Василий Седугин - Князь Гостомысл – славянский дед Рюрика

Он изредка испытующе всматривался в чудского княжича. Забыл ли тот вчерашнюю ссору, поборол ли свою ревность? Гостомысл помнил, с какой угрозой ушел Сюкора из горницы. Может, затаил обиду и будет выжидать случая, чтобы отомстить? Едва ли, впереди битвы, стычки, сражения, кровь, смерть. Какая тут может быть ревность! Да и по лицу Сюкоры было видно, что вчера были юношеские глупости, а сегодня настоящая мужская работа!

С наступлением темноты войско встало на отдых. Гостомысл облюбовал место под столетней сосной, кинул седло в ложбинку между толстыми корнями, улегся на попону и стал смотреть в звездное небо. Тотчас перед его глазами появилось расплывчатое лицо Млавы, такое родное, близкое...

– Думаешь о любимой? – раздался над ним голос Сюкоры.

– С чего ты взял? – недовольно ответил Гостомысл, с трудом возвращаясь к действительности.

– По лицу определил. Даже в темноте видно, как оно светится.

– Ну, это ты выдумываешь. Взбредет же такое в голову!

– Ладно, ладно, я пошутил. Можно пристроиться рядом?

– Жалко, что ли? Места много.

– Помнишь рыбалку? Сколько комаров было! На корню съедали. А здесь их почти нет. Даже скучно без комариного писка.

– Нашел по чему скучать!

– Да я шучу. Но правда, комаров-то нет!

– Лес сосновый. Вот их и мало.

– И то верно. Спим?

– Спим.

При подходе к Неве встретились селения, разгромленные и разграбленные норманнами. Жители разбежались по лесам. Уцелевшие с плачем и стенаниями говорили, что пришли беспощадные разбойники, такие жестокие, будто и не люди.

– Где они только родились и выросли? – с горечью говорили они. – Видно, матери их особым молоком вскормили, ни к кому и ни к чему не имеют жалости, никого не щадят...

К Неве вырвались к исходу второго дня. Навстречу вышли воины из пограничной стражи, доложили: норманны разбрелись по селениям, вернулись немногие, так что возле судов находится не более трехсот человек.

Буривой тотчас дал приказ нападать всеми силами. Сам он, толкнув пятками коня, поднял высоко нал собой меч и молча устремился к берегу Невы. За ним хлынула лавина новгородского войска.

Гостомысл со своей сотней стоял чуть правее князя. Увидев знак, он ударил плеткой своего коня и рванул меч из ножен. Конь вынес его из леса, и он одним взглядом охватил картину: до полноводной Невы тянулся обширный луг с мелким кустарником и множеством палаток, между которыми виднелись воины в чужестранной одежде, возле обоих берегов стояли суда. Видно было, что нападение новгородцев стало для них неожиданным, некоторое время норманны находились в растерянности, но тут же стали сбегаться в группы и изготавливаться к бою.

Конь нес Гостомысла на норманна, стоявшего в одиночестве. Тот, завидев противника, упер тупой конец копья в землю, острие направил в грудь коня, а сам закрылся щитом. Он рассчитывал, что конь напорется на копье и вместе с ним упадет и Гостомысл; на земле было легко добить беспомощного воина.

Все решали мгновения. Гостомысл неуловимым движением повода направил коня чуть левее; умное животное тотчас выполнило веление хозяина и миновало острие копья; Гостомысл мечом рубанул по руке, державшей копье; почувствовал, как меч, чуть задержавшись, легко рассек ее. «Без руки уже не воин», – удовлетворенно подумал Гостомысл. Краем глаза увидел, как скакавший за ним воин взмахом меча поверг норманна наземь. Гостомысл узнал в нем Сюкору.

– Ну, как я его? – крикнул тот; лицо красное, со всполошенными глазами.

Кивком головы Гостомысл подбодрил его. Он развернул коня и направил к берегу. Теперь перед ним находилось до десятка норманнов, они встали в круг и загородились щитами. Гостомысл подскочил, поднял коня на задние ноги и стал рубить мечом по щитам, по мечам, по копьям... К нему подскакало еще много новгородцев, враги были окружены плотным кольцом, все старались достать противника, толкались конями, мешали друг другу. В этой бестолковой толчее медленно, постепенно истреблялись упорно сопротивлявшиеся враги; они были изрублены все до одного. И ни один из них не сложил оружия и не попросил пощады!

Гостомысл опустил меч и огляделся. Все было кончено, на всем побережье норманны были убиты или пленены, суда захвачены. На них уже заправляли новгородцы, стремясь устроить погоню за кораблями, стоявшими на том берегу, однако безуспешно: те быстро отчалили от берега, слаженно заработали веслами и скоро скрылись за поворотом.

Гостомысл подскакал к отцу. Там уже собрались все военачальники.

– Прекрасная работа! – рокотал Буривой, вытирая окровавленный меч о гриву гнедого коня. – Многие грабители не вернутся на родину! Далее поступим так: Ратибор и Колобуд со своими воинами переправляются на тот берег Невы и идут по селениям, преследуя и уничтожая противника. Остальные действуют на этом берегу. Делите ряды по тридцать-пятьдесят человек, и чтобы ни один грабитель не ушел! С разбойниками поступайте так, как принято во всех странах: безо всякой пощады вешайте на деревьях!

Сюкора обратился к Гостомыслу:

– Попроси отца, чтобы он направил твою сотню в чудскую землю. Я тебе тысячи помощников вооруженных доставлю. Я подниму все свое племя, у нас с тобой будет настоящее войско, и мы сбросим в море остатки норманнов!

Гостомысл понимал, что после почти полугода нахождения в Новгороде Сюкоре хотелось быстрее попасть на родину. В то же время ему самому крайне лестно было встать во главе многочисленной рати, почувствовать себя полновластным полководцем, а не просто каким-то сотенным в составе княжеской дружины.

Буривой выслушал доводы Гостомысла и тотчас согласился. Несомненно, норманны рассеялись сейчас по побережью Балтийского моря, и подключение в борьбу с ними племени чудь только ускорит их быстрое изгнание.

Гостомысл разделил сотню на два отряда. Во главе одного поставил опытного десятского Божедуя и направил его вдоль побережья; второй возглавил сам. Едва углубились в лес, как встретили небольшое селение. Оно было полностью сожжено, на улицах валялись трупы селян, среди них женщины, старики, дети.

– Но их-то зачем убивать? – возмущенно говорили воины. – Ну пограбили, ну отняли самое последнее, а лишать жизни людей к чему? Они даже сопротивления никакого не оказывали...

Гостомысл оставил несколько человек, чтобы похоронить убиенных, а сам продолжал настойчиво преследовать разбойников. В следующем селении картина повторилась. Некоторые бойцы не могли сдержать слез.

После бешеной скачки по лесной дороге вдруг вблизи услышали крики, звон оружия, лай собак. Норманны! Гостомысл почувствовал, как в груди у него будто что-то зажглось, жар кинулся в лицо, и он, не помня себя, закричал и кинул коня вперед, непрерывно стегая его плеткой и толкая в бока каблуками сапог...

Он первым вырвался на просторную поляну, на которой ютилось около десятка изб. Среди них метались люди, селяне и вооруженные, бегали овцы, козы, мычали коровы, отчаянно лаяли собаки; из двух домов вырывались языки пламени, поднимались в небо клубы дыма. Гостомысл направил коня к ближайшему норманну, тащившему из избы какой-то скарб; грабитель даже не успел бросить свою ношу, как Гостомысл ударом меча резанул его по шее; голова покатилась по траве, разбрызгивая по сторонам темную кровь...

Ярость воинов была такова, что с разбойниками расправились в какие-то считаные минуты, не дав никому уйти в лес. Потом стали собирать и успокаивать жителей, с трудом приходивших в себя от пережитого страха.

И здесь Гостомысл не стал задерживаться надолго. Надо было искать и уничтожать остальные шайки норманнов.

На другой день, истребив еще два отряда противника, полусотня Гостомысла вышла к широкой и полноводной реке.

– Нарва! – радостно и как-то по-детски прокричал Сюкора и протянул перед собой руки. – За ней – моя родина, по которой я так истосковался!

– Родные! Долгожданные! – вывернулся из кустов худенький, юркий мужичишка. – Чуть-чуть опоздали! Ватага разбойников только что переплыла на ту сторону! Все селения пограбили, что не взяли, разбили, разломали, раскурочили. Дома пожгли, народ поубивали. Не люди они, а сущие звери!

– Много ли их? – спросил Гостомысл.

– Десятка с два наберется. И все такие дерганые, ершистые, занозистые, навроде загнанных волков.

– Нигде они не спрячутся, никуда от нас не уйдут! – убежденно сказал Сюкора. – Там мое племя, по моему слову поднимутся сородичи, мы их не выпустим! Это только с виду мы тихие, а если нас разозлить, мы ужас какими свирепыми становимся!

– Эй! – обратился Гостомысл к мужичку. – Как тебя звать?

– Оляпкой кличут.

– Вот что, Оляпко. Нам срочно нужны лодки. На полста человек. И чем быстрее, тем лучше!

– Ни одной нет! Нагрянули вороги внезапно, все позабрали, проклятые.

Гостомысл на некоторое время задумался, потом сказал:

– Зови, Оляпко, мужиков с топорами и пилами. Валите лес и приступайте к сооружению плотов. А мы вам поможем.