Юрий Чирков - А было все так…

Юрий Иванович рассказывал мне о том, как его арестовали, как проходили допросы. Очень положительно отозвался о своем следователе. Он знал случаи, когда следователи ужесточали формулировки «повторникам». Один наш знакомый по старому постановлению особого совещания имел формулировку ПШ (подозрение в шпионаже); после ареста в 1949 году в его деле появилась запись: «Сослать на вечное поселение за шпионаж». (Очевидно, от следователя, от его заключений по допросам зависело решение особого совещания.) Прочитав такую запись, наш знакомый сказал следователю: «Ведь во время войны за такую формулировку человека расстреливали».

Муж рассказал и о постановлении 1948 года, по которому все, у кого к этому времени окончился срок, автоматически отправлялись на вечное поселение в Сибирь или в другие отдаленные места. Те, кто вышел на свободу раньше, потом тоже были арестованы, как Юрий Иванович. Его арестовали повторно не в 1948 году, а в 1951 году. Благодаря этим трем свободным годам в своей жизни он сумел получить высшее образование. Следователь Пузравин говорил, что ему очень повезло.

Итак, ссыльные разных специальностей стремились под разными предлогами освободиться от леспромхоза и получить работу или в рабочем поселке, или в городе. К 1951 году все свободные рабочие места инженеров, врачей, агрономов, машинисток, бухгалтеров были заняты ссыльными или «вольными». Запретными для ссыльных и их жен были места работы в школе и, как мы узнали позже, в других детских учреждениях.

В село Ялань, за сорок километров от Енисейска, ехали в кузове открытой грузовой машины, завернувшись в ватное одеяло, которое я прихватила с собой. Юрий Иванович снял комнатку у одинокой старушки, приехав, мы стали распаковываться. Муж помог мне снять осеннее пальто, которое было надето на зимнее, под ним – пиджак, стеганая безрукавка. Только тогда он понял, как я похудела, и заплакал.

Отчет по МТС за 1951 год Юрий Иванович написал, переплел, и это «чудо» ходило по МТС, вызывая восхищение.

Через несколько дней к нам домой пришли учителя из местной восьмилетней школы. Они просили меня взяться за преподавание истории, литературы, немецкого языка. Я согласилась при условии, если директор школы заручится поддержкой заведующего районо. Но районо запретило мне преподавать.

Зимой я поехала в Красноярск, в крайоно, чтобы просить разрешения учительствовать в любом пункте Красноярского края. Все было безуспешно, в отделе кадров крайоно со мной разговаривали небрежно: что церемониться с женой «врага народа».

Весной пришла повестка из сельсовета, извещавшая о моей мобилизаций на лесоповал. Мы с мужем обсудили ситуацию и решили, что я должна уехать в Енисейск и там искать работу. Был разлив местных речушек, машины не ходили, и я пешком через тайгу, переходя иногда по пояс вброд речки, отправилась в Енисейск.

К тому времени у нас уже были знакомые в Енисейске, остановиться было где. Поскольку со школами у меня ничего не вышло, возник план устроиться в детский сад воспитательницей. Ко мне с симпатией отнеслась инспектор районо и пообещала поговорить с заведующей городским детским садом. Поговорила, та согласилась, но опять нужно утверждение заведующего районо.

На очередной запрос получен очередной отказ. Тогда инспектор из районо посоветовала поехать в Подтесово, это на другой стороне Енисея. Там большой судоремонтный завод, у него ведомственный детский сад, может быть, штат формирует сам директор завода. Знакомые из Енисейска дали адрес одинокой старушки, где можно было остановиться.

Приехала в Подтесово. Хозяйка – художница при заводе. Рассказала ей, зачем приехала. Она посоветовала встретиться с женой директора, которую охарактеризовала как женщину добрую. Я так и сделала. Жене директора я все рассказала начистоту. Она очень нас пожалела и обещала помочь, назначив встречу на другой день. Я была окрылена поддержкой. На другой день мы встретились, и я узнала, что директор завода доволен приобретением специалиста для детского сада и надеется, что я буду заниматься воспитанием не только детей, но и родителей – читать им лекции, учить воспитывать детей. Мне надлежало написать заявление о приеме на работу и приступать к исполнению обязанностей с завтрашнего дня. Я буквально на крыльях летела домой. Тотчас написала мужу.

С утра пришла в детский сад. Мне дали среднюю группу. К занятиям с детьми я готовилась больше, чем к занятиям со студентами в институте. Мне хотелось учить их сразу всему: и хорошим манерам, и рисованию, и интересным играм, и вежливому обращению. Дней через десять родители стали хвалить меня заведующей, уверяя, что дома дети во всем подражают воспитательнице.

Через две недели неожиданно приехал на два дня Юрий Иванович. Мы были счастливы, строили планы на переезд.

Самому Юрию Ивановичу работать было трудно: постоянно приходилось сталкиваться с противодействием уполномоченных, некомпетентных в сельском хозяйстве, думающих только о том, как угодить начальству.

Весной земля еще не была готова к пахоте. Юрий Иванович с председателем колхоза, бригадиром и трактористом, побывав в поле, решили подождать несколько дней, чтобы грязь подсохла. Ушли в деревню, вдруг слышат – трактор работает. Вернулись. Тракторист злой как черт пашет, а негодующий уполномоченный обещает агроному – «врагу народа» – разные кары за срыв посевной.

В другом колхозе перед севом проводили протравку семян ядохимикатом. Юрий Иванович объяснил, что это надо делать не в помещении, а на воздухе, при этом в масках, с перерывами. Колхозники выслушали, покивали головами, а когда агроном уехал, не стали вытаскивать агрегат из помещения и маски не надели. Пришли бригадир и председатель колхоза. Все дружно работают.

Вдруг вечером звонок в МТС: массовое отравление. Вывод: вредительство, ссыльный агроном сознательно хотел уничтожить руководящие кадры колхоза перед посевной, сорвать сев. Стали оформлять дело в органы. Колхозников поместили в маленькую больничку. К счастью, все остались живы. Во время следствия колхозники рассказали, что они сами виноваты: хотели побыстрее сделать дело и не послушались советов агронома. Дело прекратили, но нервы попортили.

Поля в северных районах Красноярского края небольшие, разбросанные. Названия их – «У монашеской избушки», «За грязью» и др. – сами говорят за себя. Ссыльному агроному не дают лошадь (комендант запрещает, из опасения, что он убежит), надо много ходить пешком. Юрий Иванович чувствует себя плохо.

В Подтесово я проработала месяц. Однажды заведующая детским садом сказала, что больше мне нельзя у них работать: районо меня не утвердило. Я уехала в Енисейск.

У мужа обострилась гипертоническая болезнь. Его положили в больницу в Енисейске. Через две недели выписали, указав в справке, что он освобождается от длительной ходьбы и физических перегрузок. Благодаря такому заключению ему наконец выделили коня. Стало легче работать.

Самая главная задача не была еще решена: я никак не могла найти работу. Обходила подряд все учреждения, какие были в Енисейске, и уже не говорила о том, что у меня высшее образование, а только десять классов. Оно и понятно. Скажешь «высшее», в ответ: «У нас для вас ничего нет».

И вот на моем пути одно из последних учреждений – городской отдел коммунального хозяйства (горкомхоз), где заведующим был Томилов. Я пошла на прием к нему.

Мало кто представляет, как унизительно в бесправном положении ходить из учреждения в учреждение, просить хоть какой-нибудь работы. Любой начальник мог дать или не дать работу, но при этом каждый из них чувствовал свое превосходство над нами, тысячами сосланных. Поэтому, чтобы было меньше свидетелей моего унижения, я всякий раз стремилась говорить с начальником с глазу на глаз. Мы, жены «врагов народа», мало чем отличались в правах от наших ссыльных мужей. Пожалуй, лишь тем, что, имея паспорт, могли свободно передвигаться. Права на труд по специальности мы не имели. Да и паспорт у нас в любой момент могли отобрать и полностью приравнять к ссыльным.

В горкомхозе я никак не могла дождаться, когда из кабинета заведующего выйдут сидевшие там двое мужчин. Приметившие меня работники бухгалтерии стали подбадривать меня: «Да вы идите смелее. Они ведь там могут просидеть до вечера». И я решилась, вошла. Сразу стала излагать просьбу: «Я жена ссыльного, у меня десятиклассное образование. Ищу какую-нибудь работу». Среди сидящих в комнате, как я позже узнала, у Томилова было начальное образование, у начальника бюро инвентаризации Михаила Ивановича Силантьева – восьмиклассное (в Енисейске это считалось устойчиво средним образованием, а уж десятилетка—высшим), у инженера из ссыльных Плютинского – высшее.

Томилов выслушал меня молча. М.И. Силантьев сказал, что меня могут взять в бюро инвентаризации ученицей с окладом очень маленьким – 250 рублей; как только я пройду курс обучения, то стану техником-инвентаризатором, и зарплата будет сдельная. Плютинский, желая мне помочь, спросил: «А как определить площадь помещения, его объем?» Я ответила. Мне сказали, что я могу завтра прийти в бюро, подать заявление и начинать обучение.