Золотой скарабей - Адель Ивановна Алексеева

Андрей подошел к окну, за которым была полная темнота. Ему вообразилась большая траурная рамка, на которой были написаны имена тех, кто отдал жизнь при сооружении Казанского собора. Прошло совсем немного времени, и великий зодчий, вырвавшийся благодаря своему таланту наверх, сник – и внезапно, в одночасье скончался в 1814 году.

Все начинается с одного эпизода моей детской жизни. Мне было лет двенадцать-тринадцать, были живы и мама, и папочка, и веселая презабавная моя тетушка, мамина сестра. Звали ее Агния, необычное имя и, конечно, необычное проявление характера. Громкоголосая, с твердой поступью, большими ногами, с румянцем на щеках, красневшими от восхода до заката, и с очень сильной близорукостью. Должно быть, минус пятнадцать или восемнадцать пунктов было в ее очках. Однако это не мешало ей весело смотреть на мир, вести танцевальный кружок для младших школьников, громко хохотать. Что касается работы, то с таким зрением библиотекарем не поработаешь, и она стала мороженщицей. Два больших колеса, пружинящее сиденье и впереди – ярко-ярко-голубой ящик, в котором стояли две высокие коробки с мороженым.

Помню, как 22 июня 1941 года, именно в этот день, весь наш класс окружил тетю Агнию, и каждый выложил по 10–15 копеек. Мороженое было чудо: две вафельки, между ними мороженое, облизываешь эти вафельки, и на лице так и сверкает счастье. А рядом кинотеатр, а в кинотеатре в тот день шел фильм «Большой вальс». К мороженым чудесам, да еще и кинофильм! Очаровательный с усиками Штраус, и дивная шляпа певицы, по имени, как ни странно, Милица. Мы утопали в чуде этого утра, от 10 до 12 сидели как пригвожденные к стульям захудалого нашего кинотеатрика. А когда вышли из темного зала, все померкло: большая черная тарелка на столбе громогласно объявляла, что сегодня, 22 июня 41-го года, в четыре часа утра, Германия нарушила границы и вступила на территорию СССР. Но, правильно говорят люди, и горе и радость не приходят поодиночке. В тот же самый день всполошенная старуха бежала по деревянной мостовой по улице Луначарского и кричала: «Война, горе наше, война, война!»

Подругой моей была Веточка (Иветта). Ее отец был морским летчиком, и она им очень гордилась. Мы обхватили друг друга, прижались, не зная, что делать, так крепко прижались, что было не разнять. А тетя Агния, кажется, еще не расслышала или не поняла, что произошло, и все кричала: «Мороженое, мороженое, сладкое, вкусное!» Только мальчишка, который позади нее ехал на велосипеде, уткнулся колесом прямо в мороженщицу, и ее большие колеса сами покатились пологой дорогой в сторону кинотеатра. Тетя Агния забавная была, и многое до нее сразу не доходило: не врубалась она своим румяным лицом, своими привычками, ни во что не врубалась. Какая война, при чем тут война? Только вдруг схватилась за сердце и повалилась на бок. Что было дальше? А дальше по радио объявили, что скончалась бывшая библиотекарша, ныне мороженщица, веселая устроительница детских праздников Агния Павловна и через два дня состоятся ее похороны.

Это были первые в моей жизни похороны, и потому запомнились все детали этого дня. Вот как это было: поселок наш находился километрах в ста или больше от Ленинграда, и здесь еще сохранялись старинные обычаи. Поселок огласился причитаниями, криками, плачем женщин, молодых и старых. Причитания были мне совершенно непонятны. Но вот на центральной улице появился грузовик, и в нем лежал гроб той самой тети Агнии с ее диким румянцем, с ее веселым смехом, возгласами и увещеваниями к нам, детям. А вокруг гроба были целые кипы еловых веток. Оказывается, таков обычай в этих местах: мальчики укладывают вокруг гроба еловые ветки и всю дорогу бросают их вниз, показывая путь к кладбищу. Вот и кладбище: совсем невеликое, с низким забором и узкими воротами. Но тут два мужика выпрыгнули, подбежали к воротам, начали их раздвигать, так чтобы могла проехать машина. Впрочем, машина тут остановилась. И что было дальше? Четверо мужиков приподняли гроб: раз, два, три раза, три раза они поднимали бедную тетю Агнию и снова опускали. Оказывается, такой здесь был обычай. Они извинялись перед теми, кто лежал на этом погосте, за то, что они нарушают их покой. Мы с Веточкой как вцепились друг в друга, так и не отпускали. Боялись ли мы, страдали ли, или окаменели от всего этого зрелища, не знаю. Но с того дня наша дружба с Веточкой стала не разлей вода.

Что было дальше? А дальше приехал дядя Петро и сказывал: мол, Веточкина мама живет в Ленинграде, работает в настоящем институте, и называется этот институт – Этнография. Что такое этнография, нам неведомо, однако Веточкина мама решительно сказала: «Вот сюда вы и поступите, и будете учиться. У меня тесновато, но жить вы будете у Нины Павловны». Мы знали, что так зовут нашу соседку, у которой было двое детишек нашего возраста: одна Валя, другой Витя. Конечно, мы поселились бесплатно, и Нина Павловна обихаживала нас как могла. В шестнадцать или семнадцать лет мы уже стали студентками этого института с красивым названием: Институт этнографии.

Лев Гумилев – сын знаменитого поэта Николая Гумилева и Анны Ахматовой. Оказывается, его сослали. И куда! В Туркестан, самую южную часть. Там он изучал языки, и там же он увлекся изучением этнографии. Это стало его страстью, всю свою жизнь он посвятил изучению и описанию истории этносов. Он знал все особенности народов, населявших Памир и Амударью, знал разницу между звериным стилем в серебре и золотыми украшениями таджичек. Туркмены сами творили свое серебро, а где таджики брали столько золота, что даже школьники 7—8-х классов имели золотые браслеты на руках и ногах и серьги в ушах.

Мы с подружкой решили, что даже когда мы закончим институт и разъедемся по разным городам, все равно каждый год на новогодние или рождественские дни собираться в Ленинграде.

Дети и племянники тети Агнии, оказалось, унаследовали от нее и чувство юмора, и оптимизм. А что касается Вити, который к тому времени носил уже кожаное пальто, – он окончил Историко-архивный институт. Соображалка у него работала бодро-весело, и спустя года три-четыре наша маленькая тесная квартирка превратилась, можно сказать, в хоромы. Что делал дядя Витя? Придет в Министерство здравоохранения и спросит: «Не нужно ли вам навести порядок в архивах вашего министерства?» Так он поступал и с Министерством химии, и физики. В общем, унаследовал от тетушки и активность, и предприимчивость и заработал такие деньги, что квартира превратилась