Эдуард Володарский - Вольф Мессинг. Видевший сквозь время

– Аида, два часа ночи!

– Я не смогу заснуть, зная, что ты голодный.

– Я совсем не голоден, Аида, честное слово! – доставая из шкафа халат и подавая его жене, поклялся Мессинг. – Зачем ты сама себе придумываешь дела?

– Кто же еще будет их мне придумывать? – Аида Михайловна надела халат, сунула ноги в домашние тапочки и пошла из спальни. – Не беспокойся, я чувствую себя нормально.

Прошло совсем немного времени, и на кухонном столе уже стояли тарелка с омлетом и салат – нарезанные помидоры, огурцы, редиска и зеленая редька, сдобренные подсолнечным маслом – и чашка дымящегося крепкого чая. Мессинг с аппетитом поедал омлет и салат, запивая их чаем. Аида Михайловна сидела напротив, подперев кулаком щеку, и смотрела на него с едва заметной улыбкой.

– Вольф, – тихо позвала Аида Михайловна.

– Что? – не сразу оторвавшись от еды, спросил Мессинг.

– С концертами завязали, да?

– Почему? Завтра Ёся обещал сказать маршрут гастролей.

– В райцентрах и совхозах? – улыбнулась Аида Михайловна.

– А чем совхозы и райцентры хуже областных центров? Такие же залы, такие же люди… даже лучше… Ну хочешь, откажусь?

– Решай сам, Вольф… только что ты будешь делать дома?

– Как что? Мы будем вместе… Между прочим, мне пенсия полагается… И тебе тоже…

– Это радует, – опять улыбнулась Аида Михайловна. – Пустячок, а приятно…

– А что, действительно приятно… Будем в Сокольниках гулять… зимой на лыжах кататься, будем читать по вечерам… чаи гонять, в шахматы играть…

– Завораживающая перспектива… – тихая улыбка не сходила с лица Аиды Михайловны. – Знаешь, Вольф, мне придется пожить подольше, а то ты без меня… долго не протянешь… ты ведь совсем не умеешь жить, Вольф…

Мессинг снова перестал есть, долго смотрел на жену, пожал плечами и пробормотал растерянно:

– Наверное, ты права… действительно не умею… и теперь уж не научусь…

– Ты ешь, Вольфушка, ешь, дорогой…

– Я ем, ты же видишь… – И Мессинг вновь склонился над тарелкой, доедая омлет, вдруг спросил. – А как ты поняла, что я голодный?

– Сама удивляюсь, как же я догадалась?

Мессинг читал стихи глуховатым ровным голосом, потом посмотрел на Аиду Михайловну. Она лежала с закрытыми глазами.

– Ты спишь, Аида?

– Нет… Помнишь, в сорок втором на Новый год нам подарили маленькую баночку черной икры?

– Помню, конечно… а что такое? Тебе захотелось икры?

– Нет, нет, Вольф, я просто вспомнила… читай дальше… замечательные стихи. А как твои ноги, болят?

– Немного…

– Ты шерстяные носки надеваешь?

– Конечно. Вот, посмотри, если не веришь. – Он поднял ногу в тапочке, задрал брючину.

Аида Михайловна приподняла голову, удостоверилась и сказала:

– Тебе обязательно надо показаться Николаю Федоровичу. С ногами шутить нельзя, Вольф, – она вытерла испарину со лба и вновь закрыла глаза.

– Так читать или не надо? – спросил Мессинг.

– Читай… Да, Вольфушка, давно хотела тебе сказать – ты меня в больницу не отдавай, – неожиданно проговорила Аида Михайловна. – Операция бесполезна, так я лучше дома…

– Откуда ты знаешь, Аида. Сергей Михайлович говорил…

– Я знаю, – властно перебила Аида Михайловна. – И я хочу умереть дома…

– Что ты говоришь, Аида…

– Не надо, Вольф. Лучше читай…

Он сошел с троллейбуса и медленно, прихрамывая, двинулся вниз по улице Горького… По тротуару густо текли прохожие… толкались, обгоняли друг друга и почти не смотрели по сторонам. Яркими огнями светились витрины магазинов. Мессинг медленно дошел до Елисеевского, с трудом открыл тяжеленную дверь.

В гастрономе – огромное количество прилавков и к каждому тянулись очереди покупателей. Стоял слитный гул голосов и шарканья ног по мраморным плитам. Ослепительно сияли хрустальные люстры на высоком потолке с красочной лепниной. Мессинг медленно подошел к гастрономической витрине. За стеклом теснились рыбные деликатесы – осетрина и скумбрия горячего и холодного копчения, балык, пирамидки консервных банок – печень трески, частик в масле и томатном соусе, шпроты. Отдельно располагалась пирамида больших и маленьких банок с черной икрой.

Вольф Григорьевич встал в очередь и медленно двигался к продавцу, продолжая смотреть на банки с черной икрой. Потом достал из кармана пиджака несколько сложенных пополам мелких денежных купюр, поморщился и убрал деньги обратно в карман.

Наконец подошла его очередь, и продавщица вопросительно посмотрела на Мессинга. Обычная женщина – средних лет в темном крепдешиновом платье с вырезом и белом переднике поверх платья. Мессинг внимательно взглянул ей в глаза, словно притягивая к себе. Женщина взяла с витрины две банки черной икры, завернула их в бумагу, потом взяла батон колбасы, потом большой кусок балыка, тоже завернула, потом отрезала большой кусок ветчины, отмотала связку сарделек, сложила в пакет несколько банок печени трески и пару банок шпрот. Гору свертков она придвинула поближе к Мессингу, глядя на него и не говоря ни слова. Тот достал из кармана пиджака сетчатую авоську, положил в нее свертки и медленно пошел от прилавка, мгновенно растворившись в толпе покупателей.

Вольф Григорьевич продвигался к дверям гастронома, ссутулившись и глядя перед собой остановившимися глазами. Вдруг резко повернулся и пошел обратно, сталкиваясь с идущими навстречу людьми. Он вернулся к прилавку, плечом отодвинул очередного покупателя и выложил из сетки два свертка – балык и колбасу. Так же быстро отошел от прилавка и стал энергично пробираться сквозь толпу, к дверям.

Продавщица растерянно смотрела на свертки с продуктами…

Когда он вышел из магазина, как раз подошел троллейбус, и Мессинг ринулся в толпу у остановки, пробиваясь к задним дверям…

…Он ворвался в квартиру, прошел, прихрамывая, на кухню, достал из кухонного стола нож-открывалку и осторожно вскрыл стеклянную баночку икры. Потом отрезал два ломтя от батона и стал аккуратно намазывать на хлеб толстый слой черной икры. Положил бутерброды на маленькую тарелочку и пошел в спальню.

Аида Михайловна спала, лежа на спине, и лицо ее было спокойным. Мессинг поставил тарелочку на тумбочку рядом с кроватью, сел на стул и взял в руки томик Ахматовой. Но не читать не стал, а сидел и смотрел на спящую жену.. На тарелочке чернели два бутерброда с икрой…

Врач Сергей Михайлович и Мессинг негромко разговаривали на кухне. На столе, сервированном сиротливо, по-мужски, – поджаренная картошка с колбасой и бутылка водки, уже наполовину пустая.

– Я тебе, Вольф Григорьевич, кто есть?

– Ну-у.. ты-ы… – задумавшись, тянул Мессинг и раскачивал головой над столом.

– Именно! Я – лучший онколог в нашей стране. – Врач назидательно поднял вверх палец.

– Бери выше… – мотнул головой Мессинг.

– Хочешь – бери выше, – согласился Сергей Михайлович. – Только я тебе совершенно авторитетно говорю – с такой онкологией живут долго… бывает, и больше десяти лет живут… так что, дорогой мой, рано ты отчаиваешься, рано… давай еще по одной, – врач посмотрел на часы. – А то за мной скоро машина придет.

– А ты напрасно мне баки забиваешь или горбатого лепишь, уж не знаю, что тебе больше подходит?.. – спокойно сказал Мессинг, разливая водку по рюмкам.

– Что-что? – нахмурился Сергей Михайлович. – Откуда у тебя этот позорный жаргон, как у фраера, который трется вокруг честных воров?

– От тебя набрался… – усмехнулся Мессинг.

Сергей Михайлович рассмеялся, потом сразу посерьезнел и взял рюмку:

– Я сейчас серьезно говорю, Вольф Григорьевич, с такой опухолью живут по много лет… Приезжай, в больнице я тебе покажу истории болезней…

– Ты забываешь, с кем ты имеешь дело, Сергей Михайлович. Я хоть теперь и не выступаю, но я – по-прежнему Вольф Мессинг. И меня надуть нельзя… – Он посмотрел на врача страшными черными глазами. – Она умрет 2 августа, в шесть часов вечера…

Врач вздрогнул, и водка из рюмки расплескалась на стол. Он медленно поставил рюмку, пробормотал, уведя взгляд в сторону:

– Извини, я действительно все время забываю, с кем имею дело… Хотя, случается, что и живут довольно долго. И подобные истории болезней у меня действительно есть…

– Не надо, Сергей Михайлович, – сморщился Мессинг. – Давай лучше выпьем и помолчим… Я тебе страшно благодарен, что ты приезжаешь и торчишь тут со мной целые вечера…