Хидыр Дерьяев - Судьба (книга третья)

Восстановление железной дороги значительно облегчило бы наступление. Но Реввоенсовет За каспийского фронта отдавал себе отчёт, что восстановление займёт слишком много времени — дорога была разрушена основательно, — а фактор времени был одним из главных условии успеха. Поэтому наступление на Теджен началось через Каракумы, бездорожьем.

Сказать, что бойцы обходной группы сделали героический бросок, — всё равно, что ничего не сказать. Марш длился сутки — ночь и весь день. Шли без привалов под палящим июньским солнцем. Весь жалкий запас воды исчерпывался только тем, что было во флягах — на пути следования колодцы не попадались.

Трудно представить себе, что значит пройти весь день по песку, в котором через несколько минут испекается яйцо, и небо над которым являет собой сплошной огнедышащий купол. «Муки жажды — это значительная часть ада», — говорят арабы. Чтобы чувствовать себя нормально, человеку в пустыне нужно не меньше семи-восьми литров воды в сутки. Если же он интенсивно двигается, это количество увеличивается до двенадцати литров. Естественно, такого запаса воды бойцы взять с собой не могли. Они падали, сражённые зноем, падали лошади, но движение не останавливалось.

Страшная это вещь — жажда в пустыне. Медленно усыхающее тело истошно кричит каждой своей клеточкой, требуя влаги. Всё равно чего, хоть яда, лишь бы жидкого. Бывало, что люди разгрызали себе сосуды на руках, чтобы напиться крови. От жажды человек может сойти с ума, и даже если его спасут, разум к нему не возвращается. От жажды человек глохнет, слепнет, бредит на ходу.

Всё это пришлось пережить бойцам. И поэтому вполне понятен их восторг, когда они вечером 6 июня, не доходя километров двадцати до Теджена, вышли на арык с чистой прохладной водой. Если в пустыне они сидели живой полыхающий ад, то здесь они ощутили поистине райское блаженство. И причастен к этому в полной мере был туркменский конный отряд под командованием Кизыл-хана, в своё время перешедший на сторону Красной Армии. Обогнав на марше колонну, джигиты позаботились о том, чтобы наполнить водой сухой арык. Может быть, никогда ещё красноармейцы не говорили таких тёплых слов по адресу своих братьев-туркмен.

После сироткою отдыха, отряд пошёл дальше и на рассвете соединился с другим полком, наступавшим с южной стороны железной пороги. Уставшим до того, что с ног валились, измученным невыносимо трудным маршем красноармейцам противостояли свежие части — белоказаки Северного Кавказа, офицерские роты, знаменитые деникинские пластуны. Но бонны бросились на них с яростью одержимых. Победа или смерть, третьего не дано, — так знал каждый, и это в значительной степени предрешило исход боя. Здесь едва не погиб Берды, нарвавшийся на штык белогвардейца. Однако сражавшийся рядом Аллак успел достать врага саблей.

Неся большие потери, белые отступили, разрушая за собой железную дорогу и мосты. Они торопились к своему следующему оборонительному рубежу — в Каахка.

Тедженский разгром поверг белых в панику. Готовя достойный отпор наступающей Красной Армии, командующий Савицкий беспрерывно носился на своём спец-поезде из Ашхабада в Каахка и обратно. Он обратился к населению с воззванием вступать в ряды борцов против большевизма, но, не встретив, как и в первый раз, сочувствия, объявил мобилизацию всех туркмен от двадцати до тридцатилетнего возраста, подготавливая одновременно мобилизацию мужчин до сорока пяти лет. Снова министр иностранных дел закаспийского правительства, на этот раз уже по прямому проводу, запросил помощи у Мешхеда, жалуясь, что резервов нет, что мобилизованные туркмены почти не оказывают сопротивления красным, что без экстренной помощи поражение неминуемо.

Представитель российских белогвардейцев в Иране немедленно телеграфировал русскому послу в Париже Сазонову: «Асхабадские войска под давлением большевиков отступили к Каахка, последней укреплённой позиции. Английский и французский посланники, по моей просьбе, телеграфировали своим правительствам об оказании помощи. Беляев.»

Благополучно завершив афганскую кампанию, длившуюся всего один месяц, англичане готовы были вновь оказать помощь закаспийскому правительству с тем, чтобы отделить Туркестан от России, сделав его английской колонией. Однако в Туркестане уже находился Деникин, а он, являясь злейшим врагом большевизма, воевал всё же за «единую, неделимую Россию», что англичан совсем не устраивало — Деникин вряд ли согласился бы на потерю Россией Туркестанского края. Поэтому они, высадив тысячу солдат в Красноводске, прислали из Баку и Мешхеда своих представителей для выяснения точного положения на фронте. Эти представители побывали в Каахка, признали оборону достаточной для того, чтобы не перебрасывать сюда солдат из Красноводска, и укатили обратно.

К чести Деникина, он постарался, чтобы оборона была достаточной. На каждые сто метров фронта приходилось одно орудие, два пулемёта, двадцать сабель и почти сто штыков. Учитывая вдобавок одиннадцать орудии и тридцать пулемётов бронепоездов да выгодность каахкинских позиций в смысле обзора и обстрела, частям Красной Армии предстояло решить очень и очень нелёгкую задачу.

Возможно, белым удалось бы на какое-то время удержаться в Каахка и даже перейти в наступление, гак как Реввоенсовет из-за осложнившейся обстановки на Актюбинском направлении издал приказ перейти к обороне. Цель этого приказа заключалась в настоятельной необходимости во что бы то ни стало удержать Мервский оазис. Однако, узнав с помощью местного населения, что белые считают невозможным наступление с юга и укрепляют только северные подступы к Каахка, Реввоенсовет изменил приказ на прямо противоположный — перейти в немедленное решительное наступление.

Проделав за двое суток, вернее за две ночи, трудный переход по ущельям и горным дорогам, на рассвете 3 июня красноармейские части развернулись в боевой порядок. Наступление началось неожиданным для белых шквальным огнём артиллерии но железнодорожной станции, забитой эшелонами и бронепоездами.

Результат сказался сразу же — эшелоны белых двинулись к Ашхабаду. Они могли бы уйти, но на пути их оказалось малюсенькое препятствие — мостик длиной всего четыре метра, разрушенный красными подрывниками. Белые спешно бросились чинить его, но много ли сделаешь под непрерывным пулемётным и артиллерийским огнём? Головной поезд двинулся по недостроенному мосту, провалился н намертво закупорил путь.

А красные тем временем, не ослабевая натиска, продолжали развивать наступление. Не помогла Деникину тщательно продуманная оборона, не помогли отборные части. Потеряв около трёх четвертей личного состава и почти всю боевую технику, белые стремительно покатились на запад.

Победа под Каахка дала красным значительные преимущества. Одно из них заключалось в том, что появилась возможность усилить Оренбургский фронт, положение на котором было больше, чем тревожное. Требовала вмешательства и Фергана, где басмачи Мадамин-бека, объединившись с созданной местными баями «армией», представляли серьёзную опасность для Советской власти.

В числе других частей на Оренбургский фронт были посланы два эскадрона туркменской конницы. Среди джигитов одного эскадрона находились и трос наших друзей — Берды, Дурды и Меле. Проезжая мимо Мары, Берды прошептал: «Прощай земля, по которой ступала нога красавицы!» Кого он конкретно имел при этом в виду — Узук или Огульнязик, Берды не сказал бы и сам.

Настали чёрные дни и для Бекмурад-бая. Они жил в своём ауле, но таился от людей, как дикий зверь, страшась кары за участие в борьбе против Советской власти. Насторожённым взглядом он ощупывал каждого постороннего, приближающегося к их порядку: кто идёт, что несёт, чего ему надо? Конечно, арчин был свой, родной брат Аманмурад, он сообщит, если большевики предпримут какие-то меры против тех, кто помогал белым. Но это было слабым утешением, и Бекмурад-бай укладывался спать для верности на крыше мазанки и неизменно ложил в изголовье взведённый кольт. Будь что будет, но врасплох его не застанут.

Однажды, не успел он ещё уснуть, к его кибиткам свернул вооружённый джигит. Бекмурад-бай распластался на крыше мазанки, как пустой бурдюк, вытянув перед собой руку с пистолетом. Амансолтан, спавшая во дворе, торопливо поднялась навстречу приезжему.

— Бекмурад-бая дом? — вежливо поздоровавшись, спросил джигит.

— Ёк, — ответила Амансолтан, суетливо оправляя на себе платье.

— Хозяин где?

— Нет его.

— Куда ушёл?

— Сами не знаем.

Джигит повернул коня. Следя за ним, Бекмурад-бай увидел, что он поехал к речушке Агачлы, где его ждали десять-двенадцать вооружённых всадников. Все они направились по дороге к городу.