайно тяжело. Эмигрантов преследовали болезни, голод, страшный падеж скота. К тому же, идти пришлось через казахские земли, а казахи, вспомнив «годы великого бедствия», азартно бросились сводить старые счеты, вырезая всех, до кого только могли дотянуться. В итоге до родовых земель дошли очень и очень немногие.

Что же касается яицких казаков, то их «огосударствливали», пожалуй, интенсивнее всего. Оно и понятно, свои же, русские, кому, как не им, быть здесь, на краю, опорой державы. Еще в 1718 году правительство стало назначать атамана и его помощников и потребовало возвращения недавних беглых на прежнее место жительства. Староверы ответили бунтом, который вспыхнул в 1720 году и продолжался три года. Потом волнения были подавлены, зачинщиков и предводителей укоротили на голову, и выборность атаманов и старшины была окончательно упразднена. А в середине столетия была введена регламентированная организация войска, разделенного на 7 полков, после чего войсковой круг окончательно утратил значение.