Борис Тумасов - Кровью омытые. Борис и Глеб

— Трогай!

Скачет дозор берегом, горючий конь под Провом, сыном тысяцкого Гюряты, идет легко, изогнув дугой шею. Свежий ветер хлещет Прову в лицо, назойливо лезет под железный шлем. За многие сутки грудь под броней устала, просит отдыха.

Конь неожиданно прянул в сторону, захрапел. Гридин потрепал его по холке, успокоил. Десятник сказал:

— Зверя учуял.

Снова съехали в лес, а когда миновали, вдалеке, сколько видели глаза, темнели полки киевлян…

Собрались воеводы на совет. Попович говорил:

— Святополк полки свои выставил так: в челе воевода Блуд с большой дружиной да полки правой и левой руки, а крыла держат ополченцы…

Ведет рассказ Александр Попович, а Ярослав, Добрыня, Гюрята и одноглазый ярл Якун слушают, не перебивают.

Но вот князь Ярослав спросил:

— Святополк с Блудом?

— Шатер Святополка за ратниками, на холме, а с ним и засадный полк. Он у него малочисленный.

— Видно, замыслили смять нас одним ударом, — подал голос Гюрята.

— Что скажете, воеводы? — поднял голову Ярослав.

— Я с моими викингами буду биться против Блуда, — резко сказал Якун и поправил черную повязку на глазу.

Не спеша, взвешивая каждое слово, речь повел Добрыня:

— Ежели ярл хочет быть в челе, то пусть будет по его. А с викингами, мыслю я, надобно поставить тысяцкого Гюряту с его новгородцами. Мы же с воеводой Александром на правом и левом крылах станем и будем биться без засады, негде ее укрыть.

— И то так, — заметил Ярослав. — Когда бой начнем, новгородцы-молодцы, по прошлому знаю, вместе с викингами устоят удару Блуда, вымотают, а мы тем часом сомкнем крыла. Думаю, не выдержать пешим горожанам и смердам против наших конных гридней, побегут. Тут мы Блуда со Святополком и охватим кольцом.

— То так, — согласился Гюрята.

— Иного не предложу, — кивнул Попович. — Главное, смять ополченцев.

— А что, ежели перед твоей дружиной, воевода Добрыня, и перед твоей, воевода Александр, не дрогнут киевляне? — засомневался Будый.

— Не устоят, — заверил Добрыня.

— Коли так, то и пойдем готовить полки, — сказал Ярослав и, сняв шлем, перекрестился. — Дай Бог удачи…

Развернулись гридни, идут…

С высоты конского крупа Прову видно, как в центре построились остромордым вепрем закованные в железные доспехи викинги, а от них по ту и другую сторону — новгородцы. Вон их стяг плещет на ветру. Под ним должен быть его отец, тысяцкий Гюрята. А за новгородцами на левом крыле дружина воеводы Поповича. С ними князь Ярослав.

Тесно в рядах, жмутся кони боками, звенит стремя о чужое стремя. С шелестом обнажили гридни мечи. Смотрит Пров, как, поблескивая броней, выставив щиты, двинулась на них людская стена. Вздрогнул. С непривычки по телу пробежали мурашки. Стало тихо, только издали доносился приближающийся шум.

Закрыл Пров на мгновение глаза, и чудится, будто в половодье Ильмень-озеро разливается, бушует…

Но вот подал знак сидевший вполоборота воевода Добрыня, и помчались конные полки навстречу киевским ратникам.

Широким вымахом идет под Провом конь. Все ближе и ближе людская масса, безликая, ощерившаяся в крике:

— На слом! И отдается:

— И-оом!

Врубились гридни, зазвенели мечи о железо, замахали топоры…

Некрепко стояли киевские ополченцы за Святополка. Видно, не хотели биться за него горожане и смерды, повернули вспять, побежали.

Слышит Пров голос Добрыни:

— Отсекай ополченцев от дружины! Охватывай Блуда!

Сомкнулись дружины Поповича и Добрыни, тугим кольцом зажали со всех сторон святополковых воинов, а в центре викинги с новгородцами их пополам расчленили.

Ворвался Пров в самую гущу, увидел под стягом воеводу Блуда, направил к нему коня. Воевода боец умелый, отбил удар и сам занес меч над головой Прова. Не уйти бы гридню от смерти, но подоспел Добрыня. Сверкнул меч, и сполз Блуд под конские копыта.

Но тут Святополков дружинник достал Добрыню копьем. Закачался воевода. Подхватил его Пров одной рукой, другой коня за повод и вывез из боя. Подоспел десятник, помог снять воеводу, на траву уложили.

— Мертв воевода Добрыня, — сказал десятник.

Тут голос воеводы Александра раздался:

— Святополк уходит!

Метнулся Пров в седло и с несколькими гриднями кинулся вдогон. Долго преследовал, пока ночь не укрыла князя Святополка.

Вступил Ярослав в Киев и дал для своей большой дружины и бояр киевских пир велик: новгородцев провожали с почестями.

И сказал на пиру князь Ярослав:

— Что случилось меж нами, бояре киевские, о том помнить не станем, ибо все мы за Русь в ответе…

И пил князь за здравие бояр киевских, а они за него…

Для городского люда и меньшей своей дружины велел Ярослав выставить меды хмельные и вина да яств, сколько кому потребно…

И было веселье в Киеве многодневное, князю Ярославу честь воздавали.

Святополк не знал устали, молил, только бы выдержали кони. Четвертые сутки не сходит он с седла. Сменит на коротком привале коня — и дальше.

Боярин Горясер выдохся. Ему бы поспать да в баньке бы попариться и сытно поесть, а не давиться куском сухой вяленой конины, как приходится сейчас. Но попробуй скажи о том Святополку.

Горясер на ходу косится на князя. Тот припал к гриве, глаза безумные. Злоба и ненависть душат Святополка. Гикая и визжа, катится за ними лавиной орда. Печенеги шли за добычей, что обещана им русским князем. Боняк долго упирался, не хотел этим летом идти на Русь, обещал на осень, но Святополк не мог ждать и стал перед ханом на колени. Тогда Боняк сказал:

— Что дашь ты мне, когда верну тебе Кий-город?

На что Святополк ответил:

— Каждый твой воин получит по гривне серебра.

Боняк рассмеялся:

— Хе! Гривны мы возьмем и без тебя, конязь Святополк! Ты без дружины, и когда я возьму Кий-город, то все в этом городе будет мое. Но мне не надо твои дымные и душные жилища. У печенегов есть степь, а что может сравниться с ней? Она, как нежная и ласковая красавица, посмотри вокруг, конязь Святополк, коснись ее рукой. Хе! Степь подобна твоей жене, конязь. А знаешь, что я возьму у тебя, когда прогоню Ярослава? Твою жену. Хе-хе! — И посмотрел насмешливо, ощерив в улыбке гнилые зубы.

Боярин Горясер увидел, как побледнел Святополк, закусил до крови губу, ответил хрипло:

— Моей княгини нет в Киеве, она у отца, короля Болеслава.

— Хе! Испугался, конязь. Тогда я возьму в твоем городе столько золота, сколько увезут наши кони, и столько урусских красавиц, сколько захотят мои воины.

Святополк в знак согласия склонил голову…

Орда вырвалась из Дикой степи; орда несется по Русской земле, сметая все на своем пути. Горит Переяславль, горят села и деревни. Князь Святополк ведет печенегов на Киев…

С кургана Пров оглядывает степь. Поросшая высокой травой, она изобилует птицей. Вот высоко потянулись лебеди, а с ближней тихой речки снялась стая уток, со свистом пролетела над Провом. Хорошо ему и спокойно в степи, и не знает он, что уже несется от дозора к дозору тревожная весть.

Оглянулся Пров назад. Внизу, под курганом, гридни его десятка уселись у костра, едят. Здесь же пасутся их нерасседланные кони. Потом снова посмотрел Пров вдаль и вдруг увидел, вершник коня нахлестывает, гонит во весь дух. Не успел Пров товарищей позвать, как конник будто сквозь землю провалился. Пров догадался, под всадником конь загнанный пал. Махнув рукой сидевшим у костра гридням, он поскакал навстречу спешившемуся.

Тот уже поднялся, бежал навстречу с криком:

— Печенеги всей ордой в дне пути!

Подоспел десятник, приказал Прову:

— Не медли, скачи в Киев к воеводе Александру!..

В полночь добрался Пров до города, проскакал, будоража собак, по безлюдным улицам. У подворья воеводы забарабанил в калитку рукояткой меча.

Сонный сторож высунул голову в смотровое окошко:

— Чего стук поднял?

— Пусти к воеводе, печенеги идут!

Отворилась широкая калитка, и Пров, передав сторожу коня, вбежал на крыльцо…

Воеводу Александра поднял с постели. Выслушав Прова, сказал:

— Ступай в гридницу, передохни! — а сам поспешил к Ярославу.

В княжьих хоромах темень, у дверей бодрствуют караульные гридни. Один из них мигом вздул огонь, зажег свечу, проводил воеводу к княжеской опочивальне.

Попович переступил порог, Ярослав не спал. Лежа на узком ложе, читал. Услышав скрип отворяемой двери, отложил книгу, сел:

— Что стряслось, воевода?

— Печенеги к Киеву подходят. Святополк ведет Боняка.

В тишине слышно, как в хоромах, не умолкая, поет сверчок, на крепостных стенах перекликаются дозорные. Наконец Ярослав спросил:

— Успеем изготовиться и встретить печенегов на пути?

Александр, видно, ждал этого, ответил сразу: