Теодор Парницкий - Аэций, последний римлянин

Тут и уместно задаться вопросом: как же оценивает автор в конечном счете бурную жизнедеятельность героя? И тут опять-таки небесполезен будет выход за пределы романа. Парницкий покидает своего Аэция в момент, когда он стоит на высшей ступени успеха и популярности, когда воинские его победы отвели от Рима смертельную опасность. Читатель, однако, знает из истории, что карьера полководца внезапно и бесславно оборвалась: через три года после победы на Каталаунских полях (и через год после внезапной смерти Аттилы) он был в 454 году убит по приказанию императора Валентиниана III, опасавшегося усиления власти и авторитета Аэция. И военные успехи его не воспрепятствовали неотвратимому: в 455 году Рим был взят и разграблен вандалами, вскоре пришел конец римскому господству в империи, окончательно павшей, когда Одоакр низложил в 476 году последнего императора Ромула Августула… Помня об этом, мы и успехи Аэция вряд ли сможем воспринять иначе, как вехи на пути к гибели, как только отсрочку в свершении приговора истории над его государством. Такой взгляд не будет, пожалуй, искажением авторской мысли: в атмосфере романа достаточно ощутимы предчувствия надвигающейся катастрофы, мотивы обреченности героя и его дела. И вряд ли может быть иначе: в положении, связующем разные миры, и сила и слабость Аэция, который по-настоящему не принадлежит ни к одному из них и до конца остается, в сущности, одиноким. Он служит взаимопроникновению различных начал (а это важно, ибо варварам суждено унаследовать культуру Рима), но это служение бессознательное. Прочным, вековым оказывается, по Парницкому, не то, что кажется важным герою, а совсем иное.

Понятно теперь, почему Парницкий, считавший, что многое в его произведении не было в свое время правильно понято, подчеркивал спустя годы: «…Апофеоз аэциевского типа дышит (по крайней мере это предполагал замысел автора) горьким, прямо болезненным — хотя старательно маскируемым — сарказмом». Можно видеть в этом сарказме своеобразное подчеркивание того обстоятельства, что деятельность исторического лица, обусловленная множеством факторов, подчас причинами частными, имеет зачастую направленность, результат, последствия, от него самого скрытые, не предвиденные им, смысл ему не доступный, но в исторической перспективе весьма значительный.

Трактовка центрального героя бросает, таким образом, свет и на проблемы более широкого плана. Если то, что лежит как бы «на поверхности» истории (борьба за власть, смена правителей, военные столкновения и т. д.), романист признает не выражающим суть и смысл процесса, но только этим и ограничивается, возможной становится пессимистическая трактовка истории. В романе Парницкого, написанном за три года до начала второй мировой воины, трудность, запутанность исторического развития, неизбежность катастрофических переломов выдвигаются, пожалуй, на первым план (как бы концентрацией суровости истории и являются заглавный герой и его судьба). Исторический оптимизм возможен был при обращении к глубинным процессам истории. В том направлении исторической романистики XX века, которое наш читатель лучше всего знает, обращение это означало воспроизведение жизни народных масс, интерес к деятелям, так или иначе интересы масс выражавшим. У Парницкого, не обращающего в романе сколько-нибудь сосредоточенного внимания на массы и их влияние на ход событий, не вводящего в книгу ни представителей римских низов, ни развернутого изображения их положения, оптимистическое начало (прямо, в образно-доходчивой, а тем более в публицистической форме не выраженное) следует искать в другом: в подчеркивании неотвратимости развития и непрерывности (несмотря ни на что) сохранения завоевании человеческого опыта и познания — всего, что составляет содержание понятии «культура» и «цивилизация».

Надо полагать, что читателя привлечет в книге не только образ Аэция и заинтересуют не только проблемы, о которых мы пытались сказать выше (многое по необходимости опустив и, конечно, упростив). Роман — при ведущей роли главного героя — нельзя считать биографичным. Весьма густо населенный, он дает целую галерею персонажей, представляющих различные племена и состояния, различные политические ориентации и позиции, типы человеческого поведения, складывается в чрезвычайно выразительную картину Рима эпохи «великого переселения народов» и шире — околоримской Европы (ряд важных эпизодов захватывает и Северную Африку). Встретит здесь читатель целый ряд известных ему исторических лиц. Среди них — вожди племен, государственные и церковные деятели (Аттила, блаженный Августин и т. д.). Очерчены они, конечно, с меньшей выразительностью чем Аэций, но достаточно четко, с попыткой воссоздании психологии интимно личной стороны жизни, мотивов действии и решений сплошь и рядом в столкновениях, речах и спорах (воспроизведение которых для автора гораздо важнее бытописательских подробностей и фабульной занимательности). В итоге выпукло обрисованы многообразие и сложность причин и факторов, так или иначе в равной степени влияющих на историческое развитие (тут чувствуется неприятие автором вульгарно-волюнтаристского толкования истории), воссоздан целый механизм выступающих в конкретный исторический момент различных сил и стремлений, внутренних и межплеменных столкновений, интриг, личного соперничества.

В картине этой не могло не занять видного места изображение тогдашнего христианства, чья доктрина в этот момент устанавливалась и разрабатывалась, чья церковная организация развивалась. Стоит, однако, обратить внимание на то, как рельефно изображены раздиравшие тогдашний христианский мир религиозные распри, как подчеркивается романистом переплетение религиозных моментов с политическими, с конкретными земными интересами, как часто из-под религиозной мотивировки проступают стремления совершенно иного порядка, от христианской официальной морали весьма далёкие. Несомненна трезвость и объективность писателя в разработке и этой линии повествования.

Первое знакомство с творчеством видного мастера исторического романа, художника оригинального и заслужившего прочное признание у себя на родине, окажется небезынтересным и для советского читателя.

Большое познавательное содержание, заключенное в книгах Парницкого, его бесспорное и выдающееся писательское мастерство давно являются достаточным основанием для того, чтобы это знакомство наконец состоялось.

Б. Стахеев

Современный Дунай. — Здесь и далее примечания переводчика.

13-е или 15-е число месяца по древнеримскому календарю, дни чествования Юпитера.

«Энеида», VI, 851−853, пер. В. Брюсова.

Вселенной (лат.).

Афина Воительница.

Водоем для сражений, подобных гладиаторским.

Вечный город (лат.).

Бренн — вождь галлов, занявший Рим в 390 г. до н. э.

Горе побежденным! (лат.).

Начальник пехоты, полководец (лат.).

Велиты — вооруженные луками пехотинцы; принципы — опытные воины, вооруженные длинными копьями; гастаты — воины, вооруженные обычными копьями — гастами; триарии — воины, вооруженные тяжелыми копьями — пилумами; фундиторы — воины, вооруженные пращами.

Вспомогательные войска, набираемые из варваров.

Посаженная мать, символическая наставница во время свадьбы.

Начальник конницы (лат.).

Древнегреческая мера длины от 150 до 190 метров.

Римский мир (лат.).

…играла важную роль в этих исторических деяниях (лат.).

Сиятельный, всеславный, сильнейший защитник империи, победитель, непобедимый, благочестивый, вождь вождей, консул… (лат.).

Чиновник дворцовой службы (лат.).

Первый день месяца по древнеримскому календарю.

Благороднейший кесарь император Флавий Константин III, бессмертный Август.

Секретарь кабинета императора.