Валерий Осипов - Подснежник

— Вкусно? — спросил Валентин Петрович.

— Вкусно, — еле ворочая языком, ответил сын.

— Хочешь еще?

За столом наступила тишина.

Жорж исподлобья взглянул на отца.

— Хочу, — упрямо ответил он.

Валентин Петрович зачерпнул еще одну полную ложку, но тут вмешалась Мария Федоровна и отняла у мужа горчицу.

— Маша! — загремел Валентин Петрович. — Не вмешивайся! Пусть ест, если сам напросился!

Мария Федоровна положила руку на плечо мужа, и он сразу остыл.

— А? Видали? — захохотал Валентин Петрович, откинувшись на спинку стула. — Видали, какой характер? Слопал, подлец, целую ложку и молчит. Молодец, ей-богу, молодец!

…После завтрака Валентин Петрович отправился по хозяйственным делам, а Мария Федоровна, позвав с собой Жоржа, перешла в гостиную. Дав сыну французскую книжку, она взяла себе вязание и села в кресло напротив. Жорж листал книгу, а Мария Федоровна, бросая время от времени короткие взгляды на своего первенца, предалась воспоминаниям, разбуженным в памяти историей с горчицей.

Вот видит она маленького Жоржа в детской комнате на руках у няни. В комнату, прихрамывая, входит рыжий кот Мишка (это Валентин Петрович дал коту имя родного братца Миши). Нога у кота перевязана красной тряпкой. Егорушка (тогда он еще не был Жоржем), увидев хромающего кота, начинает плакать.

— Нянюшка, возьми Мишку на руки, — просит Егорушка, — ему больно, у него лапка болит.

А вот видит Мария Федоровна себя в открытой коляске вместе с детьми. Маленький Жорж с сыновьями Валентина Петровича от первого брака Николенькой и Гришей сидит рядом с кучером. Они возвращаются в Гудаловку из Липецка.

На подъеме лошади идут медленно, тяжело опуская вниз, в такт шагам, головы. Кучер шевелит вожжами, постегивает по лошадиным спинам кнутом.

И вдруг Жорж ни с того ни с сего выпрыгивает из коляски.

— Вылезайте! — кричит он на старших братьев. — Вылезайте сейчас же!

— Зачем? — резко спрашивает Николенька, сверкая черными, угольно горящими глазами (не то маленький черкес, не то цыганенок). — Что ты еще выдумал?

— Вылазь! — не вдаваясь в объяснения, повелительно кричит Жорж.

Кучер натягивает вожжи, останавливается, поворачивается к барыне.

— Что случилось? — спрашивает Мария Федоровна у сына.

— Маменька, вы можете не выходить, — объясняет Жорж. — Пускай Коля с Гришей вылезают и Маркел. — (Маркел — это кучер.) — Мы пешком пойдем в гору. Лошади устали.

Маркел первым спускается с облучка. За ним прыгают и Николенька с Гришей.

— Правильно, барин, — одобрительно говорит Маркел, — лошадям в гору завсегда роздых нужно давать. Они потом тебе в три раза бойчее отработают.

Он дергает вожжи, облегченная коляска легко трогается с места. Мария Федоровна, сидя в коляске на заднем сиденье, с улыбкой смотрит на своего первенца и удивленно думает о его добром сердце.

…Жорж, расположившись напротив матери, читает французскую книжку, а Мария Федоровна вяжет и вспоминает, вспоминает, и волны памяти несут к ней все новые и новые картины.

Вот огромный сторожевой пес Полкан медленно подходит к младшей дочери Вареньке, вышедшей без присмотра во двор. Мария Федоровна видит это из окна дома и в ужасе кричит:

— Помогите! Помогите!

Варенька, услышав голос мамы, спотыкается и падает. В это время из-за амбаров выскакивает маленький Егорушка. В руках у него ничего нет, но он смело бросается на собаку. Полкан, взъерошив шерсть и оскалив зубы, рычит, пятится. Жорж, воспользовавшись этим, подхватывает сестренку на руки и бежит с ней к дому навстречу высыпавшей на крыльцо дворне. Полкан, увидев бегущего, бросается с лаем вслед, но уже поздно — дворовые отгоняют его, Варенька спасена, а Егорушка, вбежав в комнату, где Мария Федоровна мелкими глотками пьет из стакана воду, с разбегу падает перед матерью на колени, обхватывает руками ее ноги, захлебывается в слезах:

— Маменька, голубушка, прости, пожалуйста, прости, это я Полкана отвязал!

Мария Федоровна нежно гладит Жоржа по голове и еще крепче прижимает его к себе.

А совсем недавно, два месяца назад, к Марии Федоровне приехали из Липецка две знакомые дамы. Гости сидели в этой же комнате, когда вошел Жорж, поздоровался и, увидев, что мать занята, молча сел в углу на диван.

— Тебе что-нибудь нужно? — спросила Мария Федоровна.

— Нет, ничего не нужно, — ответил сын.

— Тогда принеси, пожалуйста, еще один стул, — попросила Мария Федоровна, — будем пить чай.

— Я не могу принести стул, — ответил Жорж и встал.

— Не можешь? — нахмурилась Мария Федоровна. — Почему?

— Я вывихнул руку, — тихо сказал Жорж.

Мать быстро подошла к сыну. Лицо у него было бледное, рука неестественно вывернута локтем вовнутрь.

— Сними куртку, — попросила Мария Федоровна.

— Не могу, — сквозь зубы сказал Жорж, — больно.

Приезжие дамы помогли хозяйке раздеть сына. Вывих был настолько серьезный, что гости вызвались сейчас же, в своем экипаже, везти Жоржа в город, к врачу. За всю дорогу до Липецка (семнадцать километров) Жорж не проронил ни одного слова. Молчал он и у врача, пока вправляли локтевой сустав.

Когда все было кончено, врач выразительно посмотрел на пациента и сказал:

— Молодцом, молодой человек, просто молодцом. Не всякий взрослый смог бы вытерпеть такую боль.

И только тут Мария Федоровна увидела, что губы у сына искусаны в кровь.

…Дверь гостиной скрипнула.

— Кто там? — подняла Мария Федоровна голову от вязания.

В дверь просунулась голова старостихи.

— Барыня, матушка, выдь на час, — попросила старостиха.

Мария Федоровна поднялась из кресла. В коридоре, повязанные по самые брови белыми платками, стояли две босые бабы из деревни — Лукерья и Авдотья. Концы платков бабы прижимали к глазам.

— Что случилось? — нахмурилась Мария Федоровна.

— Барин лютует, — шепотом заговорила старостиха. — Оне лошадей своих пасли, — кивнула на Авдотью и Лукерью, — да приморились и уснули. А лошади возьми и зайди на господский луг. А тут барин мимо ехал… Как увидел, так лошадей сразу отобрал и велел на усадьбу гнать. А куды ж оне теперь без лошадей пойдут. Их свои мужики за это до смерти забьют.

— А что же вы от меня хотите?

— Пособи, матушка! — запричитали в один голос Авдотья и Лукерья. — Упроси барина отдать лошадок. Куды сейчас без лошадей денешься? Лето на дворе, работы много…

— Но вы же знаете, что барин сам хозяйством занимается. Меня он не послушает.

— А ты молодого барина к нему подпусти, — хитро улыбнулась старостиха и кивнула на дверь, за которой сидел в гостиной с французской книжкой Жорж. — Старый барин на эптого барчука уж больно отходчивый. Али сама не знаешь?

— Хорошо, я попробую, — пообещала Мария Федоровна.

Валентин Петрович, закрывшись у себя в кабинете, с мрачным видом сидел за письменным столом. Дела по хозяйству шли из рук вон плохо. Земли не хватало. По теперешним временам сеять нужно было в пять, в десять, в двадцать раз больше, чем это делал он. Но земли не было, и покупать ее было не на что. А долг по закладным в дворянских банках Тамбова и Липецка увеличивался. В сердцах, хватанув иногда лишнюю рюмку в буфете губернского собрания, Валентин Петрович ругательски ругал царя-освободителя, ныне здравствующего императора Александра Николаевича.

— Нет, господа, вы как хотите! — кричал Валентин Петрович двум-трем знакомым помещикам в клетчатых картузах, сидевшим, вместе с ним в летнем буфете. — Вы как хотите, а я ему отмены крепостного положения не прощу до конца своих дней!

Он поворачивался к стойке, над которой висел саженный портрет государя в полный рост, и грозил царю куликом. (Татарин-трактирщик обмирал душой за стойкой от этих проклятий.)

— Никогда не прощу! — продолжал бушевать Валентин Петрович. — Пускай черти ему на том свете служат, а я служить не буду-с!

Знакомые помещики спешили допивать свои рюмки и разъезжались от греха подальше.

…В открытом окне кабинета показалась голова Жоржа.

— В чем дело? — строго спросил Валентин Петрович. — Опять в окно?

— Я пробовал через дверь, папенька, там заперто.

— Тебе я открою, — сказал Валентин Петрович, — иди.

Войдя в отцовский кабинет, Жорж сел в кресло и огляделся по сторонам. Здесь все было ему хорошо знакомо — золотые корешки книг за стеклянными дверцами шкафов, оленьи рога над дверью, седло с набивной чеканкой (и две скрещенные сабли под ним) на стене.

— Ты хотел что-нибудь сказать мне? — спросил Валентин Петрович.

— Да, папенька, — посмотрел отцу прямо в глаза Жорж.

— Говори.

Наблюдая за сыном, Валентин Петрович чувствовал, как пасмурное его настроение постепенно начинает развеиваться. Жорж всегда умиротворяюще действовал на Валентина Петровича. Он был главным наследником гудаловского имения (дом и земля в Козловском уезде были записаны на детей первой жены). И поэтому Валентин Петрович, стараясь внешне не выделять его среди своих детей, все-таки отдавал Жоржу предпочтение.