Виктор Сергеев - Унтовое войско

— Бурятские казаки плохо вооружены и многие без коней. Они получают скудное содержание от казны или совсем ничего не получают.

Главные тайши, как по команде, закивали головами: так это, мол, и есть, сущая правда!

— Ясачная комиссия сочла бурятских казаков войском бесполезным. Она писала государю, что существование бурятских полков есть пережиток старины. Антик… антик с гвоздикой, — подполковник невинно улыбался. — Комиссия нашла, что сформированные случайно и по тогдашней необходимости эти полки остались неустроенными. И надобности в них нет. Ясачная комиссия как вы знаете, господа, подсчитывала выгоду от замены инородческих полков русскими частями. На содержание дополнительного набора русских казаков казна, по выводам комиссии, отчисляла не более пятнадцати тысяч рублей, тогда как бурятские казаки, обратившись в ясачное состояние, дали бы казне до шестидесяти тысяч рублей.

— Априорные суждения… эти суммы, — заметил Муравьев, все более раздражаясь и морщась. — Не вызывают они сколько-нибудь серьезного доверия.

Подполковник по привычке прикрыл глаза и поклонился. Его скрипучий и монотонный голос снова заполнил весь просторный кабинет генерал-губернатора.

Бумба устал слушать, его глаза с любопытством ощупывали все, что было в резиденции Муравьева — портрет царя от пола до потолка, на который боязно глядеть подолгу, столы и стулья неведомо из чего, похоже, что из камня, а может быть, из заморского дерева. С потолка свисали серебряные нити для свечей, повсюду красовались китайские фарфоровые вазы.

Скрипучий голос начальника казачьего отдела лез в уши:

— Статский советник… после обследования китайской линии нашел, что бурятские и тунгусские казаки в массе своей против возвращения в ясачные, что гордость их уязвлена…

— Во-во! — встрепенулся Муравьев, горящими глазами оглядывая главных тайшей. — Слышали все? Я вас спрашиваю?

По кабинету прокатился шум. Генерал уловил что-то неугодное ему. Он вскочил и захлопал ладонью по столу, некрасивое лицо его покраснело и сморщилось и оттого стало еще более некрасивым. По щекам шли пятна, криво дергались губы.

— Слышали? «В массе своей против возвращения в ясачные…» Повторите, подполковник! Да чтобы все расслышали!

Пронзительные глаза Муравьева бегали по лицам главных тайшей.

— Он, статский советник, нашел так же, — бесстрастно уведомлял подполковник, — что инородческие пограничники являются отличными стрелками и наездниками и весьма пригодны для караула.

— Кто сомневается? Есть такие? — прервал подполковника Муравьев. — «Антик с гвоздикой…»— передразнил он не то чиновников из ясачной комиссии, не то подполковника.

— Статский советник обнаружил, что старые крепости на границе пришли в запустение и «ничем не отличаются от обычных поселений. Это его встревожило, и он настаивал на восстановлении крепостей и увеличении войска.

Подполковник передохнул. Внимательно посмотрел на главных тайшей. Кое-кто из них, позевывая, отрешенно таращил глаза на окна, на портрет царя, на генерал-губернатора.

— Есть еще проект сенатора… Два года истекло, как он приезжал к нам в губернию. Как и статский советник, он нашел пограничную линию в жалком виде От прежних редутов и острогов не осталось и помина, лишь кое-где следы рвов и валов. Караулы не имели военного вида. Сенатор предлагал оставить казаков-бурят при границе, оспаривая сумму ожидаемого от них ясака, высчитанную ясачной комиссией.

Главные тайши зашевелились в креслах, перестали зевать и поглядывать в окна. Бумба шепнул селенгинцу: «Спроси, сколько ясаку?» Селенгинский начальник обратился к толмачу. Тот перевел для начальника казачьего отдела:

— Главный селенгинский тайша хочет знать, сколько ясаку насчитала комиссия?

— Более сорока одной тысячи.

Начальники ведомств зацокали, не то выражая восхищение таким богатством, не то сожалея, что этого богатства пока еще никто не получил.

У Бумбы засосало под ложечкой. Еще бы! Часть этих денег прошла бы через его ведомство и обязательно кое-что прилипло бы к его пальцам. Он посмотрел на свои руки, сжал кулаки, разжал… Вспомнил сказку про пальцы… Большой палец спрашивает: «Украдем?» Указательный соглашается: «Ладно!» Средний палец заявляет: «Я высокий человек, буду досматривать по сторонам, следить». Безымянный обрадовался: «Украдем — досыта наедимся, оденемся во все новое и до бледности будем во всем отпираться». А мизинец — тут как тут: «Я стану доказывать, что мы не воровали». Вот какие сговорчивые и ловкие пальцы на руке! Надо только уметь распорядиться.

Бумбе не очень-то понравилось, когда подполковник продолжил:

— Сенатор находил инородческих казаков очень пригодными для пограничной службы. Он писал государю, что буряты, как кочевники, обладают особенными способностями к открытию следов скота и людей, переходивших границу даже в ночное время. Русские казаки не способны их заменить в этом. Содержание же инородческих казаков ничего не стоит для казны.

Главные тайши негромко зашумели, переговариваясь.

Начальник казачьего отдела покосился на генерал-губернатора. Тот, ударив ладонью по столу, заставил всех умолкнуть.

«В каком году он родился? — терялся в догадках Бумба. — Скорее всего в год льва, очень уж сердит и вспыльчив. И надо думать — смелый, вон сколько орденов, да еще золотое оружие! А может быть, он появился на свет в год змеи? Его часто видят злым и хитрым. Но еще он бывает ласковым, тихим и вкрадчивым. Как кошка… Но у кошки нет своего года, бурхан не подумал о ней. Пожалуй, Муравьев родился все-таки в год льва».

Громкий голос Муравьева прервал размышления Бумбы.

— Златолюбцы! Бархатники! — выкрикивал генерал-губернатор. — А того не умыслите: не было б пахотников, не было б и бархатников. Вам все бы деньги. Сорок с лишним тысяч… Заелись, заворовались, давно ревизии не было! Я вижу, чего хотите… Отпустить бурятских и тунгусских казаков на ясак легко, а вот если они понадобятся, то кто их соберет? Вы, что ли? — Муравьев обвел взглядом притихших главных тайшей.

— Деньги деньгами… — А хуже нет «убить бобра» — обмануться в расчетах. Но что бы там ни было, а мы должны прийти на Амур, — жестко произнес Муравьев.

Подполковник спросил:

— А нужны ли нам крепости на границе и флотилия, на Шилке?

«Крепости»… — иронически протянул Муравьев. — Китай отдален от нас большим пространством. Пустынная Монголия, Джунгария… Монголы и джунгарцы ненавидят манджур и тяготеют к России. Можно полагать, что крепости со своими земляными валами никогда не увидят китайских войск, пушки заржавеют без выстрела. А гребная флотилия… Сгниет неподвижно, или… или сослужит великую пользу России? Судить о том не пришло время. А что до Китая, господа, так полагаю, что у китайцев нет повода беспокоиться. А если начнут какую привязку нам делать, отпишем — как и что. Ну, да ладно. Поживем — увидим. Как вы, инородческие начальники, мыслите по сему военному вопросу? Известны мне ваша власть в ваших родовых улусах, послушание, коего добились вы от своих родовичей. Известна и служба государю с усердием. Послужите, чем можете, полкам бурятским — Ашебагатскому, Цонголову, Атаганову, Сортолову и иным новым, кои надумаем мы иметь. Будем вместе крепить войско казачье.

Бумба хотел отсидеться, отмолчаться. Да где там! Вылезай поближе к красному сукну, под серебряные нити, раз твои улусы у самой что ни на есть пограничной линии и многие твои роды сохранили и поныне сборные пункты, где желающих зачисляют в казаки. Не было б только у тех желающих ясачной недоимки да обязательно чтоб с конем и оружием прибыл.

Главный хоринский тайша плохо помнил, чего он наобещал Муравьеву. Боязно уж очень было: то холодно, то жарко. Чего скажешь — тут же и позабудешь. Про неурожай помянул… Муравьев зарыкал и глаза вытаращил злобно. Про высокую политику не отважился высказаться. Ну, как осердишь его превосходительство. Тогда что? Обещал обо всем заботиться — и о землепашестве, и о сене, и об этих казаках, будь они неладны, чтоб во всех них вселились злые духи.

На базаре городском прилип к нему оборванец неприметный, протянул грязные пальцы за милостыней. Бумба было за кнут… А тот по-монгольски тихо: «Не слышал ли про зверя Олгой-хорхоя?» У Бумбы ноги ослабли, не чуял, как устоял. Оборванец-то послан самим ургинским амбанем! Подал ему торопливо монетку, ответил: «Про Олгой-хорхоя ничего не слышал, а вот слышал про зверя Хорхой-олгоя». Оборванец закланялся, затряс лохмотьями, пропел тонко: «Жди того зверя к празднику белого месяца». И пропал куда-то, будто в пыль растерся.

С ургинским амбанем-монголом Бумбу свела судьба в то время, когда приезжала комиссия из Урги к генерал-губернатору распутывать накопившиеся пограничные споры.