Елена Жаринова - Сын скотьего Бога

Так, уступив искушению, Спиридон стал вором. Он осел в Киеве, но все время трясся от страха. Когда он видел на горизонте греческий парус, то готов был зарыться с головой под землю. А если это капитан из Эфеса решил вернуться, чтобы его покарать?

Наступила зима, река стала, и Спиридон вздохнул с облегчением. Он провел в Киеве развеселую зиму, направо и налево швыряя золотые кружочки. Но с приближением весны вернулся страх. Ледоход лишил его сна. В чужих шагах за дверью ему чудилась грозная поступь капитана…

В это время в Киеве гостил Словен — вождь варварского кочевого племени. Он был доверчив и любопытен. Беседуя с ним, Спиридон важничал. Он видел, что молодой князь считает его очень образованным человеком. Словен показал греку свою гордость — коллекцию из тридцати семи греческих свитков и тринадцати кодексов, то есть сшитых книг. Все это он купил по дешевке у волжских булгар.

— Неплохая библиотека, князь, — снисходительно одобрил его Спиридон. — Тебе нужен человек, который бы разбирался в книгах.

Словен, конечно, не надеялся, что ученый грек согласится последовать за ним в дикие северные земли. И Спиридон для видимости поломался. Но недолго. На самом деле, он ликовал. Отличный способ убраться из Киева, пока сюда не нагрянули его земляки. Словене, конечно, дикое племя, но князь у них вполне приличный и щедрый человек.

Так Спиридон присоединился к великому походу Словена. Он разделил со словенами все тяготы. Причем хуже всего были первые годы строительства города, когда Спиридону пришлось жить в землянке, как кроту. Он спал прямо на сундуке с князевой библиотекой и застудил себе поясницу. Сейчас ему едва за тридцать, а он хромает, как старик.

Спиридон был несчастен. Во-первых, он страдал вдали от своей солнечной родины. Во-вторых, если раньше он боялся кары за воровство, то теперь — разоблачения своего невежества. Потому что только в диких славянских лесах Спиридон мог сойти за ученого. Да, он знал греческую и латинскую грамоту и прочел несколько религиозных сочинений. В зависимости от темы разговора мог сослаться на Аристотеля или Геродота. Цитировал их, безбожно перевирая, благо проверить его никто не мог. Но на вопросы десятилетнего Волха о том, какие народы населяют Ойкумену, смог назвать только греков, франков и славян. Волх сам перечислил ему с десяток племен, через земли которых словенам пришлось пройти.

Злой мальчишка! Он быстро понял, что его наставник — отнюдь не кладезь премудростей. Он будет молчать до поры до времени, но нет ничего хуже затаившегося врага… Но в остальном — совершенно тупой. До сих пор не выучился читать. Заниматься с ним — Сизифов труд, хотя и щедро оплаченный. Перед каждым уроком у Спиридона сводило скулы. Он втайне надеялся: а вдруг не придет?

Сегодня Волх сильно опоздал. Он вошел, пахнущий потом и снегом, весь красный после боя. Ему вовсе не хотелось запихивать себя в душную темень отцовской библиотеки. Сухопарый грек тенью поднялся ему навстречу. На вытянутом лице — укоризненные рыбьи глаза. На шее — крест. Волх знал, что это какой-то религиозный символ, но в подробности не вдавался. Словене были веротерпимым народом. Когда столько лет странствуешь среди чужих племен, поневоле учишься уважать и их богов. И даже молиться им наравне со своими — просто на всякий случай…

И для чего только отец держит этого крота? — поморщился Волх. Наверно, чтобы перед иностранцами хвастаться. Как редким зверьком. Смотрите, мол, и мы не дикари, и мы наук не чураемся…

Побубнив по поводу опоздания, Спиридон раскрыл перед Волхом первую попавшуюся книгу и ткнул пальцем: от сих до сих.

— Та ремата… мою… эно… энотисай…

Хлоп. Спиридон ударил ладонью по столу.

— Энотисау!

— Сау, — безжизненно повторил Волх. — курие сунес… тэс кра… краугес… Язык сломаешь! Мою…

Хлоп.

— Моу, — рявкнул грек. — Краткий звук на конце, ты можешь это понять?

Волх поднял на него посветлевшие от злости глаза. Лещ сушеный, — думал он. Он же нарочно меня унижает. Издевается, дураком хочет выставить.

От раздражения буквы спутались на странице, как черные мерзкие букашки. Волх вспомнил, как однажды он наловил клопов и раздавил их между страницами книги. Как орал тогда Спиридон! Правда, и от отца досталось. Но все равно, вспомнив об этом, Волх злорадно улыбнулся.

Какой вообще смысл в чтении книг? Волх видел, как читал отец — шевелил губами, на лбу появлялась напряженная складка… Чтение — это тяжелый труд. Жизнь и так непроста, на тебя валится много дел и обязанностей — зачем ее усложнять еще?

Волха, кстати, удивило, что Бельд неплохо знал латынь. Он много рассказывал Волху о римлянах. Чертил карту Европы и показывал, какими землями владела Римская империя. Вот тут жили дикари, но пришли римляне, проложили дороги и построили города. И не такие, как Словенск, а каменные, с красивыми колоннами и статуями на площадях. Как Царьград, в котором Волх никогда не бывал, но о котором много слышал от старших.

Рассказы Бельда Волх слушал с интересом — как материны сказки. Но как-то спросил:

— А что стало с римлянами теперь?

— Их больше нет.

— Значит, не такие уж они были могущественные. Победитель всегда тот, кто выжил.

Бельд тогда подумал, пожал плечами.

— Хорошо, это ты так думаешь. На самом деле победитель тот, о ком дольше будут вспоминать.

Уроки Спиридона не были связаны с римлянами. Они ничего не давали ни уму ни сердцу. Пустая трата времени. Надо собраться с духом и заявить отцу…

— Тэс краугэс моу…

Топот ног заставил учителя и ученика поднять головы. Тяжело дыша, на пороге библиотеки возник один из молодых дружинников.

— Чего тебе? — весело спросил Волх, чувствуя близкое освобождение.

— Княжич! Беда стряслась. Булыня умер. Клянча меня за тобой послал.

— Я пойду, — тут же заявил Волх Спиридону. — Видишь, какие дела.

Он никогда не называл грека по имени, а за глаза презрительно звал «отцов грек». Выйдя из библиотеки, Волх слышал, как Спиридон с треском захлопывает книгу. Уф… Свобода!

Потом Волху стало стыдно. Нашел, чему радоваться. Булыня — отец Клянчи, один из самых близких к отцу дружинников. Придав лицу соответствующее скорбное выражение, Волх пошел искать товарища.

На берегу реки, неподалеку от жертвенника Перуну, была сложена крада — погребальный костер.

Дружина и домочадцы собрались, проводить Булыню.

Словен стоял с каменным лицом, только ходили под кожей желваки. Под сдержанный вой Булыниных жен и наложниц он глубоко ушел в свои думы. Он вспоминал, как двадцать лет назад заявил старейшинам, что уведет свой народ на север. И Булыня был рядом, и не давал противникам заткнуть молодого князя. Славные, лихие времена! Словен и его дружина были так молоды, немногим старше сегодняшнего Волха. Им казалось, что нет ничего невозможного. Никто и не подозревал, каким трудом, какими лишениями, потерями, изменами дастся им новая родина. Булыня — один из тех, с кем пройдены огонь и вода. И вот сейчас вместе с дымом отлетит в Вырей его душа… Друзья юности уходят один за другим. Дружина стареет. И молодая дружина вот-вот займет ее место. Ишь, выстроились, как перед боем, плечом к плечу…

— Что-то колода маловата, — заявил Клянча. — Эх, князь, для дорогого товарища дров пожалел!

Волх покосился на друга с тревогой и любопытством. Тот вел себя как обычно, говорил громко, отпускал шутки, но при этом у него был совершенно опрокинутый вид. Волх знал, что у Клянчи тоже были сложные отношения с отцом. Он вспомнил, как не раз думал про Словена: чтоб ты сдох! Интересно, что чувствуешь, когда потом твой отец умирает? Оторопь и жуть?

Рабы покрыли тело Булыни дорогими коврами. Кто-то из плакальщиц полез поправлять растрепавшуюся бороду. В ноги постелили медвежью шкуру, набросали благовонных трав.

— Куда? Куда? — глумился Клянча. — Да отцу столько не допереть!

И он вдруг засмеялся сорванным голосом.

Появился Хавр с одним из Безымянных. Каждый из них в одной руке держал за ноги петуха, а в другой — нож. Птицы беспомощно трепыхали крыльями.

— Во славу Перуна!

Быстрый взмах ножа — и петушиное горло толчками выплеснуло кровь. Красное пятно растеклось на затоптанном грязном снегу. Хавр бросил жертву на помост.

Громче, жалобнее стал женский плач. К краде подошли женщины. Две молоденькие девушки поддерживали под руки вдову Булыни, Блискаву. Она была одета в дорогие греческие шелка. Тяжелое жемчужное украшение почти скрывало лицо, на пальцах — перстни, на шее бусы в несколько рядов.

— Вырядили мать как на свадьбу, — сипло сказал Клянча. И вдруг вцепился Волху в руку. Волх сжал его ледяные пальцы. Он не знал… но догадывался… что сейчас произойдет… Это Бельд ничего не подозревал, удивленно ворочая рыжей головой…