Древо Жизора - Стампас Октавиан

— Видит Бог, мое копье не успело коснуться его, — бормотал Плантажене, принимая поздравления. — Подтвердите это, граф.

— Вам это показалось, — сияя улыбкой отвечал Глостер. — Поздравляю вас мсье, вы провели такой точный удар, что даже не почувствовали, как вышибли меня из седла.

— Да нет же… — заупрямился было Годфруа, но вдруг понял, что англичанину выгоднее казаться выбитым из седла, нежели неудержавшимся на коне. — А впрочем, должно быть, вы правы, удар и впрямь был великолепный. Приезжайте ко мне в гости в Анжер или Ле-Ман, и я обучу вас этому приему.

— Благодарю вас, сэр, — на сей раз по-английски сказал Глостер и учтиво поклонился.

В следующий миг к нему подбежала не кто-нибудь, а сама королева Франции. Лицо ее было встревожено, а взор обращен на тоненькую струйку крови, стекавшую со лба Ричарда.

— Вот платок, — сказала она. — Позвольте, рыцарь, я вытру вам кровь.

Тут Глостер опустился пред нею на колени и благоговейно подставил свой лоб. Рана оказалась самой пустяковой, но Элеонора старательно обтерла ее и спрятала платок в сумочку, висящую у нее на поясе. Только после этого она обратилась с поздравлениями к победителю турнира.

— Ваше величество, — отвечал Плантажене, — как я рад, что у Франции столь прекрасная государыня. А ведь я помню вас еще совсем маленькой и очень резвой девочкой, когда в день рождения моего сына Анри вы со своим дядей приезжали в Ле-Ман. Как быстро летит время. Теперь моему сыну уже девять лет, и он по уши влюблен в вас, ваше величество. Он дал клятву никогда не жениться, стать странствующим рыцарем и, все свои подвиги посвящать вам. Позвольте мне разрешить ему прикоснуться губами к вашей ручке.

— Я знаю, о ком вы говорите, сударь, — заулыбалась Элеонора. — Это тот дивный мальчик, который уже несколько лет носит латы. Заботливый отец, вы каждый год заказываете для него новые?

— Разумеется, разумеется, ведь с каждым годом он растет. А вот и он, Анри, подойди к ее величеству королеве и поцелуй ей ручку, она позволяет тебе сделать это в честь моего выигрыша в турнире.

— Говорят, вы влюблены в меня, — проворковала королева, подавая мальчику руку для поцелуя, — Как это мило. А сочиняете ли вы в мою честь стихи?

— Что же ты молчишь, Анри? Налился краской как кровяная колбаса, и ни гу-гу в ответ! — вместо сына отвечал Плантажене. — Да, ваше величество, сочиняет, но стишата получаются дрянь… О, простите, за грубое слово. Я хотел сказать, что по сравнению со стихами вашего покойного батюшки они то же самое, что вот тот лишайный бродяга, забравшийся на ветку, вяза, по сравнению с рыцарями, сразившимися сегодня в честных поединках. Гораздо больше Анри преуспел в другом — он вылепливает из глины фигурки, как две капли воды похожие на вас, а по самому краю платья тоненько-претоненько выводит буковками: «Краса красот Элеонора Аквитанская королева Франции». Жакоб, мой лучший литейщик, снял с одной из таких фигурок копию и отлил ее в золоте. Эй, Жакоб, где ты? Неси-ка! Вот, извольте полюбоваться, из чистого луарского золота, лучше которого не сыщете во всей Европе. Не случайно наш турский ливр скоро будет, в два раза дороже парижского.

Жан де Жизор, сгорая от зависти, шел следом за королевой Франции, графом Анжуйским и его сыном и думал: «Почему, почему он, а не я, влюбился в эту прекрасную королеву и лепит ее фигурки? Почему ему, а не мне, она позволяет идти с нею рядом и держит его под руку? Ведь я буду владеть всей Францией, вот увидите, и все луарское золото будет в моих руках. Я владелец Жизора, а значит, и обладатель великой тайны Жизора, а она даже не посмотрит на меня! Хорошо бы эту королеву король нашлепал по щекам! А тебе, глупый Анри, я желаю как следует споткнуться». Не успел он даже осмыслить свое последнее желание, как оно тотчас же и сбылось — Анри, уставший от ношения доспеха и почувствовавший утерю сил от общения с предметом своей влюбленности, вдруг споткнулся и грохнулся оземь самым позорным образом. Его бросились поднимать под заливистый смех Элеоноры. Насмеявшись, она стала помогать ему отряхнуться:

— Ничего, ничего, даже такой мужественный рыцарь, как граф Ричард Глостер, и то вынужден был сегодня изваляться в пыли.

Жан все таки дождался внимания к своей скромной персоне, когда гости Жизорского замка расселись в столовой зале, и, первым делом, отдали дань уважения памяти почившего месяц тому назад Гуго де Жизора.

Сам король произнес слово пожелания юному сеньору Жизора быть столь же доблестным рыцарем, каков был его отец. Правда, никто как следует не мог припомнить ни одного сражения, где бы участвовал поминаемый родитель Жана, но все сходились в едином мнении, что это был удалой человек и отчаянный рубака. Увы, после этого про Жана опять забыли, тем более, что и сидел он не вполне рядом с королем, ибо по правую руку от себя Людовик усадил лучших рыцарей сегодняшнего турнира — Ричарда Глостера, Джона Сендвича и Рауля д'Арманьяка, а по левую сидели Элеонора, Анри д'Анжу и его отец, победитель сегодняшних состязаний. Глядя на них, Жан размышлял о странных случаях, происшедших сегодня, когда сначала по его желанию свалился с коня Глостер, а потом споткнулся Анри. Неужели и впрямь они исполнили его волю? Это стоило проверить, и Жан загадывал и загадывал различные желания, но ни одно из них, почему-то, не исполнялось.

Золотая копия фигурки королевы, сделанной Анри, ходила из рук в руки, и все восхищались мастерством юного скульптора и литейщика Жакоба.

— Вот видите, ваше величество, — озорно шутила Элеонора какие подарки делают мне рыцари, по-настоящему влюбленные в меня. А что подарили мне вы? Французское королевство? Эка невидаль!

Король смеялся, но видно было, что шутки жены уже начинают порядком раздражать его.

— Пожалуй что, — продолжала издеваться королева, — я побуду еще лет десять французской королевой, а потом разведусь с вами, ваше величество, и пойду замуж за моего дорогого Анри. К тому времени он завоюет для меня Англию. Правда, Анри?

— Правда, — совсем потеряв голову отвечал сын Плантажене.

— Вот видите, он согласен! — хохотала Элеонора.

— К чему откладывать, — стараясь смеяться, говорил Людовик. — Если он готов хоть сегодня начать завоевание Англии, то я готов хоть сегодня начать бракоразводный процесс.

— Ах не спешите, ваше величество, — возражала озорница. — Дайте моему рыцарю подрасти и окрепнуть как следует.

— Ах, Анри, — с шутливым укором вмешивался в разговор граф Анжуйский, — ведь мы же договаривались, что ты не станешь отбивать у короля жену. Разве ты забыл о своем обещании?

— Забыл, — снова краснея, еле слышно отвечал Анри.

— Я снимаю с него это обещание, — взмахом руки вершила историю Элеонора. — Пусть он завоюет для меня Англию, я стану английской королевой и тотчас же объявлю войну Франции. Уж больно скучно было сегодня: «И вы такие хорошие, и мы такие хорошие, и вы за Христа, и мы за него же…» Нет, война!

«Чтоб ты подавилась! — мысленно внушал ей сидящий чуть поодаль Жан де Жизор. — Это я приказываю тебе! Подавись, захлебнись своей слюной. Господи, помоги мне, пусть она подавится или громко-прегромко выпустит газы, чтобы только не быть такой красивой!» Но на сей раз ничего у него не получалось и все его мысленные приказы оставались невыполненными. Тогда он не выдержал такого бесчувственного невнимания со стороны бога и убежал из залы, где шумел пир. Он отправился в ту дальнюю комнату, где был убит его отец, нырнул за ту самую шпалеру, за которой стоял в день убийства, упал на пол и рыдал безутешно и горько, покуда, обессилев от горя, не уснул.

Проснувшись через несколько часов, он не сразу понял, где находится. Лежал, и слушал странные звуки, доносившиеся из глубины комнаты. Кто-то стонал то мужскими, то женскими голосами, затем он понял, что там почему-то Элеонора, что она, а не кто другой, шепчет кому-то:

— О, сладость моя, мой Ричард, мой Ришар!.. О, божественные прикосновения, о твердыня нерушимая! Еще, мой воин, еще!