Сергей Мосияш - Святополк Окаянный

— А вот и моя истопка, — сказал бортник, останавливаясь у ворот крайнего двора.

Во дворе взлаяло несколько собак, они кинулись к воротам, но, услыхав голос хозяина, стихли, заскулили радостно, завиляли хвостами.

Обоз остановился. Варяжко со Святополком слезли с телеги и пошли к распахнутым воротам, где ждал их бортник, успокаивая собак:

— Это свои. Нишкните! Ну!

— Сколько их у тебя? — удивился Варяжко.

— Да с полдюжины будет. Без них здесь нельзя. Зимой волки одолевают, а то может и медведь-шатун наведаться. А ныне по лесу много бродней появилось, лихие люди.

— Откуда ж они являются?

— Как откуда? — удивился бортник. — Многие из Киева бежали от крещения, а кто от хозяев утек. Нет, без собаки у нас пропадешь.

— А по бортям лазят бродни-то?

— Бывает и такое. Однако пчелы-кормильцы себя в обиду не дадут, могут до смерти закусать. К ним без ситака и дымаря даже я не могу сунуться, а уж чужак и подавно.

Выглянувшей из избы женщине хозяин приказал:

— Принеси ложки в холодную клеть в медовушу.

Открыв клеть, он пригласил туда гостей и, так как окон в ней не было, оставил дверь открытой. Вдоль стены в клети стояли длинные долбленые кадушки, плотно закрытые крышками.

— Это кадолби, — сказал бортник, кивнув на кадушки. — В них я мед берегу. А вот лабзены, — он снял с полки берестяную посудину, — в нее я мед собираю во время медолаза. Ну а это медорез, им я срезаю соты с медом. Вот, кажется, и все поведал я вам. Ах да, вот еще и дымокур. Прежде чем в борть лезть, я пчел дымом окуриваю. Он им не по нраву, они от него сговорчивыми делаются. Им не до меня, от дыма чумеют.

Святополк с интересом рассматривал орудия бортника и даже примерил на себя ситак. Все ему тут было в диковинку, и он не скрывал этого, что, судя по всему, нравилось хозяину.

Хозяйка принесла две деревянные ложки и, отдав их мужу, тут же исчезла.

— Вот сейчас откроем кадолбь и медку спробуем, — сказал бортник и топором стал поддевать крышку на кадушке. Она, слепившись с медовой массой, довольно туго поддавалась. Однако открылась-таки. И бортник торжественно зачерпнул ложку пахучего желтого меда и протянул Святополку.

— Откушай, мой господин.

И внимательно следил, как отрок ест мед, пытаясь по выражению его лица угадать, нравится ли высокому гостю это драгоценное лакомство.

— Ну как?

— Вкусно, — отвечал Святополк.

Бортник обрадовался похвале и тут же предложил:

— А вот попробуй из этой кадолби, — и тут же вскрыл другую кадушку, зачерпнул из нее второй ложкой, протянул княжичу.

Но Святополк не почувствовал никакого различия — и в первой, и в этой мед был душист и сладок, однако на лице бортника отразилось нетерпеливое ожидание, и мальчик не захотел огорчать хозяина:

— По-моему, эта еще вкусней.

— Верно, государь! Верно, — обрадовался бортник и, обернувшись к Варяжке, сказал: — Вот что значит князь. Давно дреговичи мечтали о таком. А ты что не пробуешь?

— Я доверяю вкусу Святополка Ярополчича, — сухо ответил Варяжко и спросил: — Какова дань на вашу веску?

— Десятина, мой господин, — сразу посерьезнел бортник.

— Сколько дымов?

— Три.

— Неси на воз свою десятину и вели то же створить другим дымам вески.

— Но, мой господин, — почесал бортник в затылке, — дань обычно по снегу сбирали, на полюдье.

— Знаю. Вы на самом краю княжества, и в грядущее полюдье мы к вам не заедем. Вот и все.

— Ну раз так, — согласился бортник, — другое дело. И, обернувшись к Святополку, предложил: — Выбирай, князь, какую возьмешь кадолбь.

— Эту, — ткнул Святополк пальцем в кадушку, из которой только что пробовал.

— Правильно, — похвалил бортник, сажая крышку на место, обколотил ее по кругу обухом. — Славного князя вскормят дреговичи.

Наклонился, крякнув, поднял тяжелую кадолбь и понес на выход.

Лесные дороги оказались столь тряскими, что телега, на которой ехала княгиня, сломалась. Кое-как доползли до вески. Дворский Никита, осмотрев поломку, сказал:

— Дня два придется подневать, пока исправим.

— Ну и хорошо, — ответила Арлогия, — а то все печенки отбила. И мне передохнуть надо.

Среди челяди сыскался мастер, взявшийся ладить телегу.

А вот Святополку вынужденная остановка не понравилась. Его тянуло дальше, вперед, к новым впечатлениям. Приставал к пестуну:

— Съездим в лес, Варяжко. Чего тут томиться?

— Надо княгине сказать. Отпустит ли?

— Мы что, маленькие? Отпустит.

Арлогия и впрямь возражать не стала, вполне понимая желание сына быть самостоятельным. Оно и верно, несмотря на возраст, именно он становится главным наместником великого князя.

— Только возьмите с собой оружных отроков десятка два, — сказала Арлогия. — Мало ли на кого наскочите. В лесу и звери и бродни шастают.

— Это само собой, — сказал Варяжко и сам отобрал дружинников в сопровождение. Велел и Тальцу, умевшему сказывать сказки, ехать с ними. На привале сгодится.

Ехали узкой, скорее напоминавшей тропинку, лесной дорогой, переезжали крохотные речушки, объезжали заболоченные места. В чащобе разноголосо пели птицы. На ветках сосны, нависшей над дорогой, мелькнуло что-то рыжее.

— Варяжко, кто это? — крикнул Святополк.

— Веверица[27].

— Эх, лук бы.

— Ни к чему. Летом скора[28] у нее худая. Не годится.

Белка словно нарочно дождалась передних всадников и, подняв хвост, ходко запрыгала вверх и скрылась на макушке дерева.

Ехали довольно долго. Святополк стал уставать, затих, не смеялся, но вида не показывал. Да только кормильца не обманешь, все заметил, схитрил.

— Что-то притомился я, — сказал он. — Вот к речке подъедем, надо на ночевку становиться.

Варяжко выбрал лужайку у самого берега речки. Там все и спешились. Коней расседлали, спутали и пустили пастись, поручив их заботам двух дружинников.

Стоянку разбили по указанию Варяжки. Нарубили мягких веток сосновых, густо и высоко настелили их большим кругом. В центре круга положили седла и подклады для княжича и кормильца, а по краю круга такие же ложа для отроков устроили: по два седла вместе для изголовья и от них в разные стороны подклады-потники разостлали. Воины-отроки лягут по двое голова к голове, ногами каждый к другой паре. И получится круг, попасть в который можно будет, только шагнув через воина. Обойдя все это устройство, Варяжко приказал:

— Коли щитов нет — оградить все ложе кольями.

Отрокам хоть приказ тот не по душе был, а делать нечего — пошли колья рубить. Заметив их нерадение, Варяжко пояснил, отчего такое решение принял:

— Для чего ограда-то? Ночью может вепрь налететь, не успеешь проснуться, как кому-нибудь кишки выпустит.

Работа отрокам сразу по душе стала, и вскоре натащили они кольев, и много. И стали ложе общее околачивать с радением и тщанием.

Святополк спустился к самому берегу, сел на коряжину, стащил обувку, закатал порты и опустил ноги в прохладную воду. Было ему хорошо и радостно. Перед глазами тихая речка, без единой рябинки, бежала куда-то, за спиной тюканье топоров да негромкий говор слышался. Сзади тихо подошел кормилец, постоял молча, любуясь речкой, вздохнул благостно:

— Эхма, какой только красоты не сотворил Всевышний на земле, каких тварей не населил в ней. Гляди, Святополк, гляди. То все душе полезно.

— А почему тебя Варяжкой зовут? — неожиданно спросил княжич, обернувшись и глядя в лицо пестуну. — Это твое родное имя?

— Нет, сынок, мое родное Флелав, такое мне родители дали. Я ведь родился в Скандинавии.

— А сюда как попал?

— Ну как? Обыкновенно. Нас было три брата. По смерти отца все имение, согласно нашим законам, наследовал старший брат. А нам с Идри ничего не досталось, даже ложки, которыми мы ели, уже принадлежали старшему брату.

— Но почему так? Это несправедливо.

— Иначе в Скандинавии нельзя, сынок. А ну-ка начни делить на всех братьев, а каждый родит еще по столько же сыновей и еще поделит. Так через два-три поколения у каждого будет земли — только ногу поставить. Все нищими станут. Наш старший брат еще добрый был, выдал нам с Идри по мечу и сказал: «Добывайте себе на жизнь». Иные своим братьям и этого не дают. Идри звал меня во Францию, там, мол, тепло и сытно. Тем более он стал викингваурдуром.

— Как, как? — переспросил Святополк. — Викингва…

— Викингваурдур, так называется командир корабля у викингов, разбойного корабля. Идри звал меня к себе в помощники, но у меня сердце к разбою не лежало. Я отправился на Русь и нанялся на службу к твоему отцу, князю киевскому Ярополку. Он меня и нарек Варяжкой, сочтя имя родное трудным. Приблизил к себе, советовался со мной. Но, увы, не всегда слушал моих советов. Блуда послушал. Он-то русский, а я чужеземец. Послушал бы меня, не поехал к Владимиру, глядишь, и ныне был бы живой.