Елизавета Дворецкая - Две жены для Святослава

Прав Святослав – лучше не найти. Прав и Улеб – такая только князю по руке. Молодая невестка была красива и ловка, но Эльга видела в ней и еще кое-что. Прияслава происходила из тех потомственных жриц, что одним шагом вступают на незримую тропу, где ходят боги. Это передается по наследству, это отчасти воспитывается, но главное – это получается как дар. Эльга сразу сказала, что уже в этот год уступит обряд молодухе – и так она, вдова, слишком долго делала то, что ей не пристало. Дескать, и погляжу, способна ли.

А на самом деле Эльга хотела убедиться: она свободна от этой службы. И Горяна тоже.

– Я, Сфендослав, сын Ингора, великий и светлый князь русский, послал к вам, кесари Константин и Роман, великих послов: Ждивоя, Сигвида и Моляту…

Ригор читал, остальные слушали. Рядом с Эльгой сидела Горяна, напротив – Святослав. На вид событие было простое, на деле – необычное. Впервые русы писали грамоту к царям греческим, собираясь к ним не торговать. И не воевать. А познакомиться, как водится у добрых людей.

Прямо сейчас, осенью, Эльга снаряжала послов в Царьград: предупредить царей, что на будущее лето собирается приехать к ним для переговоров. Узнав, что мать задумала насчет крещения, Святослав нахмурился, но принял это легче, чем она ожидала. Сейчас, увлеченный молодой женой, гордый и счастливый своей драгоценной добычей, он мог и матери позволить «почудить». Почему бы и нет, если обязанности старшей жрицы земли Русской с нее сняты? Теперь, когда на площадке Святой горы воцарилась его собственная жена, он ощущал, что власть его простирается шире и глубже, чем может дотянуться самый длинный меч. И радовался в глубине души, что никакого спора за влияние между женой и матерью больше не возникнет.

– И я не стану креститься здесь, – развивала Эльга перед ним свой замысел, который успела обсудить с приближенными, – я поеду для этого в Царьград. Такое уже бывало раньше, многие князья разных земель приезжали и принимали крещение в Греческой земле. Их крестными отцами становятся сами цари, и если это будет со мной, я все равно что войду в их семью! И тогда никто уже не сможет встать между ними и нами – ни Станибор, ни Анунд, ни Торд из Таврии. И со временем мы добьемся, что греки признают царем и тебя! Или хотя бы сыновей твоих…

По размышлении Святославу понравилась мысль об этой поездке: он хотел, чтобы мать поговорила с царями и насчет Хазарии. Вовсе не для забавления невесты он рассказывал Прияне о походе на Волгу и Дон, а для большого похода требовалось заручиться если не прямой поддержкой, то хотя бы обетом невмешательства Базилеи Ромайон. Сам он не желал выступать просителем, но мать – хитра и умна, ей и такое по плечу. И теперь он напряженно слушал, как Ригор зачитывает составленную по-гречески грамоту, в которой впервые излагалось желание руси посетить Греческое царство с миром. Никогда еще русские князья не ездили за свои пределы не с войной, а ради дружбы, но и никогда еще русскую дружину в заморском походе не возглавляла женщина.

– …для укрепления и для удостоверения многолетней дружбы, между христианами и русами бывшей, по желанию великого князя нашего и по повелению, с согласия от всех людей русских, под рукой Его сущих, – читал Ригор. – Наша светлость, превыше всего желая в Боге укрепить и удостоверить дружбу, просит принять вас в доме вашем в Константинополе-граде мать нашу, княгиню русскую Эльгу, и великое посольство с нею, желая утвердить такую дружбу, и удостоверить ее по вере и по закону нашему, и наставления в истинной вере Христовой от вас получить…

Закончив, Ригор свернул грамоту и подвинул к Святославу:

– Налагай печать твою, княже.

Эльга откинулась к спинке сиденья и перевела дух. Глядя, как Святослав прикладывает печать, она повторяла мысленно: это все происходит на самом деле. Не пройдет и года, как она поедет за Греческое море. Первой из рода русского войдет не просто в город, который даже сам Вещий созерцал лишь снаружи, а в золотые царские палаты. Будет принята там как почетная гостья и духовная дочь. Кружилась голова, будто неведомая сила стремительно поднимала ее на высокую-превысокую гору, и весь мир земной, с лесами, полями, городами, белыми пятнышками парусов на реках она видела внизу, будто скатерть…

– Кого же ты возьмешь с собой? – спросил Мистина.

– Я поеду! – вскинулась Ута. – Уж я всю жизнь с тобой, как нитка за иголкой – хоть в темный лес, хоть в Золотое царство!

Эльга обменялась с ней понимающим взглядом: ведь к Князю-Медведю они ходили вдвоем, и обе несли по жизни проклятие разрыва с древним корнем. Уте путь в Царствие Небесное нужен был не меньше, чем самой Эльге. И разве могла она решиться на это без сестры, от колыбели самого близкого ей человека?

– И ты, отец, поезжай! – обратилась Ута к мужу. – А то дразнить будут, что жена дальше тебя побывала.

– А ты, Предславич, поедешь? – Эльга посмотрела на Олега. – С женой и с дочкой, – она улыбнулась Горяне.

Узнав, что можно будет креститься в самом Царьграде, та пока отложила свое намерение и ходила на службы на Ручей, оставаясь лишь до слов «Оглашенные, изыдите», но уже не сокрушаясь по этому поводу.

– И меня возьмите, – попросил Улеб, улыбнувшись отважной девушке, которая князю русскому предпочла Христа.

– И Предславу! – вспомнила Ута. – Только без чад, они там весь Царьград разнесут по камешку, не хуже Олеговой дружины! Может, старших двоих взять, они уже понимать будут.

– И моя старуха захочет поехать! – крикнул Острогляд сквозь общий смех. – Ради такого дела соберет в коробок свои кости старые!

– И Прибыславу надо позвать – чтобы видели греки, сколько у нас князей в родне! И Володею!

Бояре и родичи обсуждали, кого еще взять в путешествие, и выходило, что Эльгина дружина числом мало уступит той, которую приводили к стенам Царьграда Олег Вещий и Ингвар. Эльга улыбалась, пока ни с кем не споря: на подбор посольства еще есть без малого год, все успеет уладиться. А мысль ее уже летела вперед, обгоняя грамоту, которой теперь предстояло много дней плыть сперва вниз по Днепру, потом через море…

Ей представлялось, как грамота прибудет в Царьград. Вот Ждивой и Сигвид стоят в огромном помещении – во всю Святую гору величиной, а кругом на стенах все золото и багрянец. Вот подносят грамоту двум царям, в золотом платье с самоцветами сидящим на золотом престоле.

«Что? – удивленно говорит старший, седобородый Константин. – Русы? К нам хотят приехать русы? Просто в гости? Мы увидим их лица не сквозь личины шлемов?»

«Не может этого быть! – покачает чернокудрой головой его молодой красавец сын, Роман. – Русы никогда не приезжают разговаривать, они ездят только грабить. Что нам могут сказать эти разбойники?»

И оба царя посмотрят друг на друга в недоуменном ожидании. Им предстоит сделать важное открытие. Русь – это уже не просто дружина. В облике прекрасной женщины с ясными очами цвета смарагда перед ними предстанет Русская держава.

И что она скажет тебе, христианский мир?

Санкт-Петербург, июль 2016 г.

На этом многообещающем переломном моменте мы пока оставим Эльгу и поговорим об исторической основе той части сюжета, которая касается «последнего викинга на Руси». Полоцк (Витебская область, Белоруссия) известен в числе старейших древнерусских городов. Летопись даже помещает в него посадника от Рюрика, наряду с Туровом и Ростовом. Археология изначально подтверждала его солидный возраст. На месте Полоцка люди жили уже в VI–VII веках н. э. (селище на территории Нижнего замка); с последней четверти VIII века здесь появились носители культуры смоленских длинных курганов (то есть уже непосредственно летописные кривичи), и селище это перерастает в окольный город Полоцка. Первые укрепления (деревянные стены на краю площадки, укрепленные песчаным валом) тоже были сооружены довольно рано: их относят к банцеровской культуре, существовавшей примерно в VI–VIII веках. Впоследствии он слегка достраивался.

Исходя из этого, в литературе утвердился образ Полоцка как древнейшего племенного центра одной из трех ветвей кривичей и части пути из варяг в греки. Я тоже много лет держалась этого убеждения, считая Полоцк местом проживания исконных полоцких князей, и в нескольких циклах сочинила им родословную. Как легендарно-мифологическую (идущую от Крива-Велеса), так и человечески-конкретную, восходящую как минимум к началу IX века.

Но исследования последних лет внесли некоторые изменения в эту картину. Древнейшим поселением Полоцк остается по крайней мере из тех, которые живы по сей день (ведь имеется немало городищ, появившихся лет на двести раньше, но прекративших свое существование еще в догосударственную эпоху, даже до крещения Руси). Изменился скорее его статус. Археология опровергает утверждение летописи, будто некий княжий посадник, скандинав либо вообще кто-то посторонний, появился здесь в условное Рюриково время, то есть во второй половине IX века.